Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6.
– Что же они у вас делают? – спросил дворник.
– Что? Один трубку спросит, другой хересу… – сказал Захар…» – оказался замененным на текст более краткий и более органичный в устах слуги: «…которые всё валяются по диванам, пьют херес да курят трубки. Иной раз так натопчут, что не дай Бог… – сказал Захар» (там же, с. 462, вариант к с. 148, строки 24-28). В размышлениях Обломова, мучающегося от того, что исчезла «тайная прелесть» в его отношениях с Ольгой, опасающегося, что с ее стороны «пропадет та искра участия, которую он так неосторожно
104
погасил в самом начале», и намеревающегося «ее раздуть опять, тихо и осторожно», последнее слово заменяется на «незаметно» – вероятно, потому, что выше уже было слово «неосторожно» (там же, с. 468, вариант к с. 231, строка 25). Сцена с Обломовым, размышляющим о произошедшем накануне с Ольгой «нервическом расстройстве» и о своей сдержанности, не позволившей ему воспользоваться моментом, ранее завершалась словами: «А другой? Другие смотрят так дерзко…»; теперь же она заканчивается иначе: «А другой на его месте…» (там же, с. 473, вариант к с. 272, строки 17-18). В ответе Агафьи Матвеевны на вопрос Обломова о канцелярии, где служит «братец», последние слова: «…я не знаю, как она называется» – заменяются другими: «…я всё забываю, как она называется» (там же, с. 476, вариант к с. 298, строка 2).
Наиболее значительная стилистическая правка в издании 1862 г. была проведена в диалогах и сопровождающих их авторских ремарках. В диалогах или сокращаются отдельные фразы и слова (см., например: там же, с. 444, вариант к с. 11, строки 4-5; с. 445, варианты к с. 17, строка 37, и к с. 22, строки 29-36; с. 448, вариант к с. 44, строка 19), или снимаются многочисленные частицы, придающие речи разговорный, реже просторечный, характер (-то, -ка, -бишь), а словечко «коли» заменяется на «если» (см.: там же, с. 445, вариант к с. 15, строка 19; с. 446, варианты к с. 27, строка 27, к с. 31, строка 39, к с. 33, строка 9; с. 447, варианты к с. 34, строка 16, к с. 36, строка 3; с. 448, варианты к с. 45, строка 16, и к с. 51, строка 27; с. 493, вариант к с. 478, строка 41). Снимаются также многочисленные авторские ремарки вроде «заметил Обломов», «сказал Захар», «с изумлением говорил Волков», «говорил Обломов», «возразил Судьбинский», «яростно захрипел он», «хриплым шепотом прибавил Захар», «решила она», «с изумлением сказал Тарантьев», «спросила она с нетерпением» (там же, с. 444, вариант к с. 13, строки 1-2; с. 445, варианты к с. 15, строка 20, к с. 18, строка 6, к с. 20, строка 24, к с. 23, строка 25; с. 447, вариант к с. 42, строка 19; с. 451, вариант к с. 77, строки 39-40; с. 471, вариант к с. 261, строка 44; с. 483, вариант к с. 363, строка 39; с. 492, вариант к с. 459, строки 35-36).
В основном, как уже говорилось, правку составили более мелкие исправления. Например, упомянутая в двух
105
соседствующих фразах фамилия «Обломов» в последнем случае заменяется местоимением «он» (там же, с. 447, вариант к с. 34, строка 43); в одном из моментов описания «поз» Обломова: «привстанет до половины на постели» – снимаются слова «до половины» (там же, с. 450, вариант к с. 66, строка 5); фрагмент: «Он (Захар. – Ред.) вдруг начинал вычислять достоинства барина» – освобождается от слова «вдруг», присутствовавшего тремя строками выше (там же, с. 451, вариант к с. 72, строка 37); упрощается несколько выспренняя манера выражения мысли: «…картины, которыми так богато населило наше воображение перо Вальтера Скотта» (в тексте 1862 г.: «…картины, которыми так богато населил наше воображение Вальтер Скотт» – там же, с. 454, вариант к с. 102, строка 34); упрощается фраза: «Он то с восторгом, украдкой кидал взгляд на ее головку, на стан, на кудри, то сжимал ветку» – из нее изымаются обе частицы «то», причем вместо последнего «то» появляется слово «судорожно» (там же, с. 469, вариант к с. 235, строки 17-18).
Следует заметить, однако, что не всегда новая правка улучшала текст 1862 г. Например, явно не случайно в тексте собраний сочинений 1884 и 1887 гг. был сохранен прежний вариант портрета Обломова. Полностью переписанный уже для первопечатного текста1 и в таком же виде перешедший в текст первого отдельного издания, в издании 1862 г. он стал вдвое короче, утратив при этом характер живописного, художественного портрета и превратившись в простое описание внешности героя.2 К тому же Гончаров в очевидной спешке не заметил вызванной этой правкой «нестыковки»: теперь получалось, что слово «беспечно» относится к глазам, а не к лицу, как в прежнем тексте; тем не менее за новым текстом следовали «старые» слова: «С лица беспечность переходила…»
106
(см.: наст. изд., т. 4, с. 5; т. 5, с. 443, вариант к с. 5, строка 9). Но помимо утраченной живописности из-за новой правки исчез целый ряд «сцеплений»,1 существовавших, во-первых, между этим портретом и портретом пережившего разрыв с Ольгой Обломова из части четвертой романа (Илья Ильич «тихо погрузился в молчание и задумчивость. Эта задумчивость была не сон и не бдение: он беспечно пустил мысли бродить по воле, не сосредоточивая их ни на чем, покойно слушал мерное биение сердца и изредка ровно мигал, как человек, ни на что не устремляющий глаз» – наст. изд., т. 4, с. 479; ср.: ЛП «Обломов». С. 372) и, во-вторых, между тем же ранним портретом героя и портретом Агафьи Матвеевны также из части четвертой романа (она «…не по-прежнему смотрит вокруг беспечно перебегающими с предмета на предмет глазами, а с сосредоточенным выражением, с затаившимся внутренним смыслом в глазах. Мысль эта села невидимо на ее лицо, кажется, в то мгновение, когда она сознательно и долго вглядывалась в мертвое лицо своего мужа, и с тех пор не покидала ее. Она двигалась по дому, делала руками всё, что было нужно, но мысль ее не участвовала тут. Над трупом мужа, с потерею его, она, кажется, вдруг уразумела свою жизнь и задумалась над ее значением, и эта задумчивость легла навсегда тенью на ее лицо» – наст. изд., т. 4, с. 488 (курсив наш. – Ред.)).
Еще одним примером «нестыковки», произошедшей из-за новой правки, может служить следующий фрагмент из письма старосты. Вместо прежних слов: «и тогда всякое средствие будет исполнено водворить крестьян ко дворам на место жительства» – в 1862 г. стало: «и тогда будет исполнено, водворим крестьян ко дворам на место жительства» (наст. изд., т. 5, с. 447, вариант к с. 35, строки 17-18). Но несколькими страницами ниже в тексте 1862 г. слова из письма даны по неисправленному, прежнему тексту (см.: ЛП «Обломов». С. 42).
107
Не на пользу тексту пошло и почти механическое снятие везде частиц «-ко, -ка, -то», приведшее к тому, что, например, вопрос Тарантьева Обломову: «Ну, мадера-то куплена?» – без этого «-то» лишился оттенка, позволявшего воспринимать его так: «Ну, мадера-то (т. е. по крайней мере. – Ред.) куплена?» (там же, с. 448, вариант к с. 44, строка 12). А следующая немного ниже фраза с изъятыми теперь словами: «дай деньги» – просто теряет смысл: Тарантьев без денег никуда бы не пошел (там же, вариант к с. 44, строка 19). Стремление избавиться от второго слова «здесь» (первое было в предыдущей фразе) привело к тому, что вопрос Тарантьева: «Что тебе сладко кажется?» – тоже потерял всякий смысл (там же, вариант к с. 46, строки 1-2). Иначе как спешкой нельзя объяснить замену слов «о чем уже умолчать никак было нельзя» словами «о чем, о ужас, напечатано было даже в газетах» (там же, с. 453, вариант к с. 101, строки 27-28) во фрагменте, в котором говорится о крестьянской вдове Марине Кульковой, родившей сразу четырех младенцев; ведь с упоминания газет и начинался абзац, а та фраза, где была произведена замена, тоже начиналась со слов: «И никогда бы ничего и не было напечатано…» (наст. изд., т. 4, с. 101, строки 24-28). Был неловко исправлен конец фразы: «- Вы любите Андрея? – спросил ее Обломов и погрузил напряженный, испытующий взгляд в ее глаза» (вместо: «в ее глаза» – стало: «на ее глаза» – наст. изд., т. 5, с. 466, вариант к с. 200, строка 23). Явно лишними оказались новые слова в сцене последнего прощанья Обломова со Штольцем (после фразы: «- Не забудь моего Андрея!» – было прибавлено: «когда меня не будет!..» – там же, с. 494, вариант к с. 483, строка 39). Приписанное теперь Агафье Матвеевне «гордое молчание» вместо «покорного молчания» (там же, вариант к с. 488, строка 30) противоречит и характеру, и облику Пшеницыной, которая даже любимого сына Андрюшу ласкала «с нежной робостью» (см.: наст. изд., т. 4, с. 489, строка 15). И наконец, сокращение фрагмента: «Отцы и деды не глупее нас были ~ Он уж был не в отца и не в деда» (наст. изд., т. 5, с. 450, варианты к с. 64, строки 12-14, и к с. 64-65, строки 15-1) – повело к утрате связи между ним и несколькими фрагментами из главы «Сон Обломова», в которых содержались обобщения такого же рода: «Норма жизни была готова и преподана им родителями, а те приняли ее,
108
тоже готовую, от дедушки, а дедушка от прадедушки, с заветом блюсти ее целость и неприкосновенность, как огонь Весты. Как что делалось при дедах и отцах, так делалось при отце Ильи Ильича, так, может быть, делается еще и теперь в Обломовке» – и ниже: «Ничто не нарушало однообразия этой жизни, и сами обломовцы не тяготились ею, потому что и не представляли себе другого житья-бытья; а если б и смогли представить, то с ужасом отвернулись бы от него.
