Томас Рид - Жена-девочка
— Сущие пустяки! Разве ты не получал письмо от Майнарда наутро после бала?
Свинтон стал белым, его взор забегал, стараясь избегать глаз собеседника. Он замялся, пытаясь выиграть время, но быстро понял, что отрицать невозможно.
— О, да-да! — отреагировал Свинтон после некоторой паузы. — Действительно, было письмо — очень странное послание. Я не успел толком понять, о чем оно, как в тот же день оно исчезло. Мой камердинер Франк, глупый Франк! Он выбросил это письмо. Я узнал об этом только на следующее утро.
— Я полагаю, оно все еще у тебя?
— Нет-нет, на самом деле! Я закурил сигару, свернутую из этого послания.
— Но о чем же было это письмо?
— Ну, ладно-ладно! Это было своего рода извинение со стороны мистера Майнарда — он сообщал, что вынужден оставить Ньюпорт и уплыть на вечернем пароходе. Оно было написано его другом Рупертом Розенвельдом, который называл себя графом Австрийской Империи. После того как я это прочитал, зная, что автор письма уехал, я решил не говорить об этом, чтобы у нас не было проблем!
— О Боже! Мистер Свинтон, это письмо, вполне вероятно, доставит нам обоим серьезные неприятности.
— Но почему, мой дорогой друг?
— Почему? Потому что все хотят знать, что в нем было написано. Так ты говоришь, что уничтожил его?
— Порвал на сигары, говорю же.
— Очень жаль. Всем уже известно, что письмо было тебе послано и передано твоему слуге. Конечно, все полагают, что оно дошло до тебя. Мы обязаны дать некоторое разъяснение на этот счет.
— Верно-верно. Что же ты предлагаешь, Лукас?
— Лучше всего было бы сказать правду. Ты получил письмо слишком поздно и отвечать не было смысла. Все уже знают почему. Хуже тебе от этого не будет. Правда, все это оправдывает Майнарда.
— Ты думаешь, что лучше признаться?
— Я уверен в этом. Другого выхода у нас нет.
— Хорошо, Лукас, я согласен сделать все, что ты считаешь необходимым. Я тебе так обязан…
— Мой уважаемый сэр, — ответил Лукас, — это больше чем необходимость. Нам следует объяснить, что было на самом деле между тобой и Майнардом в тот день. Я полагаю, что я свободен дать такое объяснение?
— О безусловно, свободен. Разумеется, разумеется.
Лукас вышел из комнаты, твердо решив снять с себя все обвинения.
Окружающие, вскоре после того как ознакомились в общих чертах, если не буквально, с содержанием этого таинственного послания, вернули добрую славу тому, кто написал его, а мнимый герой был разоблачен.
Да, с этого часа Свинтон перестал быть в глазах обитателей Ньюпорта гордым орлом. Он даже не был больше ястребом, и голуби перестали его бояться. Но он по-прежнему заглядывался на самую роскошную птицу — за такую стоило рискнуть!
Глава XXII. Заговор монархов
Революционная буря, потрясавшая троны Европы в 1848 году, была одним из тех возмущений, которые происходят каждые полвека, как только притеснение становится нестерпимым.
Предшествовавшая ей революция 1790 года после ряда удач, чередовавшихся с мрачными провалами, была окончательно подавлена в сражении у Ватерлоо и захоронена ее могильщиком Веллингтоном.
Но мертвец вышел из могилы; и, прежде чем этот хладнокровный янычар деспотизма оказался в могиле сам, он успел увидеть, как призрак уничтоженной им свободы обрел жизнь и снова стал угрожать коронованным тиранам, которым Веллингтон так верно служил.
Дело не ограничилось угрозами — многие из монархов были свергнуты. Слабоумный император австрийский вынужден был бросить свои капиталы и бежать, так же, как и бюрократ — король Франции. Слабый Вильгельм Прусский был взят за горло своими многострадальными подданными и вынужден был, стоя на коленях, даровать им Конституцию.
Сложившаяся ситуация заставила и мелких корольков последовать этим примерам; а Папа, тайный их сторонник, был вынужден оставить Ватикан, это средоточие политического и религиозного позора, в пользу красноречия Мадзини[37] и горячего лезвия Гарибальди. Даже Англия, глубоко безразличная к свободам и реформам, дрожала от возгласов чартистов[38]. Каждый из коронованных монархов Европы испытывал непреходящий страх, и некоторое время казалось, что свобода уже не за горами. Увы! Это был не более чем сон, недолговечный и мимолетный, сменившийся новым сном под еще более тяжелым и ужасным гнетом.
Пока борцы за свободу поздравляли друг друга с кратковременным успехом, разбитые ими цепи были восстановлены, более того, были изготовлены новые, чтобы сковать их как можно быстрее. Королевские кузнецы работали не покладая рук, в глубокой тайне, как Вулкан[39] в своей подземной кузне.
Они трудились с энтузиазмом, ведь их цели и интересы совпадали. Чувство общей опасности объединило их и заставило забыть былые ссоры — только на время, пока каждый из них нуждался в помощи других.
Итак, новая программа действий было согласована. Но прежде чем приступить к ее исполнению, необходимо было в некоторой степени восстановить власть над подданными, утерянную в результате революции.
Она пронеслась по Европе, как ураган, застав всех врасплох. Купавшиеся в роскоши, упражнявшиеся в мелких пакостях и сарданапальских излишествах, уверенные в бдительности своего стражника Веллингтона, баловни судьбы — монархи не чувствовали приближения шторма, пока тот не разразился над головой. Главный тюремщик свободы в Европе тоже спал. Пожилой возраст и притупившийся интеллект ослабили бдительность человека, который все еще слепо верил в «коричневую Бесс»[40], в то время как в ушах его звучали выстрелы кольта и игольного ружья.
Да, победитель Ватерлоо был слишком стар для того, чтобы спасти сыновей тех тиранов, которым он помог в свое время удержаться на престолах.
У них не было военачальника — ни одного. Не было на их стороне солдата, в то время как на стороне простого народа были Бемс и Демхинскус, Гарибальди, Дамджанич, Капка и Гуипп из Австро-Венгрии — целое созвездие талантливых революционеров и военачальников. А среди политических деятелей и патриотов не было равных Кошуту[41], Манину и Мадзини.
Если бы тираны вели честную борьбу на военном или дипломатическом фронте, у них не было бы ни единого шанса на победу. Понимая это, они решились на предательство.
Они знали множество путей и способов совершить его, но два из них обещали быть самыми действенными — эти люди как будто они были специально предназначены для такого случая.
Одним из таких субъектов был английский дворянин, урожденный ирландец, из незначительного аристократического рода; умение плести хитроумные политические интриги было у него не просто чертой характера, — он был одним из самых искусных дипломатов в Европе.
При этом он не был гением. Напротив, у него был средний уровень интеллекта, обычный для мошенника. Как депутат британского парламента, он произносил вполне банальные речи, которые хотя и были отмечены некоторым изяществом, но демонстрировали ребячество и скудость ума. Часто он просто развлекал парламент, меняя по несколько пар белых кожаных перчаток в течение своей длинной торжественной речи. Это придавало ему аристократический лоск — немалое достоинство в глазах английской аудитории.
И, несмотря на это, он достиг высокой степени популярности, отчасти из-за того, что был на стороне либералов, но более всего потому, что умел играть на струнах ложного патриотизма и национальных предрассудках. Если бы его популярность ограничивалась пределами родной страны, он принес бы меньше вреда. Но, к сожалению, выражая заботу о чаяниях простых людей, он приобрел доверие революционных лидеров во всей Европе и использовал его во зло.
Такое доверие было получено совсем не благодаря некоему несчастному для народа случаю. Это произошло согласно заранее подготовленному плану, придуманному головами, гораздо более умными и изобретательными, чем его собственная. Короче говоря, он был не более как подобранный ими политический шпион — приманка, выброшенная заговорщиками-деспотами для разгрома их общего врага, которого они боялись больше всего, — республики. Однако, несмотря на это, имя его до сих пор почитается в Англии, в стране, где две сотни лет уважения удостаиваются клеветники Кромвеля!
Второй человек, на которого с надеждой устремили свои взоры испуганные деспоты, принадлежал к другому народу, хотя почти не отличался от первого по характеру. Этот человек также вошел в доверие революционеров путем ряда обманов, ловко изобретенных теми самыми головами, которые выдвинули дипломата.
Но вожди народов не очень верили ему. Герой Булонской экспедиции, с ручным орлом на плече, он не очень напоминал солдата свободы или ее апостола; поэтому, несмотря на его революционную деятельность, к нему относились с подозрением.
