Эрих Ремарк - Жизнь взаймы
Лилиан вновь посмотрела вниз. Облачная пелена начала уплотняться, превращаясь в белые горы, и вдруг Лилиан увидела синее небо, снежные вершины и ослепительный блеск; все было как в санатории в ясный январский день. Непонятная грусть охватила ее. Она обрадовалась, когда самолет пошел на посадку, когда он, вынырнув из облаков, подобно ястребу, устремился вниз к далекому городу, к Тибру, к замку Святого Ангела, к Колизею, из которого все еще, казалось, доносились беззвучные вопли христианских мучеников.
В Риме Лилиан пробыла два дня. Она устала и почти все время спала. В конторе авиакомпании Лилиан увидела плакат с видом Венеции. Она решила поехать туда, а не в Париж. Ей захотелось увидеть этот город без суши, в котором дома, казалось, плыли по воде, увидеть прежде, чем она вернется. «Вернется? — удивленно подумала она. — Но куда? Куда?» Разве она не походила на птиц из старинной саги, которые рождались без ног и были обречены летать до самой смерти? И разве не сама она выбрала себе такую судьбу? Лилиан купила билет в Венецию, не известив Клерфэ. Все равно она успеет попасть в Париж до его приезда.
Самолет прибыл к вечеру, когда весь город казался розовым. Вода в бухте была неподвижной; дома и небо отражались в ней так четко, что нельзя было понять, куда летит самолет — к морю или к небу.
Лилиан заняла угловую комнату в отеле «Даниэли». Лифтер немедленно сообщил ей, что именно в их отеле проходил бурный роман между Жорж Занд и молодым Альфредом Мюссе.
— Кто же кого обманывал? — спросила Лилиан. — Молодой возлюбленный свою стареющую подругу?
— Конечно, нет, — ответил лифтер с усмешкой. — Мадам Занд обманывала мосье Мюссе. С одним итальянским врачом. Мосье де Мюссе был поэт.
В глазах лифтера что-то блеснуло. Лилиан прочла в них веселую насмешку и почтение. «Она обманывала сама себя, — подумала Лилиан. — Наверное, придя к одному, она вспоминала другого».
Вечером Лилиан прошлась по узким переулкам, а потом взяла гондолу и поехала к театру «Ла Фениче». Главный подъезд находился на другой стороне здания, к боковому входу причаливало совсем мало гондол. «Я, как вор, проберусь в театр, — подумала она, — так же как раньше пробралась в жизнь, спустившись с гор».
— Женщине нельзя быть одной в Венеции, — сказал гондольер, когда Лилиан выходила, — особенно если она молода и уж во всяком случае, если она красива.
Лилиан посмотрела на красный закат.
— Разве здесь вообще можно почувствовать себя одной?
Гондольер сунул в карман свои лиры.
— Больше, чем где бы то ни было, синьора. Если, конечно, вы здесь не родились, — добавил он.
* * *Лилиан вошла в зал, когда занавес еще только поднимался. Давали комедию восемнадцатого века. Лилиан огляделась: зал был погружен в приятную полутьму — свет падал только со сцены и от софитов. Это был самый красивый театр в мире; наверное, в старину, когда не знали электричества и когда бесчисленное множество свечей освещало расписанные ярусы, этот театр казался волшебным. Впрочем, он таким и остался.
Лилиан снова посмотрела на сцену. Она плохо понимала по-итальянски и скоро перестала следить за пьесой. Ее охватило странное чувство одиночества и тоски. Неужели гондольер был прав? А может, все дело в том, что она с непонятной настойчивостью ищет аллегорию в сегодняшнем вечере: ты приходишь, смотришь пьесу, в которой сперва не понимаешь ни слова, а потом, когда начинаешь что-то понимать, тебе уже пора уходить… На сцене шел какой-то пустячок — это было сразу видно; веселая комедия, совращение, хитрые трюки и довольно злые шутки над злополучным простаком. Лилиан не понимала, почему это ее так растрогало, что она не смогла удержать странное рыдание и ей пришлось прижать к губам носовой платок. Только после того, как рыдание повторилось и она увидела на платке большие темные пятна, ей все стало ясно.
Она подождала минутку, пытаясь справиться с собой, но кровь все текла. Надо было выйти, но Лилиан не знала, в силах ли она это сделать сама. Она по-французски попросила своего соседа помочь ей выйти. Не глядя на нее, он недовольно затряс головой. Сосед следил за пьесой и не понимал, чего ей надо. Тогда Лилиан повернулась к женщине, которая сидела слева от нее. В отчаянии она пыталась вспомнить, как по-итальянски будет «помощь». Но это слово не приходило ей в голову.
— Misericordia, — пробормотала Лилиан наконец. — Misericordia, per favore! *
Женщина — это была блондинка уже не первой молодости — удивленно посмотрела на нее.
— Are you sick? **
Прижимая платок к губам, Лилиан кивнула и жестом показала, что она хочет выйти.
— Too many cocktails, — сказала блондинка. — Mario, darling, help the lady to get some fresh air. What a mess! ***
Марио поднялся. Он поддержал Лилиан.
— Только до двери, — шепнула она. Марио взял ее под руку и помог ей выйти. Кое-кто повернул голову, бросил на нее беглый взгляд. Как раз в это время на сцене ловкий любовник праздновал победу. Открыв дверь, Марио пристально посмотрел на Лилиан. Перед ним стояла очень бледная женщина в белом платье; по пальцам у нее струилась кровь, капая на грудь.
— But, signora, you are really sick, — сказал Марио растерянно. — Shall I take you to a hospital? **** Лилиан отрицательно покачала головой.
— Нет, не надо в больницу. Отель «Даниэли»… Машину… Пожалуйста… — с трудом выдавила она из себя. — Такси…
— Но, синьора, в Венеции нет такси! У нас только гондолы! Или моторные лодки. Вас надо отправить в клинику.
— Нет, нет! Лодку! Я хочу в отель. Там наверняка найдется врач. Прошу вас, только до лодки… Вам ведь надо вернуться…
— Зачем? — сказал Марио. — Люсиль подождет. Все равно она не понимает ни слова по-итальянски. Да и пьеса скучная.
Он остановил гондолу.
— Пошли сюда моторную лодку! Быстрее!
Лодка вскоре подъехала. Марио помог Лилиан войти в нее. Лилиан полулежа разместилась в двух креслах.
— * Сжальтесь, сжальтесь, прошу вас! (итал.) ** Вам нездоровится? (англ.) *** Вы слишком много выпили коктейлей. Марио, дорогой, помоги даме выйти. Какая неприятность! (англ.) **** Но, синьора, вы действительно нездоровы. Разрешите, я отправлю вас в больницу? (англ.)
Небо было звездное, в заливе, на мелководье, где нельзя было проехать, к самой воде спускались гирлянды красных лампочек; vaporetti * с шумом проплывали мимо, жизнь там била ключом. Под Мостом Вздохов какой-то тенор пел «Санта Лючия». «Может, это и есть смерть, — думала Лилиан, откинув голову назад, — может, умирая, я слышу журчание воды и обрывки песни и вижу звезды над головой и этого незнакомого человека, который беспрестанно спрашивает: How are you feeling?» **. «Нет, это не смерть», — думала она. Марио помог ей выйти из лодки.
— Заплатите, — прошептала она служащему отеля, который стоял у канала перед входом в «Даниэли». — Заплатите за меня! И позовите врача! Скорее!
Марио проводил ее через холл. Там почти никого не было. Молоденький лифтер все еще дежурил. Лилиан через силу улыбнулась ему.
— Это действительно драматический отель, — прошептала она. — Вы были правы.
— Вам нельзя разговаривать, мадам, — сказал Марио. Это был весьма благовоспитанный ангел-хранитель с бархатным голосом. — Врач немедленно прибудет. Доктор Пизани. Очень хороший врач. Вам нельзя разговаривать. Принеси лед! — сказал он, обращаясь к лифтеру.
— * Катера (итал.) типа речных трамваев. ** Как вы себя чувствуете? (англ.)
* * *Неделю Лилиан пролежала в постели. На улице было так тепло, что окна стояли открытые. Лилиан ничего не сообщила Клерфэ. Ей не хотелось, чтобы он видел ее больной. И сама она не хотела видеть его, пока лежала в постели. Это касалось только ее, только ее одной. Целыми днями Лилиан то спала, то дремала; до поздней ночи она сквозь сон слышала, как гондольеры перекликались грубыми голосами и как на Скиавони ударялись о берег привязанные гондолы. Время от времени приходил врач, и Марио тоже приходил. Врач понимал ее: все это, мол, не так уж опасно, — говорил он, — просто у нее небольшое кровотечение, а Марио приносил ей цветы и рассказывал о своей тяжкой жизни с пожилыми дамами. Встретить бы хоть раз молоденькую богачку, которая поймет его! Он не имел в виду Лилиан. Он сразу понял, что она не из той породы. Он говорил с ней совершенно откровенно, как будто она была его товарищем по профессии.
— Ты живешь смертью, как я — женщинами, которые в панике из-за того, что их время кончается, — сказал он как-то, смеясь. — Или, вернее, ты сама в панике, а твой «жиголо» — это смерть. Разница только в том, что он тебе всегда верен. Зато ты обманываешь его на каждом шагу.
Марио забавлял Лилиан.
— А что будет потом, Марио? Ты женишься на какой-нибудь из своих старушек?
Марио с серьезным видом покачал головой.
— Нет. Я коплю. А когда накоплю достаточно, открою маленький элегантный бар. Вроде «Харри-бара». У меня в Падуе — невеста; она великолепно готовит. Какие она делает феттучини! — Марио поцеловал кончики пальцев. — Придешь к нам со своим дружком?
