Уильям Коллинз - Женщина в белом
Никаких признаков прежней кротости не было в ней теперь. Память о доброте миссис Фэрли не была, как я раньше предполагал, единственным сильным впечатлением в ее прошлом. Рядом с благодарным, светлым воспоминанием о школьных днях в Лиммеридже жила мстительная мысль о страшном зле, которое ей причинили, заперев ее в сумасшедший дом. Кто же совершил это злое дело? Неужели ее родная мать?
Тяжело было отказаться от дальнейших расспросов, но я заставил себя сделать это. При виде состояния, в котором она была, жестоко было бы думать о чем бы то ни было другом, кроме необходимости успокоить ее.
— Я не скажу ничего, что могло бы огорчить вас, — сказал я мягко.
— Вы чего-то хотите от меня, — отвечала она резко и подозрительно. — Не смотрите на меня так. Говорите: что вам нужно?
— Я хочу только, чтобы вы успокоились и, когда придете в себя, подумали над моими словами.
— Какими словами? — Она помолчала и начала теребить в руках тряпку, шепча про себя: «Что он сказал?» Потом снова повернулась ко мне и нетерпеливо кивнула головой. — Почему вы не хотите помочь мне? — резко спросила она.
— Хорошо, я помогу вам, — сказал я. — Я просил вас повидаться с мисс Фэрли завтра и сказать ей всю правду о письме…
— А, мисс Фэрли, Фэрли, Фэрли… — Простое повторение любимого, знакомого имени, казалось, успокаивало ее.
Ее лицо смягчилось и стало похоже на прежнее.
— Не бойтесь мисс Фэрли, — продолжал я. — Не бойтесь, что попадете в беду из-за письма. Из него она уже многое знает, и вам будет нетрудно рассказать ей все. Не скрывайте от нее ничего, вам незачем это делать. Вы никаких имен в письме не называли, но мисс Фэрли знает, что тот, о ком вы писали, — сэр Персиваль Глайд…
Не успел я произнести это имя, как она вскочила на ноги, и дикий, страшный вопль вырвался из ее груди. Он огласил все кладбище. Сердце мое содрогнулось от его ужасного звука. Страшное выражение гнева, слетевшее было с ее лица, вернулось с удвоенной силой.
Этот вопль при одном упоминании его имени, взгляд, полный ненависти и страха, сказали мне все. Никаких сомнений у меня больше не оставалось. Не ее мать была виновата в том, что ее заключили в сумасшедший дом. Это сделал человек, имя которого было сэр Персиваль Глайд.
Крик донесся не только до меня. Я услышал, как вдали звякнул запор в доме причетника. Я услышал голос ее подруги, женщины в шали, которую звали миссис Клеменс.
— Иду! Иду! — кричала она из-за деревьев.
Через минуту показалась миссис Клеменс. Она почти бежала к нам.
— Кто вы? — вскричала она, входя на кладбище. — Как вы смеете пугать эту бедную, беззащитную женщину?
Прежде чем я успел ответить, она была уже около Анны Катерик и обнимала ее.
— Что с вами, дорогая? — говорила она. — Что он вам сделал?
— Ничего, — отвечала несчастная. — Ничего. Я только испугалась.
Миссис Клеменс бесстрашно обернулась ко мне с негодованием, за которое я тут же проникся к ней уважением.
— Мне было бы очень стыдно, если бы я заслужил ваш гнев, — сказал я. — Но я не заслужил его. Я испугал ее без всякого намерения. Она видит меня не в первый раз. Спросите сами, и она вам скажет, что я не способен нарочно напугать ее.
Я говорил очень отчетливо, чтобы Анна Катерик тоже услышала и поняла, и увидел, что смысл моих слов дошел до нее.
— Да, да, — сказала она. — Он был добр ко мне однажды, он помог мне… — Она зашептала на ухо своей подруге.
— Вот как! — сказала удивленно миссис Клеменс. — Конечно, это меняет дело. Простите, что я так грубо разговаривала с вами, сэр, но согласитесь, что со стороны это выглядело подозрительно. Я сама виновата больше вас: потакаю ее затеям и отпускаю ее в такое пустынное место одну. Пойдем, дорогая, пойдем теперь домой.
Мне показалось, что добрая женщина боялась возвращаться на ферму в такой час, и я предложил проводить их через пустошь. Миссис Клеменс поблагодарила, но отказалась, говоря, что по дороге они, наверно, повстречают работников с фермы.
— Простите меня, прошу вас! — сказал я, когда Анна Катерик взяла за руку свою подругу, чтобы уйти.
Я был так далек от намерения напугать и растревожить ее. Сердце мое заныло, когда я вгляделся в ее грустное, бледное, взволнованное лицо.
— Я постараюсь, — отвечала она. — Но вы слишком многое знаете. Думаю, что теперь я всегда буду бояться вас.
Миссис Клеменс бросила на меня быстрый взгляд и сочувственно покачала головой.
— Доброй ночи, сэр, — сказала она. — Вы ни в чем не виноваты, я знаю, но лучше бы вы напугали меня, а не ее, бедную.
Они сделали несколько шагов. Я решил, что они уходят. Вдруг Анна Катерик остановилась и сказала своей подруге:
— Подожди минутку, я должна попрощаться.
Она вернулась к могиле, с любовью обняла памятник и поцеловала его.
— Мне уже лучше, — вздохнула она, спокойно глядя на меня. — Я вам прощаю.
Она снова присоединилась к миссис Клеменс, и они покинули кладбище. Я видел, как они остановились у церкви и обменялись несколькими словами с женой причетника, которая вышла из дому и ждала, наблюдая за нами издали. Потом они побрели по тропинке, ведущей в степь.
Я смотрел вслед Анне Катерик, пока она не растаяла в сумерках, — смотрел ей вслед с такой щемящей грустью, будто в последний раз видел в этом мире печали и слез женщину в белом.
XIVЧерез полчаса я был дома и докладывал мисс Голкомб обо всем, что случилось.
Она слушала меня от начала до конца с глубокой, молчаливой сосредоточенностью. В женщине ее темперамента это было сильнейшим доказательством того, какое впечатление произвел на нее мой рассказ.
— Я теряю голову, — вот все, что она сказала, когда я закончил, — я теряю голову, когда думаю о будущем.
— Будущее зависит от того, какую пользу мы сумеем извлечь из настоящего. Возможно, Анна Катерик будет более откровенна с женщиной, чем была со мной. Если б мисс Фэрли… — попробовал предложить я.
— Об этом сейчас и думать нечего, — перебила мисс Голкомб решительно.
— Тогда разрешите посоветовать вам, — продолжал я, — чтобы вы сами повидали Анну Катерик и сами постарались завоевать ее доверие. Что касается меня, то я боюсь снова напугать несчастную, как я уже это сделал. Вы не возражаете, если завтра я провожу вас до фермы?
— Конечно, нет. Я пойду куда угодно и готова сделать все что угодно для блага Лоры. Как называется эта ферма?
— Вы должны хорошо ее знать. Она называется фермой Тодда.
— Знаю. Это одна из ферм, принадлежащих мистеру Фэрли. У нас в молочной работает дочка фермера. Она постоянно навещает своих. Может быть, она слышала или видела там что-нибудь, что нам поможет. Я сейчас спрошу, здесь ли она.
Она позвонила и послала слугу узнать. Вернувшись, он доложил, что молочница ушла на ферму. Она не была там вот уже три дня, и экономка отпустила ее домой на часок.
— Я поговорю с ней завтра, — сказала мисс Голкомб, когда слуга вышел. — А тем временем объясните, зачем, собственно, мне видеться с Анной Катерик. Разве у вас нет никаких сомнений, что человек, поместивший ее в сумасшедший дом, — сэр Персиваль Глайд?
— Ни тени сомнения. Но причина, из-за которой он это сделал, мне непонятна. Принимая во внимание разницу в их общественном положении, исключающую всякую мысль о том, что они могут быть родственниками, чрезвычайно важно знать — даже учитывая, что ее, может быть, действительно надо было поместить в лечебницу, — чрезвычайно важно знать, почему именно он взял на себя серьезную ответственность, отправив ее…
— …в частную лечебницу, вы, кажется, сказали?
— Да, в частную лечебницу, где за то, чтобы содержать ее в качестве пациентки, была, конечно, заплачена большая сумма, которую не мог бы себе позволить бедный человек.
— Я понимаю ваши опасения, мистер Хартрайт, и обещаю вам устранить их, — с помощью Анны Катерик или без ее помощи. Сэр Персиваль Глайд недолго пробудет в нашем доме, если не представит исчерпывающих объяснений мистеру Гилмору и мне. Будущее моей сестры — главная забота моей жизни, и думаю, я имею право сказать решающее слово по поводу ее замужества.
Мы расстались на ночь.
На следующее утро после завтрака одно обстоятельство, которое очень запомнилось мне в связи с тем, что произошло в дальнейшем, помешало нам немедленно отправиться на ферму.
Это был мой последний день в Лиммеридже. Необходимо было, как только придет почта, последовать совету мисс Голкомб и испросить у мистера Фэрли разрешения расторгнуть наш договор за месяц до истечения срока ввиду необходимости моего немедленного возвращения в Лондон.
По счастью, как бы для того, чтобы видимость была соблюдена, я получил два письма из Лондона. Я сейчас же пошел в свою комнату и послал слугу спросить мистера Фэрли, может ли он принять меня по важному делу и в какое именно время.