Джордж Дюморье - Трильби
— Еще бы, — воскликнул Зузу, — чудак вы этакий, все это мне давно известно! Я родился здесь шестого марта тысяча восемьсот тридцать четвертого года, в пять тридцать утра. Счастливый день для Франции, не так ли?
— Родился здесь? Вы хотите сказать — в швейцарской?
В этот момент массивные ворота распахнулись, помнился швейцар в ливрее, и на улицу выехала запряженная парой открытая коляска, в которой сидели две пожилые дамы и одна молодая.
К возмущению Маленького Билли оба неисправимых воина отдали честь, на что три дамы ответили чопорным поклоном.
Одна из них при этом обернулась, и Зузу как ни в чем не бывало послал ей воздушный поцелуй к вящему ужасу Билли.
— Вы знакомы с этой дамой? — спросил он строго.
— Еще бы! Очень хорошо знаком! Ведь это моя мать! Мила, не правда ли? Последнее время она все на меня сердится.
— Ваша мать! Что вы этим хотите сказать? Как могла попасть ваша мать в этот дом и в эту коляску?
— Ну и шутник же вы, ей-богу! Она живет здесь.
— Живет здесь? Да кто же она наконец? Кто ваша мать?
— Герцогиня де ла Рошмартель, черт побери! С ней была моя сестра, а другая дама — моя тетка, принцесса де Шевалье Боффремон! Этот шикарный экипаж принадлежит ей. Моя тетка Шевалье — миллионерша!
— Вот так история! Как же вас зовут в таком случае?
— О, мое имя! Черт возьми, как оно… а, вот: Гонтран-Ксавье-Франсуа-Мари-Жозеф д'Амори де Биссак де Ронсево де ла Рошмартель Буасегюр, к вашим услугам!
— Правильно, — сказал Додор, — устами младенца глаголет истина.
— Ну, знаете… А ваше как, Додор?
— О! Я человек маленький и отвечаю на кличку Теодор Риголо[15] де Лафарс. Зато Зузу преважная персона: его брат — герцог!
Маленький Билли не был снобом. Но он был воспитанным молодым британцем из высших кругов буржуазии, и это открытие, которому он не мог не верить, поразило его. Он онемел от изумления. Как ни уверял он себя, что презирает надутую аристократию, титул все же остается титулом, даже французский. А когда дело доходит до герцогов и принцесс, живущих в особняках, подобных дворцу де ла Рошмартель!..
Этого достаточно, чтобы поразить воображение всякого молодого хорошо воспитанного британца.
Вечером, в тот же день, при виде Таффи он воскликнул:
— Мать Зузу — герцогиня!
Да, герцогиня де ла Рошмартель Буасегюр.
— Вы никогда мне об этом не говорили!
Вы меня никогда не спрашивали. Он носит одно из знаменитейших имен Франции. Они, кажется, очень бедны.
— Бедны? Посмотрели бы вы на дом, в котором они живут.
— Я был приглашен к ним обедать. Обед был не очень хорош. Они сдают большую часть дома и живут главным образом в деревне. Брат Зузу — герцог, но совсем на него не похож. У него чахотка, и он холост. Это самый уважаемый человек в Париже. В один прекрасный день Зузу станет герцогом.
— А Додор? Он, наверное, дюже важная птица. По его словам, у него дворянская приставка к фамилии: де…
— Да, его зовут Риголо де Лафарс. Не сомневаюсь, что и он ведет свой род от рыцарей-крестоносцев, как и многие в этой стране; во всяком случае, судя по его фамилии, это так. У него мать англичанка, ее девичья фамилия просто Браун. Он учился в школе в Англии — вот почему, он так хорошо владеет английским и, возможно, так дурно ведет себя! Сестра его красавица и замужем за Джеком Ривли из Шестидесятого стрелкового полка. Он сын лорда Ривли, сухой эгоист! Вероятно, он не очень-то жалует своего «бофрера». Бедняга Додор! Пожалуй, единственный человек, помимо Зузу, к которому он по-настоящему привязан, это его сестра.
Хотел бы я знать: жизнерадостный остряк месье Теодор, он же наш давнишний приятель Додор, — теперешний младший компаньон крупной галантерейной фирмы «Пассфиль и Риголо» (что помещается на бульваре Капуцинов) и столп англиканской церкви на улице Марбеф, — очень ли придирчив он к служащим, когда они запаздывают выстроиться за свои прилавки по понедельникам?
Хотел бы я знать: чванный скупердяй, надутый ханжа, льстивый подхалим, напыщенный старый фат, тупой солдафон, расстреливавший коммунаров, месье маршал герцог де ла Рошмартель Буасегюр, рассказывал ли он хоть раз своей жене, мадам герцогине (урожденной Хонкс из Чикаго), как когда-то он вместе с Додором…
Но не станем выносить сор из избы. Стоит ли тревожить тени минувшего!
Автор сей книги не сноб. Он старый бритт, воспитанный в строгих традициях добропорядочной английской буржуазии — во всяком случае, он льстит себя надеждой, что это так. Он пишет для себе подобных старых филистеров, молодость которых протекала в те времена, когда титулы еще не расценивались столь дешево, как теперь. Увы, по-видимому, почтение ко всему возвышенному, достопочтенному, прекрасному немного ослабело.
А потому он приберег к концу Зузу — этого проходимца-зуава из герцогского рода — в виде лучшего украшения своей портретной галереи, как самое лакомое блюдо в своем меню из представителей богемы, чтобы оно пришлось по вкусу тем, кто смотрит на добрый старый Латинский квартал (от которого почти ничего не осталось) как на жалкую, вульгарную, плебейскую часть города, которую снесли по заслугам и где господа студенты (безобразники и бездельники) не находили ничего лучшего, как вечно шататься в богомерзкий кабачок под названием «Сельская хижина».
Чтобы там плясать канканДнем и ночью, тру-ля-ля!Где Робэр Макэр был пьянДнем и ночью, гоп-ля-ля!
Приближалось рождество.
Бывали дни, когда густой туман, почти такой же непроницаемый, как и тот, что иногда стоит над Темзой между Лондонским мостом и Вестминстерским аббатством, набрасывал свое покрывало на беззакония Латинского квартала, и за окнами мастерской простиралась унылая пустота. Не видно было ни Морга, ни башен Собора Парижской богоматери, ни печных труб на крышах через дорогу, ни даже средневековой башенки на углу старой улицы Трех Разбойников, которой так восхищался Билли.
Печь приходилось топить до тех пор, пока стенки ее не становились багровыми. Только тогда пальцы были в состоянии держать кисть и выдавливать краски из тюбика. Боксировать и фехтовать приходилось с раннего утра, чтобы немного опомниться после омовения ледяной водой и разогреться на остаток дня.
Таффи с Лэрдом стали' задумчивыми, мечтательными, ребячливыми и кроткими. И когда прерывали молчание, то чаще всего говорили о рождественских каникулах у себя дома в веселой, доброй Англии, обетованной стране кексов и пудингов, и о том, как там бывает хорошо на праздники, — охота, вечеринки и пирушки, беспрерывное веселье!
Один вздыхал о своем милом Вест Реддинге, другой — о родном Данди, пока щемящая тоска по родине не охватывала их и они чувствовали, что готовы сорваться с места, сесть в первый поезд и мчаться домой.
Но они не совершили подобной глупости, а написали друзьям в Лондон с просьбой выслать им самую огромную индейку, какую только можно достать, а также пудинг с цукатами и орехами, пирог с мясом, ветки остролиста и омелы, жесткие, жирные, коротенькие сосиски, круг стилтонского сыра и ростбиф или лучше целых два ростбифа, ибо одного могло и не хватить.
Таффи, Лэрд и Маленький Билли решили устроить в мастерской лукуллово пиршество по случаю рождества и пригласить всех милых сердцу приятелей, которых именно поэтому я ранее и описал, — Дюрьена, Винсента, Антони, Лорримера, Карнеги, Петроликоконоза, Додора и Зузу.
Готовить кушанья и подавать ужин должны были Трильби, ее подруга Анжель Буасс, супруги Винары и те из маленьких Винаров, которым можно было доверить стаканы, посуду и мясной пирог, а если б помощников оказалось недостаточно — хозяева были намерены готовить и подавать сами.
Решено было, что ужин последует почти сразу же после обеда, а к ужину собирались пригласить Свенгали, Джеко и, может быть, еще пару приятелей. Но больше никого из дам!
Ибо, как сказал бесчувственный Лэрд, употребляя при этом выражение одного парня, с которым повстречался однажды на танцульке в какой-то шотландской деревушке: «Бабы любой бал испортят».
Разослали нарядные пригласительные билеты, которые Таффи с Лэрдом (Маленькому Билли было некогда) тщательно разрисовали и разукрасили, истощив на них всю свою фантазию.
Раздобыли с большими издержками вино, виски и английское пиво в лавке Делавиньи на улице Сен-Оноре, а также всевозможные ликеры: шартрез, кюрасо, смородиновую наливку и анисовую настойку, — с затратами не считались!
Прикупили также: галантин из индейки с трюфелями, копченые языки, ветчину, паштеты из свинины, из гусиной печенки и телячьих ножек, итальянский сыр (не имевший ничего общего с обычным), арльские и лионские колбасы с чесноком и без оного, разнообразные холодцы и заливные — словом, все, что умеют приготовлять французские колбасники и их искусные жены из свинины, говядины, любой дичи или птицы (включая кошек и крыс). Не забыли и десерт: желе, пирожные, печенья, всевозможные лакомства и сласти из знаменитой кондитерской на улице Кастильон.
