Бьёрнстьерне Бьёрнсон - Сюннёве Сульбаккен
Он чувствовал, что тело его стало совсем невесомым, а вокруг все мечется в какой-то бешеной пляске. Вдруг в глаза ему ударило солнце, и, когда они поднялись на пригорок, откуда был виден Сульбаккен, ему показалось, что он прожил там всю свою жизнь и тоскует по нему, как по родному дому. "Как бы мне хотелось уже сейчас пойти за ней", — думал он и чувствовал, как при виде Сульбаккена в нем с каждым шагом растет твердость и решимость. "Отец поможет мне, — думал он. — Я не могу больше выносить это положение, хватит, мы должны быть вместе!" И он шел все быстрее и быстрее вперед, не глядя по сторонам. Над Сульбаккеном, над всей деревней сияло солнце. "Да, сегодня же, больше я не стану выжидать ни одной минуты". И он вдруг почувствовал себя таким сильным, что готов был сокрушить все препятствия на своем пути.
— Ты совсем убежал от меня, — услышал он за собой жалобный голос Сюннёве.
Она едва поспевала за ним и наконец взмолилась о пощаде. Торбьорн ужасно смутился и повернулся, протянув к ней руки. Он подумал, что сейчас поднимет ее, но когда она подошла к нему, он не решился даже обнять ее.
— Я иду слишком быстро, да? — спросил он.
— Да, очень быстро, — ответила Сюннёве.
Они уже выходили на проселочную дорогу, когда заметили Ингрид. Очевидно, она все время шла за ними, хотя они ее и не видели, и теперь решила, что ей незачем больше прятаться.
— Ну, хватит вам гулять вдвоем, — сказала она.
Торбьорн даже вздрогнул от неожиданности, он не думал, что им придется расстаться так скоро.
Сюннёве тоже удивилась.
— Мне так много нужно тебе сказать, — прошептал Торбьорн.
Она невольно улыбнулась.
— Ну ладно, в другой раз, — сказала она.
Торбьорн нежно взял ее за руку.
Она посмотрела на него таким ясным и глубоким взглядом, что на душе у него стало тепло-тепло. И вдруг у него промелькнула мысль: "А что, если мы вместе пойдем на Сульбаккен уже сейчас?" Но Сюннёве осторожно высвободила свою руку, повернулась к Ингрид и, попрощавшись, стала медленно спускаться вниз к дороге. Торбьорн остался стоять, провожая ее долгим взглядом.
Брат и сестра возвращались домой, через лес.
— Вы обо всем переговорили? — спросила Ингрид.
— Нет, дорога оказалась слишком короткой, — ответил Торбьорн и пошел быстрее, словно желая избежать дальнейших расспросов.
— Ну, как дела? — спросил Семунд, когда Торбьорн с Ингрид вошли в комнату. Сам он сидел за столом и обедал.
Торбьорн ничего не ответил; он прошел через всю комнату к скамейке и стал раздеваться. Ингрид следовала за ним, лукаво ухмыляясь.
Семунд продолжал обедать; изредка он поглядывал на сына, который, казалось, был страшно занят своим туалетом, улыбался и снова принимался за еду.
— Садись и поешь с нами, — сказал он, — а то все простынет.
— Спасибо, мне что-то не хочется, — ответил Торбьорн, усаживаясь.
— Правда? — Семунд снова взялся за ложку. Через минуту он сказал:
— Вы что-то очень быстро ушли сегодня из церкви. Я оглянуться не успел, как вас уже не стало.
— Нам надо было кое о чем поговорить, — ответил Торбьорн.
— Ну и как, поговорили?
— Не знаю, мы почти не говорили.
— Черт возьми! — сказал Семунд, продолжая есть. Он быстро доел, встал из-за стола и подошел к окну, постоял минуту, глядя на улицу, потом повернулся к Торбьорну и сказал:
— Давай-ка пойдем с тобой посмотрим, как там наш урожай.
Торбьорн встал.
— Нет, ты лучше оденься.
Торбьорн начал было одевать поверх рубашки старую куртку, висевшую тут же, но отец сказал ему:
— Ты же видишь, что я одеваю новую куртку.
Торбьорн не стал спорить, и через минуту они уже выходили из дому. Впереди шел Семунд, за ним Торбьорн.
Они направились к дороге.
— Разве мы не ячмень идем смотреть? — спросил Торбьорн.
— Нет, — ответил Семунд, — сначала посмотрим пшеницу.
Когда они выходили на дорогу, по ней медленно ехала повозка.
— Повозка из Нордхауга, — сказал Семунд.
— Это кто-нибудь из молодых Нордхаугов, — прибавил Торбьорн, — а молодые люди — это все равно что новобрачные.
Проезжая мимо Гранлненов, повозка остановилась.
— Какая красивая женщина эта Марит Нордхауг, — прошептал Семунд, не сводя с нее глаз.
Марит сидела, немного откинувшись назад, голову она свободно повязала платком, другой платок был наброшен на плечи. Она в упор смотрела на Гранлиенов, при этом ее красивое энергичное лицо поражало своей неподвижностью, — оно словно оцепенело. Муж ее был бледен как смерть; он очень похудел и казался еще более подавленным, чем обычно, словно у него было горе, о котором никто не должен знать.
— Что, пошли посмотреть на урожай? — спросил он.
— Да, надо взглянуть, — ответил Семунд.
— В этом году урожай выдался на славу.
— Да, что и говорить, могло быть хуже.
— Как поздно вы из церкви, — заметил Торбьорн.
— Надо было попрощаться со всеми знакомыми.
— А ты что, уезжаешь? — спросил Семунд.
— Да, уезжаю.
— И далеко?
— Да, довольно-таки далеко.
— Куда же?
— В Америку.
— В Америку! — воскликнули одновременно отец и сын — Ведь ты же только что женился, — прибавил Семунд.
Тот горько улыбнулся.
— Посижу-ка я, отдохну, а то лапа что-то побаливает, как сказала лисица, угодив в капкан.
Марит посмотрела на мужа, потом перевела взгляд на Гранлиенов и слегка покраснела, но лицо ее оставалось по-прежнему неподвижным.
— А жена поедет с тобой? — спросил Семунд.
— Нет, не поедет.
— Говорят, в Америке легко разбогатеть, — сказал Торбьорн. Он чувствовал, что нужно как-то поддержать разговор.
— Да, это верно.
— Но ведь Нордхауг — тоже хороший хутор, — заметил Семунд.
— Нас там слишком много.
Жена снова посмотрела на него.
— Один, стоит поперек дороги у другого, — добавил он.
— Ну что ж, счастливого пути, — сказал Семунд, пожимая ему руку. — Дай бог тебе найти там то, чего ты ищешь.
Торбьорн пристально посмотрел ему прямо в глаза и сказал:
— Мне бы очень хотелось поговорить с тобой.
— Что же, это хорошо, когда есть с кем поговорить, — ответил муж Марит, водя кнутовищем по дну повозки.
— Приходите, к_нам, — вдруг сказала Марит. Торбьорн и Семунд удивленно посмотрели на нее. Они и забыли, что у Марит такой мягкий голос.
Повозка поехала дальше; она двигалась медленно, оставляя за собой маленькое облачко пыли, озаренное последними лучами солнца. Рядом с темно-серой курткой из грубого сукна ярко сверкал, переливаясь на солнце, шелковый платок Марит. Но вот повозка въехала на пригорок, и они исчезли.
Отец и сын долго шли молча.
— Мне почему-то кажется, что он не скоро вернется домой, — сказал Торбьорн.
— Кто знает, может, оно и к лучшему, раз уж он на родине не нашел счастья, — ответил Семунд.
И они снова замолчали.
— Вот наше пшеничное поле, — сказал Торбьорн.
— Ничего, пшеницу мы посмотрим на обратном пути. — И они пошли дальше. Торбьорн не стал больше спрашивать, куда они идут, потому что Гранлиен остался позади.
Глава девятая
Гутторм и Карен Сульбаккен уже пообедали, когда в комнату вошла Сюннёве, красная и запыхавшаяся.
— Дитя мое, где ты была? — спросила ее мать.
— Я немного задержалась с Ингрид, — ответила Сюннёве, снимая с головы платок.
Отец в это время рылся в книжном шкафу.
— О чем же-это вы так долго разговаривали?
— Да так, ни о чем.
— Ну, а если ни о чем, то лучше бы ты шла вместе со всеми, дитя мое!
Карен встала и принесла Сюннёве поесть. Когда Сюннёве села за стол, мать села напротив и снова спросила:
— Может быть, ты еще с кем-нибудь говорила?
— Да, я со многими говорила, — ответила Сюннёве.
— Надо же девочке в кои веки поговорить с людьми, — вмешался Гутторм.
— Я не спорю, что надо, — сказала Карен уже мягче, — но она не должна чуть что убегать от родителей.
Сюннёве промолчала.
— Как хорошо было сегодня в церкви, — сказала Карен. — И как приятно смотреть на юношей и девушек, когда они дают в церкви святой обет.
— Да, вспоминаешь, как твои дети тоже стояли перед алтарем, — сказал Гутторм.
— Ты прав, — подтвердила Карен, вздыхая. — Ведь никогда не знаешь, какими станут твои дети.
Гутторм долго сидел молча.
— Мы должны благодарить бога, — сказал он наконец, — что он сохранил нам наше дитя.
Карен водила пальцем по столу, не глядя на мужа.
— В ней вся наша радость, — сказала она тихо. — Хорошая она у нас девушка, — добавила она еще тише.
Наступило долгое молчание.
— Да, она дела нам много радости, — сказал Гутторм и добавил немного погодя: — Дай ей бог счастья.
— Почему ты не ешь? — спросил Гутторм, поднимая голову.
