Уильям Коллинз - Женщина в белом
— Не пугайтесь, — сказал я. — Вы, конечно, помните меня?
При этом я остановился, потом медленно сделал несколько шагов, снова остановился и мало-помалу подошел к ней совсем близко. Если до этого у меня и были сомнения, то теперь их не стало. Передо мной — у могилы миссис Фэрли — стояла та, которую я встретил тогда в полунощный час на безлюдной большой дороге.
— Вы вспомнили меня? — спросил я. — Мы встретились глубокой ночью, и я помог вам добраться до Лондона. Вы, конечно, этого не забыли?
Ее черты смягчились, вздох облегчения вырвался из ее груди. Я увидел, как воспоминание начало медленно выводить ее из мертвенного оцепенения, которым испуг сковал ее.
— Не пытайтесь пока что говорить со мной, — продолжал я. — Сначала придите в себя, сначала убедитесь, что я вам друг.
— Вы очень добры ко мне, — прошептала она. — Так же добры, как тогда.
Она замолчала, я тоже молчал. Я не только хотел дать ей время прийти в себя, — мне самому надо было собраться с мыслями.
В тусклом, мерцающем вечернем свете эта женщина и я — мы встретились снова, над чужой могилой, мертвые лежали вокруг, пустынные холмы обступали нас со всех сторон. Час, место, обстоятельства, при которых мы теперь стояли лицом к лицу в сумрачном безмолвии этой унылой ложбины, вся дальнейшая жизнь, зависящая от каких-то случайных слов, которыми мы обменяемся, сознание, что, насколько мне известно, все будущее Лоры Фэрли обусловлено тем, заслужу я или нет доверие несчастной, которая стояла, дрожа от испуга, у могилы ее матери, — все это грозило лишить меня спокойствия и самообладания, от которых зависел мой дальнейший успех. Сознавая это, я приложил все силы, чтобы взять себя в руки, я сделал все возможное, чтобы эти несколько минут раздумья послужили на пользу.
— Вы успокоились? — спросил я, как только решил, что можно обратиться к ней. — Можете ли вы говорить со мной, уже не боясь меня и не забывая, что я вам друг?
— Как вы попали сюда? — сказала она, не обратив внимания на мои слова.
— Разве вы забыли, что, когда мы виделись в последний раз, я сказал вам о моем отъезде в Кумберленд? С тех пор я здесь, я живу в Лиммеридже.
— В Лиммеридже! — Бледное ее лицо оживилось, когда она повторила эти слова; блуждающие глаза остановились на мне с внезапно пробудившимся интересом. — Ах, как вы счастливы там, наверно! — сказала она, глядя на меня уже без тени прежнего испуга.
Я воспользовался тем, что в ней снова пробудилось доверие ко мне, чтобы рассмотреть ее лицо с вниманием и любопытством, от чего я ранее удерживался из осторожности. Я смотрел на нее, полный воспоминаний о другом прелестном лице, которое там, на озаренной луной террасе, напомнило мне ее лицо. Тогда в мисс Фэрли я увидел роковое сходство с Анной Катерик. Теперь, когда перед моими глазами было лицо Анны Катерик, я видел ее сходство с мисс Фэрли, несмотря на некоторую разницу в их внешности. Те же черты лица, та же фигура, тот же цвет волос, то же нервное подергивание губ, тот же рост, стан, поворот головы. Они были разительно похожи, более похожи, чем я ранее предполагал. Но на этом их сходство кончалось, и начиналось различие в отдельных подробностях. Прелестный цвет лица мисс Фэрли, прозрачная ясность ее глаз, атласная чистота кожи, розовая нежность губ — вот чего не было на изможденном, измученном лице, на которое я смотрел. И хотя самая мысль об этом была мне ненавистна, во мне росло убеждение, что достаточно было бы какой-либо печальной перемены в будущем, чтобы сделать это сходство полным. Если когда-нибудь страданье и горе наложат свою печать на юную красоту мисс Фэрли, тогда Анна Катерик и она станут похожи, как близнецы, как две капли воды, как живое отражение друг друга.
Я содрогнулся от этой мысли. Было нечто зловещее в моем слепом, безрассудном неверии в будущее. Я был рад, что мои размышления были прерваны — рука Анны Катерик прикоснулась к моему плечу. Это прикосновение было таким же внезапным и легким, как и в тот первый раз, когда ужаснуло меня.
— Вы смотрите на меня и думаете о чем-то, — сказала она своим странным, глухим, прерывистым голосом. — О чем?
— Ни о чем особенном, — отвечал я. — Мне только непонятно, как вы попали сюда.
— Я приехала с подругой, которая очень добра ко мне. Я здесь всего два дня.
— И вы приходили сюда вчера?
— Откуда вы это знаете?
— Просто догадался.
Она отвернулась от меня и снова стала на колени перед могилой.
— Куда же мне еще идти, как не сюда? — сказала она. — Здесь мой друг, который был мне ближе матери, единственный друг, к которому я могу прийти в Лиммеридже. О, как мне больно, когда я вижу пятна на ее могиле! Ее памятник должен быть белым, как снег, в память о ней. Мне захотелось помыть его вчера, я не могла не прийти для этого сегодня. Разве это нехорошо? Думаю, что нет. Если я делаю это ради миссис Фэрли, в этом не может быть ничего плохого.
Незабываемое чувство благодарности к своей благодетельнице, очевидно, было руководящей идеей у этой несчастной. Ее ограниченный ум не воспринимал никаких новых впечатлений, кроме тех первых, память о которых не угасала в ней с детства. Я понял, что, если я хочу, чтобы она стала более доверчивой и откровенной, лучше всего предложить ей продолжать работу, для которой она пришла на кладбище. Как только я сказал ей об этом, она сразу же принялась мыть памятник. Она прикасалась к нему с такой нежностью, будто это было живое существо. Она снова и снова шептала про себя слова надгробной надписи, будто далекие дни ее детства вернулись и она опять старательно твердит свой урок на коленях у миссис Фэрли.
— Не удивляйтесь, — сказал я, осторожно нащупывая почву для дальнейших вопросов, — если я признаюсь, как я рад тому, что вы здесь. Я очень беспокоился о вас, когда вы уехали от меня в кэбе.
Она быстро подняла голову и подозрительно посмотрела на меня.
— Беспокоились? — повторила она. — Почему?
— После того как мы расстались тогда ночью, произошло нечто очень странное. Два человека проехали мимо меня в погоне за кем-то. Они не видели меня, но остановились совсем близко и заговорили с полисменом на углу улицы.
Она сразу оставила свою работу. Рука ее с мокрой тряпкой, которой она мыла надпись, упала. Другой рукой она ухватилась за мраморный крест у изголовья могилы. Она медленно повернула ко мне голову — испуг застыл на ее лице. Я решил идти напропалую, отступать было слишком поздно.
— Эти два человека заговорили с полисменом, — сказал я, — и спросили, не видел ли он вас. Он вас не видел, и тогда один из этих мужчин сказал, что вы убежали из сумасшедшего дома.
Она вскочила на ноги, как будто мои последние слова были сигналом для ее преследователей.
— Подождите! Выслушайте до конца! — вскричал я. — Подождите, вы поймете, что я вам друг. Одно мое слово — и эти люди узнали бы, по какой дороге вы уехали, и я не сказал этого слова. Я помог вашему побегу, я помог вам. Поймите, постарайтесь понять! Поймите то, что я говорю вам!
Звук моего голоса, казалось, успокоил ее больше, чем сами слова. Она силилась понять их. Она переложила сырую тряпку из одной руки в другую, так же как перекладывала сумочку в ту ночь, когда я увидел ее впервые. Смысл моих слов начал медленно доходить до ее расстроенного, смятенного рассудка. Постепенно выражение ее лица смягчилось, и она взглянула на меня с любопытством, но уже без страха.
— Вы не считаете, что меня надо вернуть в лечебницу, нет?
— Конечно, нет. Я рад, что вы оттуда убежали. Я рад, что помог вам.
— Да, да, конечно, вы очень помогли мне, — отвечала она как-то рассеянно. — Убежать было легко, иначе я не сумела бы этого сделать. Они никогда не сторожили меня, как сторожили других. Я была такая тихая, такая послушная, так всего боялась! Труднее всего было найти Лондон — в этом вы помогли мне. Поблагодарила ли я вас тогда? Я благодарю вас теперь, очень благодарю.
— Далеко ли больница оттуда, где вы со мной встретились? Докажите же, что считаете меня вашим другом, — скажите, где она находится?
Она упомянула о лечебнице — о частной лечебнице, находившейся неподалеку от того места, где я впервые увидел ее. А потом, очевидно испугавшись, не употреблю ли я во зло ее ответ, взволнованно, настойчиво повторила свой прежний вопрос: «Вы не считаете, что меня надо вернуть в лечебницу, нет?»
— Повторяю: я рад, что вы убежали, — рад, что вам теперь хорошо, — отвечал я. — Вы сказали тогда, что в Лондоне у вас есть подруга. Вы разыскали ее?
— Да, было очень поздно, но одна девушка в доме сидела за шитьем, она помогла мне разбудить миссис Клеменс, — так зовут мою подругу. Она хорошая, добрая женщина, но не такая, как миссис Фэрли. Ах, таких, как миссис Фэрли, нет!
— Миссис Клеменс — ваша старая подруга? Вы с ней уже давно знакомы?
