Оскар Лутс - Свадьба Тоотса
Тем временем застолье заметно оживляется, гости чокаются, пьют, отпускают шуточки и даже довольно непринужденно смеются. На лице кистера проступают красные пятна, – Тоотс помнит, что точно так же выглядел старый господин и прошедшим летом, когда, принимая у себя гостей, выпил несколько рюмок вина. Один из «лесовиков» роется в своих многочисленных карманах, но не найдя, как видно, искомого предмета, проводит ладонями по голенищам сапог – не все ли равно обо что ты «их» вытрешь.
Предприниматель Киппель, многозначительно взглянув на румяное лицо вдовушки, стучит ножом по краю своей тарелки, поднимается с места и произносит:
– Уважаемые присутствующие! Уважаемый господин пастор, уважаемый господин кистер, уважаемые дамы, барышни и господа! Как отметил господин пастор еще в церкви, основываясь на священном писании, как он уже и тут еще раз подчеркнул, как сообщил нам также и достопочтенный господин кистер, сегодняшний день в жизни нашего друга, господина Тоотса, всеконечно, день исключительно важный. Позвольте заметить, мои дамы и господа – такого дня в его жизни еще никогда не было и уже никогда не будет. Я должен сказать… я наблюдал людскую жизнь с разных сторон – и с той, и с этой, сам долгое время состоял на службе в больших торговых заведениях, в таких заведениях, подобных которым сейчас уже нет ни в одной из наших трех губерний. И если я еще и теперь смотрю на жизнь нашего друга Тоотса и его молодой супруги и с той, и с этой стороны, то… Нет, ну, всеконечно, теперь и они тоже образовали вдвоем некое деловое товарищество, неважно, что оно кое в чем отличается от объединения, которое создал покойный Носов в Саратове вкупе со Шмидтом и Рейнеке.
Из «уголка школьных друзей» раздается сдавленный смешок, но предприниматель в ответ лишь хмурит брови и смело продолжает свою речь. Все время пока он говорит, кончик полы его пиджака елозит в тарелке с супом, можно подумать, будто эта часть одежды хочет запечатлеть в письменном виде всё то, что болтает ее хозяин. Однако этого не замечает даже румянощекая вдовушка, она смотрит в рот разговорчивому кавалеру и ловит на лету каждое его слово.
– Действительно, – продолжает Киппель, – что же такое супружеская жизнь, если не объединение на деловой основе? Два лица становятся компаньонами и чистую прибыль делят поровну. И если у них имеется взаимное доверие – что для дельцов самое главное – и если они работают без дефицита, тогда дело в порядке. Das Geschaft bluht, как говорят немцы. [23] Но всеконечно, если начинают друг в друге сомневаться, как произошло, к примеру, с сыновьями покойного Носова, если начинают… ну… скажем… гоняться за чересчур большими дивидендами, то от этого, всеконечно, страдает основной капитал. Вместе с тем уменьшается и торговый оборот, иными словами Umsatz, и предприятие теряет свою добрую славу. А если все так же идет и дальше, то гешефт и вовсе чахнет, тогда выход только один – ликвидация. Но при таком обороте дела – я имею в виду ликвидацию – у компаньонов, как правило, остается ровно столько средств, что они в состоянии купить себе разве что зубочистку и понюшку нюхательного табака. Тогда они вместо обеда могут ковырять у себя в зубах зубочисткой и втягивать в ноздри табак. Так обстоит дело, так, моя высокочтимая молодая пара, высокочтимые дамы и высокочтимые господа. Именно так. Всеконечно! И я вам, молодые супруги, горячо и от всего сердца желаю, прежде всего, взаимного доверия, чтобы основанное сегодня вами предприятие процветало и расширялось. Засим остаюсь почитающий вас – Ваш И. Киппель, alias Вийлиас Воокс. Многие лета!..
– Das war ja ganz fein gesagt – с улыбкой говорит пастор кистеру после того как эти «многие лета» пропеты и должным образом «запиты». [24]
После речи Киппеля настроение свадьбы набирает высоту. «Уголок школьных друзей» притягивает к себе толстяка Тыниссона, Яана Имелика и Юри Куслапа, так что из прежнего тихого уголка образуется довольно шумный полукруг. Подбородок толстяка Тыниссона, как и положено, уже блестит от жира, тогда как маленькие глаза сделались еще меньше и как бы сонными. – Что? Что? – вертит он своей большой головой, в то время как его бывшая соученица и бывшие соученики, озорно смеясь, рассказывают друг другу какие-то забавные истории. Длинные усы арендатора обвисли, – когда он время от времени поворачивается в сторону Тээле и Тоотса, издали может показаться, будто это какой-то зверь, таящий в себе опасность для жизни молодой пары. «Лесовики» старательно осваивают науку чоканья рюмками. – «Поддай-ка жару старушке-водке!» – произносит один. – «Э-эх, и впрямь поддадим, старина Яакуп. И ежели ты этого бычка, моего Пуну, так уж хочешь заполучить, так и быть, бери! Разве ж я тебе когда отказывал?! Поддадим жару, да!» – Госпожа кистерша и госпожа Имелик пребывают в наивеселейшем расположении духа, – привыкшие судить обо всем и обо всех, они сейчас обсуждают речь Киппеля и оглядывают румяную вдовушку, которая сверкает подле него, словно серебряная чайная ложечка рядом с блестящей бритвой. Старушки из Вирпли сдвигают головы и с весьма испуганным видом шепчут одна другой: «Ох, прости Господи, нет, я не поняла, про что он говорил. Это и впрямь умнейший человек, наверное, какой-нибудь аптекарь или профессор». Батрак с мельницы только что обглодал кость невероятных размеров и, как совершенно ни к чему не пригодный предмет, со стуком швыряет ее под стол. Вскоре там же, под столом, сталкиваются интересы двух раяских собак, имеющих виды на приобретение этой кости в собственность, что в свою очередь понуждает одного из «лесовиков» пнуть какую-то из них, причем он довольно длинно и доброжелательно бранится: – «Видали дуреху, цапнула меня за ногу!»
И тут происходит событие, которое Тоотсу никак не хотелось бы принимать за реальность. Его рыжеголовый школьный приятель Кийр по примеру Киппеля звякает ножом по краю тарелки, бросает неописуемо злобный взгляд в сторону молодой пары и поднимается с места. Кийр уже давно стоит, а Тоотсу кажется, будто школьный приятель все вытягивается, становясь длинным, словно флагшток во дворе конторы волостного правления. Молодой юлесооский хозяин чувствует: теперь произойдет нечто такое, что затмит собою все его прежние неприятности.
– Очень интересно, что скажет портной, – слышит Тоотс возле своего уха шепот Тээле. Когда же раздается тонкий, писклявый голос бывшего школьного приятеля, Тоотс словно из паралича выходит.
– Да, глубокопочитаемый и горячо любимый господин пробст, мой уважаемый школьный учитель, мои дорогие школьные друзья и подруги и все здесь собравшиеся, – начинает свою речь Аадниель Кийр, – в известном смысле это, действительно, правда – то, что сказали о сегодняшнем дне уважаемые предыдущие ораторы. [25] Однако я со своей стороны хотел бы осветить дело под несколько иным углом. Если бы все было так прекрасно и приятно, как утверждали предыдущие ораторы, то это было бы… гм, гм… и впрямь весьма прекрасно и приятно, и Господь Бог, глядя на всех нас, мог бы только радоваться, как говорилось сегодня о том в церкви. Но… ну да, так бы оно и было, если бы мир и согласие действительно существовали на свете. Но… стремлением к миру и согласию наделен далеко не каждый из нас.
При последних словах белки глаз оратора наливаются кровью и снова становятся такими же красными, как рубец от недавно полученного удара на дрожащей от возбуждения руке. Тоотс чувствует, как в сердце или где-то поблизости от него сильно кольнуло, – он знает, теперь последует то самое, наиужаснейшее из всего, что вообще способна высидеть милая душа его милого школьного приятеля. Свадебные гости настораживаются.
– Я не хочу ни на кого жаловаться, – продолжает рыжеголовый, – не хочу никому бросать упреков, а тем более кого-нибудь осуждать, ибо я еще помню слова Спасителя нашего Иисуса Христа, который учил никогда не бросать первого камня даже и в самого заядлого преступника. Нет, я лишь хочу открыть правду, ведь мне известно, что и молчание в таком случае – тоже грех.
– Весьма справедливо, сын мой, – кивает пастор своей седовласой головой. – Продолжайте же!
И «сын» продолжает.
– Нет, досточтимый и обожаемый господин пробст, а также мой уважаемый учитель закона божьего и все присутствующие, – говорит он, – на свете пока что нет мира и согласия, и потому Господь еще не может, глядя на нас, возрадоваться… Вчера вечером отправился я на хутор Юлесоо, проведать своего школьного друга и брата Йоозепа Тоотса, того самого, который сегодня, в этот, как выразился господин пробст, торжественный для него день находится среди нас. «Счастлив ли ты?» – спросил я своего друга. – «Как это – счастлив? – ответил он вопросом на вопрос. – С чего это я непременно должен быть счастлив?» – «Но неужели же ты, – спросил я снова, – не думаешь с радостью и любовью о той, кто завтра станет твоей спутницей жизни?» – Он гнусно засмеялся и глумливо ответил: «Пустая болтовня! Ничего мне на этом свете не надо, кроме денег и достатка».
