Надежда Тэффи - НОСТАЛЬГИЯ

Чувствовалась настороженность, мертвая зыбь, отражение где-то бушующей бури.

Мальчишка стоял на подъезде и манил меня ру­кой: приехал обещанный извозчик.

Спустились к набережной.

Тихо.

Отыскали «Шилку».

На ней пусто. Ни одного огонька. Пусто и на берегу.

Что же все это значит? Слезла с извозчика, по­дошла ближе.

— Эй! «Шилка»!

На борту замаячила фигура. Китаец!

— Эй! Есть кто-нибудь на «Шилке»? Уходит «Шилка» сегодня в море? А? Отвечай же!

Китаец юркнул вниз. Скрылся.

— Эй! Китаец!

Сверху с берега кто-то выстрелил. Очень близко.

—   Ой, барыня ! — крикнул извозчик.— Ты как себе

хочешь, а я тут стоять не стану. Я багаж твой на бе­

рег выгружу, а ждать тут не стану.

—   Подожди немножко, голубчик! — попросила

я.—Я тебе заплачу. Сейчас придут мои знакомые.

Мы сговорились.

—   Ни за какие деньги ждать не стану. Не слыши­

те, что ли? Стреляют. Гужи срежут, лошадь уведут.

Я тебе багаж выгружу, и сиди, коли хочешь, хоть

всю ночь.

Я еще повертелась на берегу. Ни души. Покрича­ла китайца. Темнеет.

Опять выстрел, и зашуршал камушек недалеко от меня.

Извозчик решительно слез с козел и стал стаски­вать чемодан.

Что я тут буду делать одна на берегу? Ясно, что «Шилка» сегодня не двинется. Ни огня, ни команды на ней не видно. Но где же X.? Может быть, заехали ко мне в «Международную» или прислали туда записку…

За двойную плату извозчик соглашается отвезти меня обратно. Теперь, если придется снова ехать на пристань, у меня еле хватит чем заплатить.

Гостиница погружена в полный мрак. Только вни­зу, в вестибюле и в ресторане, кое-где светя-гся лампочки.

— Никто не приходил? Не присылал за мной?

Никто, ничего. Тишь, гладь, божья благодать.

Хочется есть, но боюсь тратить деньги.

Остаюсь внизу, в вестибюле. Неприятно идти одной по пустым коридорам. Достаю какую-то уют­ную книжку, кажется, Ибсена, и сажусь поближе к лампе.

К судьбе своей у меня полное равнодушие. Ни тревоги, ни страха. Сделать все равно ничего не мо­гу. Проследила мысленно свой странный путь из Москвы все на юг, на юг, и все не по своей воле. Явился перст судьбы в образе Гуськина, ткнул меня.

«Поездка всего на один месяц. Несколько вечеров с валовым сбором, и вот вы уже дома, и вот вы уже спокойны. Что-о?»

И вот качусь вниз по карте, и гонит меня судьба,

куда хочет, и докатила до самого моря. Теперь захо­чет — в море загонит, захочет — по берегу покатит. В сущности — не все ли равно?

Подошел официант. Официантского в нем оста­лось только крахмальная манишка с черным галсту­ком. Фрак заменил рваный пиджачок.

—   Повар хочет, чтобы вы покушали,—сказал он.

—   Ну что же, раз повар хочет — покоримся пова-

РУ-

— Обед все равно готовили. Суп есть, баранина,

компот.

— Ну вот и отлично.

Он накрыл передо мной столик и принес суп. Подавая, оглядывался, прислушивался, заглядывал в окно. Потом исчез.

Я ждала, ждала и решила пойти на разведки. За­глянула в буфет.

—   Где тот лакей, что мне обед подавал?

—   Лаке-ей? —спросил чей-то голос из темного угла.—Сбежал твой лакей. На улице стреляют. Скоро Молдаванка сюды нагрянет. Сбежал как прихвостень капитализма.

Я вернулась в вестибюль.

Там металась от окна к двери, от двери к лестни­це высокая молодая дама. Увидя меня, она быстро подошла.

—   Ваша комната номер шестой? Мы с братом в том же этаже, но на другом конце коридора. Так мы вот что придумали: все двери в коридор мы зароем на ключ, а внутри оставим сообщение. Если станут ломиться к вам первой, то вы бегите по комнатам и запирайте за собой дверь. Если начнут ломиться к нам, мы побежим таким же путем к вам.

—   А вы думаете, что будут ломиться?

—   Ну конечно.

И опять знакомая фраза:

—   Молдаванка вооружена и ждет, когда последний патруль уйдет, чтобы ринуться сюда и в «Лондонскую». Они воображают, что здесь спрятались буржуи и капиталисты.

—   Может быть, нам лучше куда-нибудь уйти?

—   А куда вы пойдете? Ночь. Слышите? Стреляют… А куда вещи денете? Да и кто вас ночью пустит? Э, мы уже все обдумали. Будем тут отсиживаться. Это ваш багаж?

-Да.

— Не советую тут оставлять.

Она обернулась и сказала шепотом:

— Отельные хлопцы, которые здесь остались,—с

ними заодно. Порядочные все сбежали. Ну, так мы

с братом пойдем наверх запирать двери.

Она убежала.

Как все это скучно — скучно! Как все это надо­ело! Право, даже пожалеешь, что прошло то первое время, «весна» революции, когда мелкой дрожью стучали зубы, когда, замирая, прислушивались, про­едет грузовик мимо или остановится у ворот, когда до тошноты билось сердце под удары прикладов в двери.

Теперь все привычно, все скучно до омерзения. Грубо, грязно и глупо.

Но куда, однако, девались X.? Почему он не забе­жал, не дал ничего знать? Может быть, «Шилка» уй­дет утром и они еще уведомят меня…

— Надежда Александровна!

Инженер В. Углы рта опущены, дышит тяжело — сейчас заплачет.

—  Что случилось? Как вы сюда попали?—удив­

ляюсь я.

—  Меня подло обманули. Мне обещали пропуск

на «Корковадо», я прождал весь день и ничего не

получил. Все меня бросили… как со… со… ба-ку-у-у.

Он высморкался и вытер глаза.

—  Я ,не могу больше быть один. Я пришел за ва­

ми. Отчего вы не уехали?

—  Я жду Х-ов. Мы должны были встретиться на

пристани в восемь часов и вместе погрузиться на

«Шилку». Может быть, они еще приедут за мной?

—  X.? Вы ждете Х-ов? Да ведь они уже уехали!

—  Куда? Как? Почем вы знаете?

—  Да я встретил их сегодня вечером. Они ехали

с багажом на «Кавказ». Едут в Константинополь.

—  Быть не может! И ничего не просили передать

мне?

—  Нет, ничего. Они очень волновались и спеши­

ли. На ней была ваша меховая накидка — помни­

те?—ей было холодно, вы ей дали надеть. Да, да,

они уехали в Константинополь.

Я молчала, ошеломленная, и вдруг, не знаю поче­му, вся эта история показалась мне ужасно смешной.

— Чего же вы смеетесь? — ужасался В.—Они же

вас надули. Передумали и даже не дали знать.

— Вот это-то и смешно.

В. схватился за голову.

—Она смеется, когда я в жалком отчаянии! А что будет с моей девочкой! Маленькая моя Лелю-ся, Лелюсевич мой!

—  Так девочка же ваша сейчас в полной безопас­

ности в деревне. Чего же вы убиваетесь?

—  Я так одинок, так ужасно одинок! Как со… со-

ба… а…

—  Не вспоминайте вы, ради бога, собаку, а то

опять разреветесь.

—  Умоляю вас! Едемте со мной на «Шилку», у ме­

ня есть два пропуска. Выдали на меня и на жену.

Я проведу вас как жену. Умоляю! Я не могу больше

оставаться один. Я с ума сойду.

—  А разве «Шилка» уйдет сегодня?

—  Да, часов в одиннадцать. Так мне сказали.

—  Тогда едем. Я согласна.

—  Ну как же я рад! Это ваш суп? Я его съем. Бо­

же мой! Ведь, может быть, придется умирать голод­

ной смертью! Теперь я бегу за извозчиком, чемоданы

со мной, я весь день вожу с собой. Бегу! Ждите!..

Ну, на этот раз, кажется, выберусь. Чемоданы В. здесь. Если забудет меня, так чемоданы вспомнит.

Решила предупредить о моем отъезде даму, с ко­торой условились спасаться друг к другу.

Поднялась наверх, прошла по темному коридору, шурша раскиданной бумагой, путаясь в обрывках веревки, стучала в двери, кричала: «Это я! Я уезжаю!»

Никто не отозвался. Либо они не верили моему голосу, либо сами удрали куда-нибудь и спрятались в другом месте, оставя меня одну справляться с разбойниками.

Спустилась вниз.

В. уже ждал меня и волновался, думая, что я сбе­жала. Он дико боялся остаться один.

— Ну, едем.

Поехали по темным улицам к пристани.

Кое-где вблизи постреливали. Зато издали доно­силась уже совсем серьезная пальба.

Спустились к морю. Вот она, «Шилка». По ней бродят огоньки. Значит, там люди?

Подъехали ближе.

На пристани народ, сундуки, узлы, чемоданы. Прилажены сходни. Наверху белеет морская офи­церская фуражка.

— Идем скорее! Идем скорее! — торопит В.—

Захватят все места. И не отставайте! Я боюсь быть

один!..

Какое счастье, что у него вдруг объявился такой удобный для меня психоз. Иначе сидеть бы мне в Одессе…

— Идем! Идем!

17

Странный корабль.

Не слышно на нем капитана,

Не видно матросов на нем…

Темно. Электричества, очевидно, тоже на нем нет.

С тихим гулом ползут по трапу пассажиры. «Шилка», очевидно, без груза — ватерлиния видна над водой и трап круто подымается с берега.

Ни суетни, ни истерической нервозности в толпе не заметно. Все как-то настороженно тихи. Деловито шепчутся. Изредка только прорывается негромкий окрик: