Смерть в душе. Странная дружба - Жан-Поль Сартр
Они снова сели, чумные, голодные, потускневшие под обжитым небом против этих больших слепых домов, которые источали ненависть. Они молчали: им только и оставалось молчать, отвратительным насекомым, пачкающим этот прекрасный июньский день. Терпение! Придет избавитель. Он очистит все улицы средством от насекомых. Лонжен показал на ставни и промолвил: «Они ждут, когда фрицы придут избавить их от нас». Ниппер откликнулся: «Держу пари, что с фрицами они будут любезнее». И Гвиччоли: «Еще бы! Если уж и быть оккупированными, так лучше, если это будут победители. Так веселее, и потом, торговля пойдет на лад. От нас же только несчастья». «Шесть детей, — сказал Латекс, — старшему семь лет. Я никогда их не наказывал». Гримо сказал: «Нас тут ненавидят».
Шум шагов заставил всех поднять головы, но они сразу же опустились, и майор Пра пересек улицу среди опущенных голов. Никто ему не отдал честь; он остановился у дома врача, и взгляды замерли на его подкладных плечах, когда он поднял железный молоток на двери и три раза постучал. Дверь приоткрылась, и он проскользнул в дом через узкую щель; от пяти часов сорока пяти минут до пяти часов пятидесяти шести минут все офицеры штаба по одному, напряженные и смущенные, проходили между солдатами, при их приближении все опускали головы и сейчас же приподнимали. Пэйен сказал: «У генерала праздник». Шарло повернулся к Матье и сказал: «Что они там затевают?» Матье ответил: «Заткнись!» Шарло посмотрел на него и замолчал. После прохода офицеров солдаты еще больше потускнели и поникли; Пьерне с беспокойным удивлением смотрел на Матье: он обнаруживает на моих щеках свою собственную бледность.
Послышалось пение, Матье вздрогнул, пение приблизилось.
Пока дерьмо лежит в горшке,
В комнате вонь будет всюду.
Тридцать молодцов показались из-за угла улицы, пьяные, без винтовок, без кителей и пилоток; они широким шагом спускались по улице, они пели, вид у них был злой и радостный; лица красные от солнца и вина. Когда они заметили этих серых личинок, тихо копошащихся у самой земли и поднимавших к ним многочисленные головы, они резко остановились и перестали петь. Здоровый бородач сделал шаг вперед; он был до пояса гол и черен, с шарами мускулов, на шее блестела золотая цепочка. Он спросил:
— Вы что, попередохли?
Никто не ответил; он отвернулся и сплюнул, он шатался, ему было трудно сохранять равновесие.
Шарло, близоруко щурясь, посмотрел на них и спросил:
— Вы из наших?
— А вот это из наших? — спросил бородач, хлопая себя по ширинке. — Мать твою так! Нет, мы не из ваших, не то нам было бы паршиво.
— Откуда вы идете?
Тот неопределенно махнул рукой:
— Оттуда.
— Там были потери?
— Сто чертей! Нет, потерь не было, кроме капитана, который удрал, когда запахло жареным, а мы сделали то же, только в другую сторону, чтобы его не встретить.
Парни позади бородача хохотали, а два молодца нахально запели:
Волочи яйца по земле,
А член в кулаке сожми.
Мы уходим на войну
На охоту за блядьми.
Все головы повернулись к окну генерала; Шарло испуганно замахал рукой:
— Замолчите!
Парни замолчали, так и не закрыв ртов, они покачивались, лица у них мгновенно стали изнуренными.
— Там офицеры, — пояснил Шарло, показывая на дом.
— Срал я на ваших офицеров! — громко сказал бородач. Его золотая цепочка блестела на солнце; он опустил взгляд на солдат, сидевших на дороге, и добавил:
— Если они вас достали, ребята, пошли с нами, а то они вас доконают.
— С нами! — повторили его товарищи. — С нами! С нами! С нами!
Наступило молчание. Взгляд бородача остановился на Матье. Матье отвел глаза.
— Так что? Кто идет? Раз, два, три!
Никто не пошевелился. Бородач с презрением заключил:
— Вы не мужики, а мудаки. Пошли, парни, я не хочу здесь покрываться плесенью: меня от них блевать тянет.
Они двинулись дальше: все расступились, чтобы пропустить их. Матье снова положил ноги на скамейку.
«Волочи яйца по земле…»
Все смотрели на окно генерала: несколько лиц приникло к оконному стеклу, но офицеры не показались.
«Мы уходим на войну…»
Они исчезли: никто не проронил ни слова; песня в конце концов затихла. Только тогда Матье вздохнул.
— Прежде всего, — не глядя на товарищей, сказал Ниппер, — это не говорит о том, что мы не уходим. Вот так-то!
— Нет, — возразил Лонжен, — говорит.
— О чем?
— Что мы не уходим.
— Почему?
— Нет бензина.
— Для офицеров он всегда есть, — заметил Гвиччоли. — Баки полные.
— А наши грузовики без бензина. Гвиччоли резко засмеялся:
— Естественно.
— Я вам говорю, что нас предали! — крикнул Лонжен, напрягая слабый голос. — Предали, выдали немцам, предали!
— Хватит, — устало сказал Менар.
— Хватит! — повторил Матье. — Хватит!
— И потом, черт бы вас побрал! — подхватил телефонист. — Перестаньте все время болтать об отступлении. Еще посмотрим. Все может быть.
Матье представлял себе, как все они идут по дороге и поют, может, срывают цветы. Ему было стыдно, но это был общий большой стыд. Он не казался ему таким уж неприятным.
— Мудаки, — сказал Латекс, — он назвал нас мудаками, этот малый. Нас, отцов семейства! А ты видел цепочку у него на шее? Да он гомик! Можешь не сомневаться.
— Слушайте! — перебил его Шарло. — Слушайте!
До них донеслось гудение самолета, усталый голос прошептал:
— Прячьтесь, ребята. Они начинают по новой.
— Это уже второй раз с утра, — заметил Ниппер.
— Ты считал? Я уже
