Бьёрнстьерне Бьёрнсон - Сюннёве Сульбаккен
— Почему ты не ешь? — спросил Гутторм, поднимая голову.
— Спасибо, я сыта. — ответила Сюннёве.
— Но ты еще ничего не ела, — возразила Карен. — И много ходила.
— Мне что-то не хочется, — сказала Сюннёве, приподнимая конец платка на груди.
— Ешь, дитя мое! — сказал Гутторм.
— Я не могу.
И Сюннёве разразилась рыданьями.
— Что с тобой, почему ты плачешь?
— Не знаю, — ответила Сюннёве, всхлипывая.
— У нашей Сюннёве глаза на мокром месте, — мягко сказала Карен.
Гутторм встал и подошел к окну.
— К нам кто-то идет, их двое, — сказал он.
— Неужели, так поздно? — спросила Карен и тоже подошла к окну. Они долго смотрели вниз.
— Дорогой мой, кто бы это мог быть? — спросила наконец Карен, но в ее голосе не было слышно вопроса.
— Я не знаю, — ответил Гутторм.
Некоторое время они молча смотрели на дорогу.
— Никак не могу понять, кто бы это мог быть, — сказала Карен.
— И я, — сказал Гутторм.
Между тем оба незнакомца подошли ближе.
— Очевидно, это все-таки они, — сказала наконец Карен.
— Да, это они, — согласился Гутторм.
А нежданные гости подходили все ближе и ближе к Сульбаккену. Вот старший из них остановился, оглянувшись назад, младший тоже остановился, потом они пошли дальше.
— Ты не знаешь, чего они хотят? — спросила Карен таким же тоном, каким был задан первый вопрос.
— Не знаю, — ответил Гутторм.
Карен отвернулась от него, подошла к столу, убрала посуду и навела порядок.
— Тебе придется снова надеть платок, — сказала она Сюннёве, — а то сюда идут чужие.
Едва она это сказала, как Семунд открыл дверь и вошел в комнату. За ним вошел Торбьорн.
— Мир дому сему! — сказал Семунд, останавливаясь на пороге; потом он медленно подошел к хозяину, к хозяйке и, наконец, к Сюннёве, которая все еще стояла в углу с платком в руках, словно не зная, одевать его или не одевать; вероятнее всего, она просто забыла о том, что у нее в руках платок. Следом за Семундом шел Торбьорн.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала хозяйка.
— Спасибо, мы не устали, — ответил Семунд, однако сел. Торбьорн сел рядом с ним.
— А мы потеряли вас возле церкви, — сказала Карен.
— Да, я вас тоже искал и не нашел, — ответил Семунд.
— Больно много было народу, — сказал Гутторм.
— Очень много, — повторил Семунд. — И как хорошо было сегодня в церкви.
— Да, мы как раз говорили об этом, — сказала Карен.
— Когда присутствуешь при конфирмации, испытываешь такое странное чувство, особенно если у тебя самого есть дети, — прибавил Гутторм. Карен беспокойно заерзала на скамейке.
— Да, вот тогда-то и начинаешь всерьез задумываться об их судьбе, — сказал Семунд. — Поговорить с вами об этом я и пришел сегодня, — прибавил он. Потом он спокойно посмотрел вокруг, взял новую порцию жевательного табаку, а старую жвачку осторожно положил в медную коробку.
Гутторм, Карен и Торбьорн старались не смотреть друг на друга.
— Я решил, что мне надо прийти сюда вместе с Торбьорном, — медленно начал Семунд. — Неизвестно, когда бы он еще надумал поговорить с вами, а к тому же один он мог бы испортить все дело, вот чего я боялся больше всего. — Он искоса посмотрел на Сюннёве, и она почувствовала его взгляд. — Дело вот в чем: получилось так, что парень наш с самого детства, едва он стал чуточку соображать, любит вашу Сюннёве, и, думаю, не ошибусь, если скажу, что она тоже любит его. И еще думаю, что самое лучшее — это им пожениться… Я сам был против этого брака, когда видел, что Торбьорн не умеет держать себя в руках, чтобы не сказать больше… Теперь я могу поручиться за него, а не я, так она может, потому что ее власть над ним безгранична. Так вот, что вы скажете насчет того, чтобы их соединить? Торопиться тут незачем, но и откладывать это дело до бесконечности тоже не имеет смысла. У тебя, Гутторм, большой хутор, у меня поменьше, да и делить его нужно между многими, но все же мне кажется, что мы можем поладить. Прежде всего мне хотелось бы знать, что вы думаете по этому поводу; ее я спрошу последней, потому что я, кажется, знаю, чего хочет она.
Семунд замолчал. Гутторм сидел, облокотившись о стол, и нервно потирал руки. Он несколько раз пытался встать, употребляя немалые усилия, но выпрямиться_ему удалось лишь с четвертой или пятой попытки. Он провел руками по коленям и искоса взглянул на жену, потом на дочь. Сюннёве сидела неподвижно, не меняя позы, лица ее не было видно. Карен по-прежнему водила пальцем по клеенке.
— Что ж это очень лестное для нас предложение, — сказала она.
— Да, и я думаю, мы должны поблагодарить вас за оказанную нам честь, — сказал Гутторм неожиданно громким голосом, словно у него вдруг гора с плеч свалилась. Он переводил взгляд с Карен на Семунда, который _сидел, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.
— У нас она одна, и нам надо сначала как следует подумать, — сказала Карен.
— Это, конечно, ваше право, — сказал Семунд, — но Я, ей-богу, не знаю, что вам мешает ответить сразу, как сказал медведь, попросив крестьянина отдать ему корову.
— Ну конечно, мы можем ответить сразу, — сказал Гутторм и, посмотрел на жену.
— Дело в том, что иногда Торбьорн вел себя очень уж необузданно, — сказала Карен, не глядя на мужа.
— Да ведь теперь он исправился, — возразил ей Гутторм. — Ты только сегодня об этом говорила.
Супруги молча обменивались взглядами; так прошла целая минута.
— Ах, если бы на него можно было положиться! — сказала Карен.
— Можно! — снова заговорил Семунд. — И я повторяю вам то, о чем уже говорил сегодня. За поклажу можно не беспокоиться, если вожжи будут в руках у Сюннёве. Большую власть она имеет над ним, очень большую. Я убедился в этом, еще когда Торбьорн лежал покалеченный дома и не знал, что с ним будет, выздоровеет он или нет.
— Не надо противиться этому, — сказал Гутторм. — Ты же знаешь, чего она сама хочет, а ведь мы живем только для нее.
И первый раз за все время разговора Сюннёве подняла голову и благодарно посмотрела на отца.
— Да, — конечно, — сказала Карен, немного помолчав, а палец ее быстрее заходил по столу. — Если я и была против все это время, то ведь у меня были веские основания… Сердце у меня не такое уж жестокое, как мои слова. — Она подняла голову и улыбнулась, хотя из глаз ее текли слезы.
Тут Гутторм встал.
— Итак, волею божьею свершилось то, чего я желал больше всего на свете, — сказал он и подошел к Сюннёве.
— А я в этом никогда и не сомневался, — подхватил Семунд. Он тоже поднялся со своего места и добавил — А уж кому с кем суждено идти под венец, так тому и быть. — Он тоже подошел к Сюннёве.
— Ну, а ты что скажешь, дитя мое? — спросила Карен, приближаясь к дочери.
Сюннёве все еще сидела, а вокруг нее стояли все присутствующие, за исключением Торбьорна, который словно прирос к своему месту.
— Встань, дитя мое, — шепнула ей мать.
Сюннёве встала, улыбнулась, потом отвернулась и заплакала.
— Да благословит тебя господь, доченька! — сказала Карен. Она обняла дочь, и они заплакали вместе. Мужчины отошли в сторону.
— Подойди к нему, — сказала Карен, все еще плача. Она выпустила дочь из своих объятий и стала мягко подталкивать ее к Торбьорну.
Сюннёве сделала шаг и тут же остановилась — она не могла идти дальше. Тут Торбьорн вскочил, быстро подошел к ней и взял за руку; он стоял некоторое время, не зная, что делать дальше, пока наконец Сюннёве осторожно не отняла у него руку. Так они и стояли друг возле друга, не говоря ни слова.
Вдруг дверь неслышно отворилась, и в комнату просунулась чья-то белокурая готова.
— Сюннёве здесь? — тихо спросил кто-то; это была Ингрид Гранлиен.
— Да, да, она здесь, иди сюда! — отозвался Семунд.
Тогда Ингрид, словно обдумывая что-то вслух, сказала:
— Гм, иди сюда! Ну, значит все в порядке! — прибавила она.
Теперь все смотрели на нее. Вид у нее был такой, словно она что-то хотела сказать, но не решалась.
— Я пришла не одна, — наконец сказала она.
— Кто же с тобой? — спросил Гутторм.
— Мама, — сказал ана тихо.
— Так пусть же войдет, — сказали, в один голос сразу четверо.
Хозяйка Сульбаккена пошла навстречу новой гостье.
— Иди же, мама, иди! — торопила ее Ингрид.
И в комнату вошла Ингеборг Гранлиен в светлом праздничном платке.
— Я сразу все поняла, — сказала она, — хоть Семунд и ничего мне не сказал. Вот мы с Ингрид не выдержали и пришли к вам.
— И хорошо сделали. Все идет, как ты хотела, — сказал Семунд, отступая немного назад, чтобы Ингеборг могла подойти к ним.
— Да благословит тебя бог, что ты такая хорошая и он полюбил тебя так сильно, — сказала Ингеборг, обнимая Сюннёве. — Ты крепко стояла на своем, дитя мое, и видишь, все вышло по-твоему.
