Элизабет Мид-Смит - Дедушка и внучка

— Нет, благодарю вас, не сегодня, — отказалась Дороти. — Потому что, видите ли, я не могу бросить моего собственного душечку дедушку. Ведь правда, не могу?

— Не можешь, — старый сэр Роджер смотрел на Дороти с обожанием. — Ты какая-то странная, ты будто ангел, а не ребенок. Не понимаю, как тебе удается вить из меня веревки? Почему ты можешь делать со мной все, что угодно?

— А я понимаю, — сорвалось с губ Бардвела.

— Вы, сэр? — старый Роджер резко обернулся к гостю, и в его голосе прозвучало глубокое высокомерие.

— Вам не следует перебивать дедушку так громко и так внезапно, мистер Как-меня-зовут, — заметила Дороти. — Из-за этого он подскочил.

— Мне очень жаль, маленькая мисс, — сконфузился фермер.

Он на время забыл об осторожности и чуть не проговорился, что знал женщину, которая одарила Дороти умением всех очаровывать. Когда-то давно в его доме жила такая же маленькая девочка, наделенная этим прекрасным даром. Его собственная единственная дочка, ласковая, кроткая, деликатная, которая не уставала изумлять его, потому что не походила ни на кого из своих родных. Девушка, которая рано покинула отца, вышла замуж… Да, покинула и умерла.

К горлу Бардвела подступило рыдание. Ему хотелось схватить и унести с собой это маленькое существо, не догадывавшееся о том, что он тоже ее дедушка. Ему хотелось, чтобы она так ластилась к нему, чтобы одаривала своей любовью его, а не чопорного и высокомерного Роджера Сезиджера.

Дороти серьезно наблюдала за собеседниками со странной проницательностью, которая иногда появляется в глазах ребенка, переводила взгляд с одного человека на другого. Потом ласково и мягко сказала:

— Я пойду собирать землянику. Сегодня тете Доротее совсем не удается справиться со мной. Думаю, дедуля, после завтрака нас с тобой опять накажут: заставят учить стихи. Пойдемте в сад все втроем, я буду собирать для вас ягоды и сразу вам отдавать.

— Дороти, — сэр Роджер медленно поднялся с кресла, — я не пойду с тобой в сад. У меня еще много дел сегодня утром. Что касается вас, сэр, я наведу справки относительно крыши вашей фермы и прикажу тотчас же привести ее в порядок. Вам нечего больше сказать мне, сэр?

— Нечего, сэр. Скажу только, что я… — Бардвел замолчал, его горло сжалось.

— Что? — сэр Роджер теперь выпрямился, на минуту перестав горбиться, и казался очень высоким и важным.

— Что я завидую вам, сэр, — с вызовом проговорил фермер.

— Нечему завидовать.

— Как, — воскликнул Бардвел, — не завидовать вам, когда у вас живет эта крошка, которая вас любит и все время находится рядом?

— Я стар, — проговорил сэр Роджер. — Никто не должен завидовать старикам. Если даже у них и бывают мимолетные радости, они скоро лишатся их.

— Да, к сожалению…

— Пойдемте, мистер Как-меня-зовут, — Дороти решила сгладить возникшее напряжение. — Вы огорчаете дедушку. Дедуля, ты у меня еще совсем не старый, у тебя отличный возраст. Погоди, я скоро вернусь.

Она взяла фермера за руку и увела его из комнаты.

— Вы поцелуете меня разок, маленькая мисс? — умоляюще попросил Бардвел, пристально глядя на малышку.

— Я не целую незнакомых.

— Но если я попрошу поцеловать меня ради кого-то другого?

— Я не целую людей, которых еще не люблю, — объяснила Дороти. — Но я очень нежно возьму вас за руку и, если вам не хочется земляники, провожу до ворот, посмотрю, как вы сядете на лошадь и уедете. Надеюсь, что дедуля спасет от дождя ваш бедный нос, мистер Как-меня-зовут. И надеюсь также, что вы опять приедете, потому что, может быть, через некоторое время я полюблю и вас.

— Хорошо. До свидания, маленькая мисс, — только и смог произнести едва не плачущий Бардвел.

Медленно и печально ехал он по длинной аллее.

— Она чудесный ребенок, — сказал он отцу Дороти, вернувшись домой, — и этот старик, этот скупой богач, очарован ею.

— Зачем вы браните моего отца? — оборвал тестя Сезиджер.

— Прошу прощения, но все это слишком тяжело.

— Расскажите мне о дочери, — попросил Роджер.

— Я плохой рассказчик. Знаю только, что она, как вы и говорили, полностью заворожила обитателей Сторма. В том доме она может делать все, что ей угодно и с кем угодно.

— Я хочу ее видеть. Мне так ее недостает!

— Это меня не удивляет. Я тоже хотел бы, чтобы она жила со мной, хотел бы больше всего на свете. Она напоминает мне мое дитя, мою дочь, сердце которой вы украли, которую вы увели с собой. Если бы не вы, Роджер, она вышла бы замуж за какого-нибудь фермера, и у нее были бы счастливые румяные дети, и она осталась бы жива, а не лежала бы в могиле. Мне не за что любить вас. Мне совсем незачем помогать вам.

— Но вы все-таки помогаете…

Бардвел выпил глоток своего любимого сидра.

— Вот что я скажу вам, — сухо произнес он, поставив кружку на стол. — Если бы у меня был такой ребенок, я не жил бы так, как вы живете.

— Ну, продолжайте, продолжайте, — Роджер улыбался с напускным легкомыслием. — Говорите, не стесняясь. Я готов выслушать все, что вы скажете.

Бардвел пристально посмотрел на него.

— Вы сами испортили свою жизнь, — проговорил он. — Вы подвержены двум тяжким грехам. Во-первых, вы пьете больше, чем следует. А во-вторых, когда у вас заводятся деньги, идете и проигрываете их в карты.

— Я не могу совладать с собой. Во мне горит страшный огонь, — Роджер вскочил со стула и пошел к двери из комнаты, потом вернулся. — Вы думаете, такое дитя, как Дороти, может удержать человека от порока и спасти его от греха?

— Она спасла бы меня от гибели, от соблазна, — убежденно сказал Бардвел. — Она похожа на свою мать, и уже одно это сходство увело бы меня от любого зла. В то же время в ней странным образом присутствуют и ваши черты. Она — вы, но без вашей слабости. Вы были таким раньше, до того как небесные ангелы от вас отступились и дурные темные силы овладели вами. Если бы я был таким, как вы, я постарался бы исправиться ради Дороти. Разве ей Сторм нужен? Ей нужно, чтобы отец любил ее и был с ней добр и ласков. Она не понимает, что такое страх, не понимает, что такое зло. Пусть она становится богатой наследницей, как вы желаете. Только помните, что если хозяева Сторма будут дурно обращаться с ней, я явлюсь на выручку, потому что полюбил ее. Мне кажется, будто мое собственное дитя вернулось к жизни.

— Что ж, я действительно нераскаявшийся блудный сын, игрок и мот, — Роджер попытался сделать вид, будто его не тронули слова тестя. — Пусть мой план относительно будущего дочери выглядит безумием, но мы доведем дело до конца. Вот только мне так хочется увидеть малышку! Благодарю вас за вести о ней. Да, кстати, вы видели старика?

— Он отказался принять меня, но девочка устроила нашу встречу. Она провела меня прямо в кабинет.

— Как это на нее похоже! — громко расхохотался Сезиджер.

— Она усадила меня на стул, а сама взобралась на колени старика и, сидя у одного дедушки, вежливо разговаривала с другим. Я несколько раз чуть было не потребовал, чтобы она ушла со мной.

— Вы погубили бы решительно все!

— Да ведь я же удержался.

— Как вы назвали себя?

— Я велел доложить о себе как о мистере Бардвеле. Никто ничего не заподозрил. Она спросила, как меня зовут, а я сказал: «Меня зовут… Как меня зовут?» — и, поверите ли, Сезиджер, она все время звала меня мистер Как-меня-зовут.

Сезиджер вновь разразился громким хохотом, который прервался всхлипыванием:

— Прелесть, прелесть! Как это на нее похоже, как похоже!

Помолчав несколько мгновений, он снова повернулся к фермеру:

— Вы дали мне пищу для размышлений на целый день, Бардвел. Я буду думать о ваших словах.

И вышел из комнаты.

Прямо за фермой Хоум начиналась пустошь, поросшая вереском. Туда и пошел Сезиджер. Он был одет в простое грубое платье, какое носят простолюдины. Платье плохо сидело на нем и скрывало все еще красивую фигуру. На голову он надвинул войлочную шляпу с широкими полями, за которыми отчасти пряталось лицо. Шел он медленно, как человек, отягощенный многими печалями и заботами.

Придя на пустошь, Роджер огляделся по сторонам. Вокруг не было ни одной живой души. Вереск уже начал покрываться светло-лиловыми цветами, кое-где виднелись еще свежие зеленые листья папоротника. Сезиджер бросился в траву, надвинул войлочную шляпу еще больше на глаза, сложил руки под затылком и принялся раздумывать.

В нем как будто жили два человека: один очень хороший, другой очень дурной. Маленькая Дороти никогда не видела его дурной половины, потому что от неприглядных сцен девочку старательно оберегала мать. Но сейчас две натуры боролись в нем, на него нахлынули воспоминания о минувших прекрасных днях. Перед ним проходила прошлая жизнь: времена детства, когда они вместе с сестрой играли в старом саду Сторма; старые пастбища, широкие луга; пони, на которых они катались; игра в крокет; похвалы и восторги школьных учителей. В детстве он очень хорошо учился и получал множество наград. Потом Роджер поступил в военный корпус, где и случилось непоправимое — он опозорил себя. Об этом ему вспоминать не хотелось. Тогда пришлось немедленно оставить службу. Об этом он тоже старался не думать. Отец встретил его бранью, оскорблениями, проклятиями. Сестра горько плакала. И вот его, еще совсем молоденького мальчика, отправили в колонии, чтобы прошло время и в обществе забыли о том, что он натворил.