Эптон Синклер - Между двух миров
Курт сказал:
— Не забывайте, что мы артисты. Ваша задача — возвысить человечество духовно, а не растрачивать свои дарования в шуме и сутолоке политической борьбы. Если вы будете хорошими музыкантами, большего от вас человечество не может требовать.
— Но, — возразил Ганси, — не уйдет ли из нашей музыки живая жизнь, если мы замкнемся в себе и останемся глухи к страданиям народа?
«Бедный Робин! — подумал Ланни. — Какое будет волнение в доме, когда эти славные дети возвратятся в Роттердам и начнут сыпать революционными формулами. Хуже всего то, что в словах этих фанатиков так много правды; никто не может полностью опровергнуть их, и от этого в душе надолго остается чувство беспокойства. Вы желаете им провалиться в тартарары, и тут же вам становится стыдно своего желания».
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Привычек почти не меняя
IЛетом 1920 года новое бедствие обрушилось на встревоженный мир. Началось с Соединенных Штатов Америки, казалось бы самой благополучной из стран земного шара. Наступил кризис — явление, которого никто, по-видимому, не мог удовлетворительным образом объяснить, таинственный недуг, поражающий мир через каждые несколько лет. Робби излагал свою версию событий: фермеры, обрадованные ростом спроса во время войны, вспахали миллионы акров нови и намного увеличили запасы зерна. Теперь вся эта масса продовольствия не находила сбыта, — то, что люди голодали, положения не меняло, раз им нечем было платить. Фермеры по уши влезли в долги, чтобы купить дорого стоившую землю, а теперь очутились на мели, и добрая половина их лишилась своих участков, которые забрали банки.
И, разумеется, раз фермеры не могли покупать, фабриканты не могли продавать. Фирма Бэдд, потратившая столько усилий, чтобы перековать мечи на плуги, сделала открытие, что людям нечем заплатить даже за лопату. В Аравии, где созданная Робби новая компания нашла месторождения нефти, пришлось прекратить бурение, так как заводы не работали, а фермеры сиднем сидели дома, вместо того чтобы разъезжать на машинах. Время нужды и лишений настало для всех и каждого, и Робби не будет теперь разъезжать по Европе, а останется дома и поможет отцу и братьям выдержать финансовый кризис. Ланни встревожился и написал отцу, что может обойтись пока без его помощи, но Робби возразил, что это сущие пустяки, ведь Ланни живет на доходы «Р и Р». Ловкий роттердамский коммерсант был, кажется, единственным, кто делал сейчас деньги, так как он строил свои расчеты на всеобщем разорении, и действительность показала, что он прав.
Робби, впрочем, не сомневался, что все придет в норму, и очень скоро, так как в Штатах складывается благоприятная политическая обстановка — именно такая, какой он желал. Съезд республиканской партии наметил в президенты человека как раз того сорта, какой им нужен: сенатора Гардинга из Огайо, на которого может положиться деловой мир. Его-то они и собираются провести в президенты, и отныне Америка будет заниматься собственными делами, «просперити» вернется к ней надолго. И Ланни незачем ломать голову над финансовыми и другими подобными проблемами, пусть продолжает заниматься музыкой, а остальной мир предоставит отцу. Робби не знал, что два красных змия недавно заползли в эдем на Ривьере и еще раз соблазнили Ланни отведать запрещенного плода с древа познания.
Об одной вещи Ланни ни словом не обмолвился даже Курту Мейснеру. Дело в том, что все три раза, когда он встречался с Барбарой Пульезе, эти встречи вызывали смятение в его душе и тревожили его совесть: неужто и в самом деле нищета порождается системой, основанной на погоне за прибылью? Тем, что владельцы земли и капиталов гноят свою продукцию и воздерживаются от производства новых товаров, пока не установятся выгодные для собственников цены? Ланни знал, конечно, что ответил бы его отец на такой довод: «Взгляни на предпринимателей, сейчас они разорены, они вынуждены продавать ниже себестоимости. Раз они несут теперь такие убытки, не дает ли это им права на будущие прибыли?» Все это было очень сложно, и Ланни, запутавшись в лабиринте противоречий, не знал, куда повернуть. Имеет ли он моральное право верить в то, что внушает ему отец, а не в то, что ему самому кажется правдой?
IIСрывайте розы, пока не поздно, ловите миг быстрей! Мари де Брюин сообщила день своего приезда, и мысль о ней изгнала из головы Ланни все другие мысли. Она мерещилась ему днем и снилась ему ночью; он считал дни и часы. Его музыка танцевала с ней или спускалась по сельской дороге, одетая в синее летнее платье и шляпу с широкими полями. Он написал ей: «Надень это платье, когда приедешь».
Наступило долгожданное утро, и Ланни вместе со старой дамой поехал на вокзал. Поезд подошел и остановился, и на Мари было платье, которое она носила в их медовый месяц. Приличия ради он чинно пожал ей руку, а когда багаж был благополучно погружен в машину, он отвез мадам Селль к сиротам, о которых она пеклась; она сказала, что дела у нее много и она не будет дома к завтраку. Она тактично позаботилась о том, чтобы и слуг не было дома; а Ланни сказал матери, что вернется не скоро.
Таким образом, в этот день в истерзанной войной Франции было по крайней мере два счастливых существа. Они немного требовали от мира: только чтобы их оставили наедине. Между ними было то полное понимание, без которого немыслима любовь. Его любовь была воплощением нежности и мягкости, а ее — радостной покорности. Они делили и будут делить друг с другом все, что у них есть. Если ему приходила в голову какая-нибудь мысль, величайшим наслаждением для него было поделиться ею с Мари; если с ним что-нибудь случалось, первым его движением было побежать и рассказать ей. Они могли подолгу молчать; быть вместе было уже достаточно. Она была для него воплощением мечты поэта о той,
Кого бы я мог полюбить,Привычек почти не меняя,Чтоб разума форт сохранить,Фантазии стяг развевая.
И для влюбленной четы началась пора долгого безоблачного счастья. Все, даже самые обычные мелочи жизни озарялись ласкающим светом; любовь стала музыкой, она стала поэзией и искусством, танцами и плаванием, прогулкой и ездой в автомобиле, едой и сном и прежде всего — той легкой изящной беседой, которую Ланни, как житель Франции, научился высоко ценить. Все, что они делали, было вдвойне радостно потому, что они находили больше радости в счастье другого, чем в своем собственном.
Видя, что ее сын чувствует себя на седьмом небе, Бьюти принуждена была сдаться. В конце концов, Мари ведь была женщина из общества, она не эксплоатировала Ланни и не сорила его деньгами, не тратила их на драгоценности, меха и дорогие развлечения. Он привез Мари в Бьенвеню, и Бьюти, подвергнув ее осмотру, не могла не признать, что она красива — особенно сейчас, в золотом ореоле счастья. Обе женщины заключили перемирие; если они не могли быть матерью и дочерью или сестрами, то, по крайней мере, могли сотрудничать в сложном деле: удерживать мужчин дома. Кошачьи когти были спрятаны, осиное жало убрано, змеиные зубы не источали яда. Женщины не кололи друг друга намеками на взаимные слабости и недостатки, а помогали друг другу справляться с причудами и странностями этих опасных созданий — мужчин. Большего и нельзя было ожидать от женщин в этом мире ожесточенной конкуренции.
IIIВыборы в Соединенных Штатах состоялись в ноябре и кончились избранием кандидата Робби — событие, столь важное, что он написал о нем специальное письмо сыну. Это был своего рода «танец диких» над телом поверженного «идеалиста» из Белого дома. Его личность и его идеи были окончательно скомпрометированы; больной Вудро Вильсон числился еще президентом, но никто уже не обращал на него ни малейшего внимания, если не считать того, что сенат с особым удовольствием отменял вое, что было сделано им, отклоняя всякое требование, исходящее из «детской», как выразился кто-то. Четвертого марта, писал Робби сыну, у кормила правления станут представители делового мира Соединенных Штатов, и уж они покажут, как править современной нацией, идущей в ногу со своей эпохой. Знай наших!
Робби не спрашивал сына, какого он мнения об этих делах; он считал, что сын, естественно, должен соглашаться с ним, и большей частью Ланни соглашался, так как не очень хорошо был осведомлен о положении в стране своих отцов. Робби посылал ему «Литерэри дайджест» — скучнейший еженедельник, заполненный рассуждениями о происходящих событиях. Но Ланни предпочитал раскрыть ноты и сыграть с Куртом какую-нибудь новую вещь.
Мнения о мировых событиях он черпал, главным образом, из английских еженедельников, где печатался Рик и которые тот никогда не забывал посылать в Бьенвеню своему другу.
Рик в ту зиму не приехал на Ривьеру по многим причинам. Во-первых, Ланни не считал себя вправе приглашать гостей в «трудное время»; во-вторых, Нина, согласно плану, родила второго ребенка и нуждалась в уходе, который она получала в семье мужа; в-третьих, здоровье Рика улучшилось, может быть, потому, что дела его пошли на лад. Работа подвигалась успешно, мужество восторжествовало над телесным недугом.
