Чарльз Диккенс - Лавка древнойстей. Том 2
— Кто знаетъ, началъ Брассъ, прерывая молчаніе и со вздохомъ возводя очи къ потолку, — кто знаетъ, можетъ быть онъ теперь смотритъ на насъ сверху, бдительнымъ окомъ слѣдитъ за нами? О Боже, Боже!
Онъ остановился и, отпивъ полстакана, продолжалъ, — съ грустной улыбкой поглядывая на оставшуюся половину:
— Мнѣ даже представляется, будто я вижу на днѣ этого бокала его сверкающіе глаза. Нѣтъ, ужъ не видать намъ его никогда, никогда. Вотъ вамъ и жизнь человѣческая: сегодня мы здѣсь — онъ поднялъ бокалъ и держалъ его передъ глазами, — а завтра тамъ — онъ осушилъ бокалъ до дна и, ударивъ себя въ грудь — тамъ, въ могилѣ, съ паѳосомъ закончилъ онъ свою фразу. — И могъ ли я подумать, что мнѣ придется пить его собственный ромъ? Право, кажется, что все это сонъ.
Желая, должно быть, удостовѣриться въ томъ, что это не сонъ, а дѣйствительность, онъ двинулъ свой стаканъ къ м-съ Джиникинъ, чтобы она вновь наполнила его, и затѣмъ обратился къ лодочникамъ:
— Такъ, стало быть, вы не могли отыскать тѣло?
— Нѣтъ, хозяинъ, не могли. Ужъ-если онъ взаправду утонулъ, такъ тѣло его всплыветъ гдѣ нибудь около Гринвича, завтра во время отлива. А ты какъ думаешь, товарищъ?
Товарищъ утвердительно кивнулъ головой и объявилъ, что въ госпиталѣ уже знаютъ объ этомъ и его тамъ ждутъ съ нетерпѣніемъ.
— Значитъ, намъ остается только одно: примириться съ нашимъ горемъ и ждать. Конечно, для насъ было бы большимъ утѣшеніемъ, если бы его тѣло было уже найдено, величайшимъ утѣшеніемъ.
— Еще бы! тогда ужъ не было бы никакого сомнѣнія, поспѣшила вставить свое слово м-съ Джиникинъ.
— Ну, а теперь снова займемся описаніемъ его примѣтъ. — Брассъ взялся за перо. — Мы будемъ съ удовольствіемъ, хотя и съ грустью, припоминать его дорогіе черты. Что мы скажемъ о его ногахъ?
— Разумѣется, кривыя, отозвалась м-съ Джиникинъ.
— Вы думаете, что у него были кривыя? переспросилъ Брассъ вкрадчивымъ голосомъ. — Вотъ такъ и вижу его передъ собой, какъ онъ, бывало, идетъ по улицѣ, широко разставивъ ноги, въ узкихъ нанковыхъ панталонахъ безъ штрипокъ. Боже, Боже, въ какой юдоли плача мы обрѣтаемся! Такъ вы говорите, кривыя?
— Мнѣ кажется, что онѣ были немного кривыя, замѣтила м-съ Квильпъ, всхлипывая.
— Мы такъ и запишемъ: «ноги кривыя. Голова большая, туловище короткое, ноги кривыя», говорилъ Брассъ, водя перомъ по бумагѣ.
— Очень кривыя, подсказала м-съ Джиникинъ.
— Нѣтъ, мадамъ, это ужъ лишнее. Не будемъ строго относиться къ физическимъ недостаткамъ покойнаго, набожно молвилъ Брассъ. — Онъ теперь находится въ той обители, гдѣ не станутъ обращать вниманіе на его ноги. И такъ, мы ограничимся однимъ словомъ: «кривыя».
— Я думала, что вамъ надо записывать точь-въ-точь, какъ есть на самомъ дѣлѣ, оттого и сказала, огрызнулась старуха.
— Тю, тю, тю, душечка, какъ я тебя люблю, бормоталъ Квильпъ. — Фу ты, пропасть, опять она тянетъ пуншъ.
— Благодаря этой описи, сказалъ Брассъ, положивъ перо въ сторону и поднося стаканъ ко рту, — благодаря этой описи, онъ стоитъ передо мной, какъ тѣнь Гамлетова отца. Я вижу до мельчайшихъ подробностей его повседневный костюмъ: его сюртукъ, жилетъ, башмаки, чулки, панталоны; его шляпа, зонтикъ такъ и мелькаютъ передъ моими глазами. Въ моихъ ушахъ такъ и раздаются его веселыя остроты, его шутки. Я даже вижу его сорочку. — Брассъ взглянулъ на отмѣтку, ласково улыбаясь, — такого, знаете, особеннаго цвѣта. Вѣдь покойникъ былъ чудакъ и вкусъ у него былъ странный.
— Вы бы лучше продолжали писать, замѣтила м-съ Джиникинъ недовольнымъ тономъ.
— Совершенно вѣрно, ма'мъ, совершенно вѣрно. Горе не должно притуплять наши способности. Я попрошу у васъ еще стаканчикъ. Теперь на очереди носъ…
— Приплюснутый, сказала та.
— Орлиный, крикнулъ Квильпъ, высовывая голову изъ-за двери и ударяя себя по носу кулакомъ. — Орлиный, чучело вы гороховое. Нате, смотрите, такіе у васъ бываютъ приплюснутые носы? И вы еще смѣете называть его приплюснутымъ!
— Ахъ, какъ безподобно! воскликнулъ по привычкѣ Брассъ. — Восхитительно, великолѣпно! Какой замѣчачательный человѣкъ, и какъ онъ умѣетъ всякаго застать врасплохъ!
Не обращая вниманія ни на эти любезности, ни на испугъ, мало-по-малу овладѣвшій Брассомъ, ни на смятеніе женщинъ, — жена его вскрикнула и лишилась чувствъ, а теща убѣжала изъ комнаты, — Квилъпъ, глядя въ упоръ на адвоката, обошелъ кругомъ стола, опорожнилъ сначала его стаканъ съ пуншемъ, потомъ остальные два и, наконецъ, схватилъ въ охапку свой погребецъ.
— Я еще не умеръ, Самсонъ, произнесъ онъ, — нѣтъ, пока еще живу на этомъ свѣтѣ. Погоди немножко!
— Прелестно, прелестно, ха, ха, ха! восхищался Брассъ, понемногу приходя въ себя. — Во всемъ мірѣ не найцется человѣка, который съумѣлъ бы выйти съ такимъ торжествомъ изъ такого затруднительнаго положенія. Эдакая неистощимая веселость!
— Покойной ночи, сказалъ карликъ съ низкимъ поклономъ.
— Покойной ночи, сударь, покойной ночи, подхватилъ адвокатъ, пятясь къ двери. — Что за радостное собьггіе, ха, ха, ха! удивительное событіе!
Дождавшись, когда всѣ эти восклицанія замерли вдали, — Брассъ не переставалъ восторгаться, спускаясь съ лѣстницы, — Квильпъ подошелъ къ лодочникамъ, все еще стоявшимъ у двери съ безсмысленно вытаращенными отъ изумленія глазами.
— А вы, братцы, небось, цѣлый день искали тѣло въ рѣкѣ? сказалъ онъ, съ необычайной вѣжливостью держа передъ ними открытую настежъ дверь.
— Не только сегодня, сударь, но и вчера.
— Сколько, однако, вамъ пришлось потрудиться! За то вы можете считать своимъ все, рѣшительно все, что найдете на утопленникѣ. До свиданія!
Лодочники переглянулись между собой, но, не желая въ ту минуту вступать въ споръ по этому вопросу, вышли изъ комнаты. Очистивъ свой домъ отъ незванныхъ гостей, Квильпъ замкнулъ за ними дверь и, все еще держа подъ мышкой драгоцѣнный погребецъ, остановился передъ лежавшею безъ чувствъ женой, скрестилъ руки на груди и уставился на нее, словно домовой, спустившійся съ чердака.
XIII
Извѣстно, что ссоры между супругами обыкновенно происходятъ въ видѣ діалоговъ; слѣдовательно, жена принимаетъ въ нихъ, по крайней мѣрѣ, такое же участіе, какъ и мужъ. Но чета Квильпъ составляла въ этомъ случаѣ исключеніе: здѣсь все дѣло ограничивалось грозными монологами мужа, которые лишь изрѣдка дрожащимъ голосомъ прерывала жена кроткими, односложными замѣчаніями. Въ данномъ случаѣ у нея даже и на это не хватало храбрости, и она, придя въ чувство, долго сидѣла молча и со слезами на глазахъ выслушивала сыпавшіеся на нее упреки и обвиненія со стороны ея супруга и повелителя; а тотъ ужъ такъ не стѣснялся, употреблялъ такія выраженія, такъ жестикулировалъ и ломался передъ женой, что хотя она и давно привыкла ко всѣмъ его кривляньямъ, но тутъ не на шутку испугалась. Однако, ямайскій ромъ, благотворно дѣйствовавшій на его организмъ, и пріятное сознаніе, что онъ успѣлъ насолить ближнему и своимъ внезапнымъ появленіемъ разогналъ всю честную компанію, мало-по-малу охладили его гнѣвъ, постепенно перешедшій въ его обычное издѣвательство.
— Такъ вы думали, негодница вы эдакая, что я, въ самомъ дѣлѣ, умеръ, что вы навсегда избавились отъ меня, что вы уже вдова? ха, ха, ха! потѣшался Квильпъ.
— Право, Квильпъ, мнѣ очень жаль, начала было жена.
— Еще бы, какъ не жаль; кто можетъ сомнѣваться въ томъ, что вамъ очень, очень жаль…
— Я сожалѣю не о томъ, что вы вернулись живы и невредимы, а о томъ, что я повѣрила этимъ толкамъ. Я очень рада, что васъ вижу, Квильпъ, право, я очень рада.
И точно, она казалась такъ обрадованной благополучнымъ возвращеніемъ супруга, что даже трудно было бы объяснить эту радость, зная, какъ много обидъ она выносила отъ него. Однако, это явное расположеніе къ нему и участіе нисколько не тронули Квильпа: онъ только щелкнулъ пальцами передъ самымъ ея носомъ и сталъ еще больше надъ ней издѣваться.
— Зачѣмъ вы уѣхали, не сказавъ мнѣ ни слова, и такъ долго не давали о себѣ знать? жаловалась жена сквозь слезы. — Какъ вы могли такъ жестоко поступить со мной?
— Какъ я могъ такъ жестоко поступить! кричалъ Квильпъ. — Такъ мнѣ хотѣлось. Я и сейчасъ уйду отсюда.
— Какъ, опять?
— Да, уйду, сію же минуту уйду. Я хочу вести холостую жизнь; буду жить гдѣ и какъ мнѣ хочется: на пристани, въ конторѣ. Вы, по ошибкѣ, вообразили себя вдовой, а я, чортъ возьми, и на самомъ дѣлѣ сдѣлаюсь холостякомъ.
— Вы шутите?
— Я вамъ говорю, что хочу быть настоящимъ, беззаботнымъ холостякомъ, продолжалъ карликъ, увлекаясь своимъ планомъ. — Я буду жить въ конторѣ. Посмѣйте тогда подойти къ моему дому! Но не думайте, пожалуйста, что я васъ оставлю въ покоѣ: я буду шагъ за шагомъ слѣдить за вами, буду ястребомъ налетать на васъ; какъ кротъ, какъ ласка, буду подъ васъ подкапываться. Томъ Скоттъ, гдѣ Томъ Скоттъ? крикнулъ онъ, отворяя окно.
