Ёсида Кэнко-Хоси - Записки от скуки
CCIV
Осенний месяц беспредельно прекрасен. Человек, который не видит разницы и считает, что месяц всегда таков, вызывает жалость.
CCV
Когда добавляют огня в императорскую жаровню, угли щипцами не берут. Их положено руками перекладывать прямо из глиняного горшка. И делать это следует осторожно, чтобы угли не рассыпались.
Во время одного из высочайших выездов в Яхата[271] кто-то из свиты, облаченный в белые одежды для молений, взял раскаленные угли руками. Тут случился один знающий человек, который заметил:
— В тот день, когда ты облачен в белые одеяния, пользоваться щипцами не возбраняется.
CCVI
Название музыкальной мелодии софурэн, записываемое иероглифами «думать о мужской любви», вовсе не означает «женщина любит мужчину». Первоначально название записывалось другими знаками и читалось: «лотос из резиденции Первого министра». Это та самая мелодия, которую наигрывали, когда цзиньский Ван Цзянь[272] (он был в те времена министром) занимался любимым делом — сажал у своего дома лотосы. Отсюда и самого министра стали называть Лотосовой резиденцией.
А мелодия кайкоцу[273] — «внезапно кружиться» обозначалась теми же знаками, что и страна Кайкоцу. Страна Кайкоцу — это могущественное варварское государство. Тех варваров когда-то покорили ханьцы, потом жители Кайкоцу сами пришли в Китай и исполняли там эту свою национальную мелодию.
CCVII
Придворный Тайра-но Нобутоки,[274] после того как уже состарился, рассказывал, вспоминая старину:
«Однажды вечером монах, в миру Саймёдзи,[275] пригласил меня в гости.
— Сейчас, — ответил я посыльному, но, как нарочно, никак не мог отыскать свой халат хитатарэ.[276] Пока я копался, он снова пришел.
— Может быть, у вашей милости нет хитатарэ или еще чего? — спросил он. — Так сейчас ночь, и велено передать, чтобы вы одевались как придется. Только поскорее!
В своем поношенном хитатарэ, который носил постоянно, я отправился в гости. Хозяин вышел ко мне с бутылкой сакэ и глиняными плошками в руках.
— Пить сакэ одному, — сказал он, — тоскливо и неинтересно, поэтому я и послал за вами. Только у меня нет закуски. В доме, наверное, все уже спят. Поищите, пожалуйста, сами на кухне: ведь должно найтись что-нибудь подходящее.
Я засветил бумажный фонарик и принялся обшаривать все закоулки, пока на одной из кухонных полок не нашел маленький горшок, в котором было немного мисо.[277]
— Мне удалось найти вот что! — воскликнул я.
— О, этого вполне достаточно, — обрадованно ответил Саймёдзи, после чего протянул мне вино, и мы с удовольствием выпили.
— В те времена это делалось так», — добавил при этом старик.
CCVIII
Однажды, возвращаясь после поклонения из святилища Цуругаока,[278] монах, в миру Саймёдзи, заехал по пути к ушедшему в веру управляющему монаршими конюшнями Асикага,[279] выслав предварительно к нему гонца с предупреждением. Угощая гостей, хозяин предложил им на закуску: во-первых, сушеные ломтики морского ушка, во-вторых, омаров и, в-третьих, лепешки — и на том угощение закончил. За обедом присутствовали хозяин с супругой и приглашенный к ним в гости Рюбэн-содзё.[280] И вот Саймёдзи сказал:
— Я беспокоюсь о тех крашеных вещах из Асикага, что вы изволите присылать ко мне ежегодно.
— Все уже приготовлено! — ответил хозяин и в его же присутствии велел служанке сшить из тридцати кусков материи всевозможных расцветок халаты, а потом отправил их в резиденцию Саймёдзи.
Мне рассказывал об этом человек, который видел это своими глазами. Да он и сам до последнего времени был жив.
CCIX
Один очень богатый человек говорил так: «Человек должен в первую очередь добиваться одного лишь богатства. В бедности и жить ни к чему. Человеком можно считать лишь богатого. Если ты хочешь стать богачом, то прежде всего должен развивать в себе соответствующие настроения. Только эти настроения и ничего другого. Живи с мыслью о вечности человеческой жизни и даже временно не смей задумываться о ее быстротечности. Это первая заповедь.
Вторая заповедь: нельзя гнаться за всем на свете. Пока жив человек в этом мире, у него возникает несметное количество желаний и для себя, и для других. Если ты намерен отдаться во власть желаний и подавить волю, то, будь у тебя хоть миллион монет, тебе не прожить с ними и минуты. Желания никогда не истощаются; сокровищам положен предел. Невозможно, обладая имеющими предел сокровищами, подчиняться беспредельным желаниям. Коль скоро желаниям случится пустить ростки в твоем сердце, то придут и дурные стремления, которые могут погубить тебя самого. Лишь неусыпно остерегаясь этого, ты никогда не совершишь проступка, даже самого незначительного.
Заповедь третья: когда ты уподобляешь деньги рабам своим, когда считаешь, что можешь использовать их как угодно, то тебе долго не избавиться от нищеты. Боясь и почитая деньги, как государя, как божество, нельзя использовать их по своей прихоти.
Четвертая заповедь: не впадай во гнев и не ропщи, даже когда тебе стыдно из-за денег.
Пятая заповедь: будь честен и строго держись своих обещаний.
Если все эти принципы будет строго блюсти тот, кто добивается богатства, оно воспоследует с такой же неизбежностью, с какою пламя охватывает все сухое, а вода устремляется вниз. Когда у тебя накопится много денег, душа твоя вечно будет пребывать в умиротворении и радости, даже и при том условии, что тебя не увлекут пирушки, развлечения и сладострастие, что не станешь ты разукрашивать своего жилища и не отдашься во власть желаний».
Вообще говоря, человек добивается богатства для того, чтобы исполнить свои желания. Деньги считают богатством потому, что с их помощью удовлетворяют желания. Но тот, кто не удовлетворяет желания, хотя они и есть у него, ничем не отличается от бедняка. Так в чем же здесь радость? Эти заповеди богача можно истолковать так: отвергая простые человеческие желания, не нужно огорчаться бедности.
Чем радоваться, исполняя свои желания, лучше не иметь богатства. Для того, кто покрыт нарывами и язвами, лучше не болеть совсем, чем радоваться, омывая их водою.
Таким образом, нет никакой разницы между бедностью и богатством. «Постигнувший суть вещей» не отличается от «знакомого с принципами».[281] Необъятность желаний подобна отсутствию желаний.
CCX
Лиса — животное, которое может укусить человека.
Однажды — это было во дворце Хорикава[282] — лиса укусила за ногу спящего слугу. В храме Ниннадзи однажды ночью к служителю низшего ранга, что проходил мимо центрального храма, подскочили три лисы и вцепились в него зубами. Тогда он выхватил меч и, защищаясь, ударил им лис. Одну ударом меча убил, а две другие убежали.
Монах был весь покусан, однако последствий никаких не было.
CCXI
Однажды Сидзё-но-комон[283] удостоил меня такой речью:
— Тацуаки[284] — непревзойденный в своем деле мастер. Приходит он на днях ко мне и говорит: «Хотя я глуп и неучтив, но осмелюсь полагать, что пятое отверстие во флейте расположено, может быть, самую малость не на том месте. Щитовому отверстию должна соответствовать нота хё, пятому отверстию — нота симому. Между ними располагается нота сёдзэцу. Верхнему отверстию соответствует нота со, далее следует нота фусё, за которой идет вечернее отверстие, дающее ноту осики. После этого следует нота ранкэй. Среднему отверстию соответствует нота бансики, а между средним и шестым отверстиями находится нота синсэн.
Если мы внимательно просмотрим весь ряд, то убедимся, что промежуточной ноты нет только между пятым и верхним отверстиями. Однако промежуток между ними оставляют обычный, из-за чего в этом месте часто фальшивят. По этой причине, в то время когда нужно дуть в это отверстие, флейту обязательно отнимают от губ. Когда же это сделать не умеют, не попадают в тон. Редкий человек может хорошо сыграть на флейте!»
— Превосходная мысль! — продолжал Сидзё. — Именно о таком человеке сказано, что предшественник должен опасаться позже родившегося.
В другой раз я разговаривал с Кагэмоти,[285] и он сказал мне:
— Поскольку у сё[286] все тона расположены равномерно, в него просто дуют — и все. А что касается флейты, то при игре на ней характер тона зависит от того, как в нее дуть, поэтому помимо устных наставлений, которые ты получил относительно каждого отверстия, для игры на ней требуется внимание в сочетании с талантом, и это касается не только пятого отверстия. Значит, нельзя ограничиться только тем, чтобы отнимать мундштук от губ. Если играть неумело, то из любого отверстия звук выйдет фальшивым. У большого мастера любой тон вливается в мелодию. Если мелодия не получается, виноват музыкант. Недостатки инструмента здесь ни при чем.