Оливия Уэдсли - Жажда любви
— Это очень скучный предмет для разговора, во всяком случае, — возразил Жюльен, стараясь выказать беспечность, которой он не чувствовал. Ему пришли на память советы Колена. — Кто же те другие, которые так интересуются моим благополучием?
— О, моя мать… Адриен…
— Как раз Адриену приличествует осуждать такого случайного лентяя, как я!..
Партия в бридж кончилась, и послышались обычные замечания партнеров. Леди Диана выиграла и довольная подошла к Саре и Жюльену.
— Как вы думаете, музыка может уменьшить дикую алчность души? — спросила она и, не дожидаясь ответа, уселась за рояль.
Она играла действительно хорошо и с большим темпераментом. Сегодня она по какому-то капризу начала играть увертюру из оперы «Самсон и Далила». Это была некогда любимая опера Сары, как и многих других чувствительных людей. Сара никогда не могла слушать эту музыку без того, чтобы не почувствовать ускоренное биение сердца, и сегодня вечером она подействовала на нее еще сильнее после всех волнений, перенесенных ею в течение дня и пошатнувших ее самообладание.
Она сидела, устремив взор на свои руки, лежащие у нее на коленях. Жюльен Гиз, Шарль, — оба показались ей как-то особенно близкими, и так как она это чувствовала, то у нее явилось интуитивное сознание, что они тоже это чувствовали и страдали.
Жюльен смотрел на ее тонкие руки, вспоминая, как он держал их в своих руках. Быстро отвернувшись в сторону, он увидал горящие, устремленные на Сару глаза Шарля, который тотчас же отвел свой взгляд, как только почувствовал, что за ним следят.
Леди Диана продолжала играть, и рой безумных, страстных мыслей пронизывал мозг Жюльена. Музыка этой оперы выражала его любовь, и, без слов высказывая ее Саре, он вдруг понял, что в его чувство к ней примешалось нечто новое. До этого вечера он мог обожать ее, не требуя ничего взамен. Теперь же его душевный мир был нарушен, ревность вызвала у него менее идеальные, но более могущественные эмоции. Он внезапно почувствовал, что ее близость была для него невыносимой, что она не была божеством, обожаемым издали, а женщиной во плоти и крови.
Сара, точно повинуясь его взгляду, подняла глаза на него. Их взоры встретились, и она прочла в его глазах ту истину, которой раньше не замечала. Она испытала чисто физическое ощущение, заставившее ее отпрянуть, как будто он прикоснулся к ней. Он увидал под тонкой тканью ее платья, как вздымается ее грудь, и в тот же момент его безмолвный любовный призыв с непреодолимой силой, точно пламенем, охватил ее и завладел ею помимо ее воли.
— Я могла бы полюбить этого человека, да, я уже слишком много думаю о нем. Вот куда вело беспокойство, которое я ощущала. Это ответ, — сказала она себе и на мгновение испытала такое же необыкновенное чувство освобождения, какое испытывал Жюльен. Но затем действительность вступила в свои права и вернула ее к сознанию ее положения, а вместе с этим сознанием она почувствовала себя несколько пристыженной и подумала с удивлением: «Что я за женщина? Как я могу испытывать нечто подобное и так скоро?..»
Музыка кончилась. Леди Диана встала.
— Вы все имеете какой-то расстроенный вид, — заметила она, обводя их веселым, насмешливым взглядом. — Я вообще нахожу, что оперу занимательнее смотреть, нежели слушать, и особенно интересно наблюдать слушателей, так как тут видишь человеческую натуру без прикрас. Это увлекательное занятие.
Ее взгляд остановился в конце концов на Шарле.
— Вы, милый друг, что-то не так оживлены, как обыкновенно, — сказала она.
— Может быть, я теряю от сравнения, — быстро ответил Шарль, улыбаясь.
Он последовал за леди Дианой, наложил гору мягких подушек ей за спину и закурил для нее папироску. Жюльен и Сара сидели молча.
— Вы не любите оперу? — спросила, наконец, Сара, прерывая молчание, смущавшее ее.
— Да… я знаю очень мало опер, — не совсем охотно ответил он.
Их глаза снова встретились на мгновение, и снова его взгляд пытался овладеть ею.
— Я должен идти, графиня, — проговорил он резко слегка хриплым голосом.
Он остановился перед нею, выпрямившись во весь свой высокий рост и с таким выражением лица, которое причиняло ей страдание. Она тоже смотрела на него, ожидая, пока он не попрощается с нею, как всегда церемонно, и думала при этом, что было бы, если бы она вдруг прижала его голову к своему сердцу…
Что-то в ее лице вдруг открыло Жюльену истину, в которую он не осмеливался поверить, но на одно безумное мгновение он все же поверил в нее. Что-то было все-таки?.. Нет, ничего не было! Он поклонился ей, шепча обычные слова прощания.
Внезапно ею овладело странное, несколько жестокое желание, и она намеренно протянула ему руку. Он не мог не взять ее, иначе это было бы явной нелюбезностью с его стороны.
Он взял руку, медленно удержал ее в своей руке, выразив в своем пожатии свою страстную просьбу. Он смотрел на нее прямо и открыто с беспощадной настойчивостью и видел, как она менялась в лице. Она тоже посмотрела на него; ее глаза были широко раскрыты, и легкая улыбка играла на губах.
И вдруг, словно испугавшись, он выпустил ее руку, повернулся и ушел.
Сара подождала еще немного, и так как было уже поздно, она извинилась перед другими, искусно избежала маневров Шарля, желавшего проводить ее на лестницу, и удалилась в свою комнату.
— Наденьте на меня пеньюар, Гак, — сказала она.
Комната находилась наверху и с улицы была не видна. Ее огромные окна были раскрыты настежь, давая доступ фиолетовой ночи и ее прохладным ласкам.
— Честное слово, вы красавица, мисс Сара! — вдруг воскликнула Гак. — Как будто…
Она вдруг запнулась, но Сара поняла ее.
Теперь она могла думать о Коти откровенно и честно, с благодарностью, которую она всегда чувствовала, потому что неестественное возбуждение, державшее ее в напряжении все последние месяцы, совершенно исчезло и заменилось чувством, которого она не стыдилась. Однако она не знала этого до сегодняшнего вечера, не знала даже днем, когда Жюльен встал перед нею на колени на большой дороге.
О, как слепо и глухо бывает сердце!
Гак спросила, как причесать ей волосы.
— Я еще не лягу в постель, — сказала она, и, пока Гак расчесывала ей волосы, она начала мечтать.
Как молодо он выглядел и каким усталым!
Их любовь будет грезой, на некоторое время…
Эта мысль не казалась ей заслуживающей порицания или бессердечной. Проанализировав ее, она решила, что это зависело от особого качества, заключающегося в любви Жюльена к ней. Этого качества не было в любви других мужчин к ней.
Гак кончила ее расчесывать, и две толстые пряди волос, связанные широкой лентой янтарного цвета, легли на ее плечи.
— Ну, теперь спокойной ночи, миледи, — сказала Гак немного недовольным тоном. Обыкновенно Сара беседовала с ней перед отходом ко сну, но сегодня она была необычайно молчалива, и Гак с понятной досадой замечала, что Сара сама себе улыбалась, каким-то собственным мыслям…
Сара заметила недовольный оттенок ее голоса и засмеялась:
— Ой, ой, Гак! Не надо сердиться, — сказала она. — Я вовсе не унеслась далеко в своих мыслях, а только… только была счастлива!
— Если только это счастье, настоящее счастье? — осторожно возразила Гак. — Но если тут радость будет сменяться унынием, бессонными ночами и слезами и вы будете постоянно менять свои платья, то… Нет, я больше ничего не скажу, мисс Сара. Я надеюсь, что на этот раз это настоящее.
Сара снова засмеялась.
— Гак, вы выражаетесь языком пророков. Но теперь это настоящее, говорю вам.
— Будем надеяться, что так будет, — отвечала Гак, все еще недовольная молчаливостью Сары.
Когда она ушла. Сара погасила свет и, подойдя к окну, стала смотреть на небо.
Она думала, настанет ли день, когда она будет стоять подобным образом рядом с Жюльеном и смотреть на небо и будет говорить ему, что однажды она представляла себе такую картину.
Настанет ли такой день, когда они поцелуются? Это будут поцелуи, которые являются сами собой, как утренняя заря, как цветы под влиянием солнечных лучей…
Испытает ли она когда-нибудь восторг, отдаваясь любимому человеку?..
О, какой безумной, какой жалкой она была все эти последние месяцы!
Как позорно было играть в любовь с Шарлем, когда она сознавала в душе, что не любит его, и только жажда испытать счастье заставляла ее слушать его.
Он скоро уйдет навсегда из ее жизни, слава Богу!
А ведь она его любила когда-то, любила его истинным образом, как понимала тогда любовь. Это было давно. Теперь она знает, что ничего не понимала тогда.
Слава Богу, она может идти к Жюльену, когда будет свободна, и тень ее прежней любви к Шарлю не падет на нее. Знает ли он о Шарле всю историю? Вероятно. Если нет, когда-нибудь она сама расскажет ему все и даже, может быть, расскажет о своей летней глупости.
