Юрий Рытхеу - Айвангу

От неожиданности Айвангу сначала растерялся, только взял Раулену за руку.

– Не тяни меня, Айвангу, не тяни, – шептала Раулена и медленно отступала назад. Луч маяка ушел, и все погрузилось в темноту.

Раулена вырвалась и побежала. Лишь тогда к Айвангу вернулась речь, и он крикнул:

– Мы будем вместе, Раулена! Я увезу тебя отсюда!

Эти сами собой вырвавшиеся слова долго звучали потом в ушах Айвангу, заглушая все другие мысли. Как же он раньше не подумал об этом? Ведь действительно можно увезти жену, поселиться где-нибудь в другом месте, подальше от Кавье. Чукотка велика – побережье тянется по Ледовитому океану, переходит на Тихий… А тундровая часть еще больше – попробуй-ка разыщи…

В Тэпкэн приехали оленеводы из тундры. Они подогнали свои стада к противоположному берегу лагуны, оставили их там на попечение своих жен и детей, а сами явились в селение, загорелые, степенные, стройные. Возглавлял оленеводов старик Рэнто, высокий и красивый. У него была седая голова и громкий голос. Он был певцом. Каждую осень он привозил новые песни, дарил их тэпкэнцам. К песням Рэнто присоединял оленьи туши, пыжики, крашенную охрой мягкую оленью кожу. Тэпкэнцы, в свою очередь, отдаривали старика моржовыми кожами, ремнями, лахтачьими подошвами, жиром и мясом морского зверя.

Рэнто не был колхозником. И все те, кто жил в его стойбище, назывались новым словом «единоличники», хотя, подвыпив, старик называл себя председателем. Однажды он даже обратился к Пряжкину с предложением организовать оленеводческий колхоз в тундре, но председатель райисполкома ответил, что есть указание свыше повременить с созданием колхозов в тундре.

Оленеводы пришли послушать патефон.

– Очень интересно, – сказал певец, выслушав все пять пластинок. – Но непонятно.

– Разве плоха песня о ночи? – немного обиженно спросил Айвангу.

– Про ночь – это хорошо, – сдержанно похвалил Рэнто. – Но ведь я не понимаю русских слов. Тебе ясно, о чем песня, а я как глухой.

– Слушаешь же ты эскимосские песни, – возразил Сэйвытэгин.

– Я вижу лицо певца, – ответил Рэнто. – Лицо певца – сама песня.

– Есть песни без слов, – сказал Айвангу. – Один напев, который играет множество инструментов.

– Я слышал – это называется баян, – тоном знатока заявил Рэнто.

– Не баян, – поправил Айвангу. – Оркестр называется. Хочешь, я тебя сведу на полярную станцию к радисту Ронину?

Рэнто, прослушав Первую симфонию Чайковского «Зимние грезы», ничего не сказал. Айвангу тоже ни о чем не спросил его: и так видно, что старик взволнован.

Когда шли обратно в селение, Рэнто обернулся и сказал:

– Я хочу остаться один.

Потом был традиционный обмен подарками. В ярангах запылали костры. Над огнем висели огромные котлы, наполненные оленьим мясом. Глухо стучали молотки, раскалывая крепкие кости оленьих ног, чтобы достать розовый мозг. Ребятишки на несколько дней забыли военные игры, которым они научились из кинофильмов. Они бегали с оленьими рогами, кидали друг на друга чауты, опутывая ноги бегущего.

Накануне отъезда в клубе собрались певцы. Они вполголоса пробовали свои голоса, мочили желтую, полупрозрачную кожу бубнов, сделанную из моржового желудка, водой, чтобы она звенела громче. Рэнто пел о тундровом ветре, о смелости людской, о красоте облаков. Напоследок он спел песню о летчике Водопьянове.

– Все, что я вам спел, я дарю вам до следующей весны. Пусть эти песни помогут вам победить зиму, – сказал он традиционные слова, которые он говаривал каждый год.

Сэйвытэгин раздобыл бутылку спирта и пригласил старика в свою ярангу. Пили сначала молча, закусывая костным мозгом и холодными кусками вареной оленины.

– Язык от водки немеет, а говорить хочется! – весело сказал Рэнто, раскрасневшийся от спирта и обильной еды.

– Но еще больше хочется петь! – добавил Айвангу.

– Ты прав, сынок, – отозвался Рэнто. – Я когда-нибудь спою о тебе песню. Это я чувствую. Ты будешь достоин песни. Приезжай ко мне в тундру, и я тебе покажу, как живут настоящие люди.

Эти слова старого певца укрепили у Айвангу мысль о побеге в тундру. Тундра велика, но самое главное, там еще в силе старый закон: жена – та женщина, с которой мужчина спит, за которую отработал согласно обычаю. Народ в тундре неграмотный, поэтому там еще нет страха перед бумагой.

Осень была долгая. Давно прошел убой моржей на Инчоунском лежбище, охотники развезли приманку для песцов в распадки и долины, покрыли яранги новой желтой моржовой кожей, сменили летние пологи на зимние, а снега все не было.

Гэмалькот ходил по берегу, путаясь в сетях, расправленных для просушки, и кричал:

– Во всем виноваты большевики! Они открыли Северный полюс!

Осенние штормы набросали на берег плавник. Айвангу выбрал причудливый корень и вырезал для ученой старухи фигуру охотника. Охотник стоял на высоком айсберге и с тоской смотрел на далекий берег. У ног его – убитая нерпа.

Айвангу надел новую рубашку, купленную на гонорар, и отправился в школу, где жили директор с матерью. Айвангу открыл истопник Вааль, эскимос, переселенец с Аляски.

– Ты чего? – спросил он и сверкнул одним глазом. Второго глаза у Вааля не было.

– Мне нужна ученая старуха, – сказал Айвангу.

– Хорошо, заходи. Только вытирай ноги!

– Не видишь, что ли, что у меня нет ног! – огрызнулся Айвангу.

– Прости, что сказал обидное, – Вааль смутился и постучался в комнату, где жила Пелагея Калиновна.

– Заходи, заходи, – певучим, ласковым голосом пригласила старуха. – А мы уж и не надеялись, что ты зайдешь.

– Я вам принес обещанное, – сказал Айвангу, переступая порог, и подал завернутую в тряпицу деревянную фигурку охотника.

– Левушка! Иди погляди, какая прелесть!

Из смежной комнаты вышел директор. Улыбаясь, он поздоровался с Айвангу и бережно взял из рук матери фигурку охотника.

– Прелестно! – сказал он. – Но странно, почему она сделана из дерева?

– Потому, что тоскует, – сказал Айвангу.

И в самом деле: у него не было другого объяснения. Если бы он хотел изобразить охотника, обрадованного богатой добычей, он вырезал бы его из моржового клыка, более нарядного цветом, нежели темное дерево.

Старуха заговорила с сыном по-английски. И хотя Айвангу не знал ни одного слова по-английски, он понял, о чем шла речь.

– Мне ничего не надо платить. Это подарок.

Лев Васильевич и Пелагея Калиновна смущенно переглянулись. Ученая старуха виновато сказала:

– Прости, мы не знали, что ты понимаешь по-английски.

Айвангу пил чай, пробовал варенье Пелагеи Калиновны.

– Мы просто не знаем, как тебя благодарить, – продолжала Пелагея Калиновна. – Мы всегда готовы помочь тебе… Мы знаем все и, посоветовавшись, решили написать в окружной исполнительный комитет. Пусть найдут управу на Кавье.

– Я знаю: на свете хороших и добрых людей больше, чем плохих. Но в этом деле никто мне не поможет. Только я сам.

Айвангу проснулся рано. Он полежал некоторое время с открытыми глазами, прислушиваясь к необычной, мягкой тишине на улице. Только вчера выл ветер, швыряя холодные брызги с моря, обволакивал антенные провода ледяной коркой. А сейчас тихо. Айвангу оделся и выполз из полога в чоттагин. Полундра лизнул его в лицо.

Сквозь щели в двери и дыры в рэтэме [4] сочился синий свет. Айвангу распахнул дверь, и на его лицо упали мягкие пушинки – шел густой, настоящий зимний снег. Он покрыл всю землю, тонкий ледок на лагуне, колыхающуюся ледяную кашу на море, яранги, железные крыши деревянных домов, бочки на берегу моря, камни, вельботы, закрепленные на зиму, байдары, поднятые на высокие подставки, чтобы кожу не погрызли собаки… Все было белое и холодное.

Сердце радостно забилось, где-то в глубине груди возникла музыка, победная, веселая… Пришла зима, лучшее время для охотника.

Айвангу несколько раз ездил на тонкий лед охотиться на нерпу. Он упорно караулил тюленей у разводья, и не было случая, чтобы он вернулся домой с пустыми руками. В Тэпкэне женщины попрекали своих мужей, говоря, что вот безногий приносит каждый день богатую добычу, а они, не стесняясь, налегке идут домой.

Чем сильнее крепчал лед в море, чем больше падало снегу, тем радостнее был Айвангу. Он много смеялся, шутил и каждый вечер уходил к радисту Ронину слушать музыку.

В тундру без подарков можно ехать только в том случае, если на побережье голод. Айвангу запасся нерпичьими шкурами, жиром, лахтачьей кожей, несколькими плитками кирпичного чая. Он решил захватить в тундру и кое-что покрепче кирпичного чая. Но дурную веселящую воду можно покупать только за деньги. Он явился в косторезную мастерскую и подрядился расписать несколько моржовых клыков.