Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023] - Элизабет Гаскелл
— Все правда, — начал он. — Она его жена, а он ее муж — был ее мужем; так теперь приходится говорить — был! Несчастный мой мальчик! Сколько он из-за этого выстрадал! Только, Бог видит, это не моя вина. Вот, прочитай, дорогая. Это брачное свидетельство. Все как положено — Осборн Хэмли берет в жены Мари Эме Шерер, вот подписи священника и свидетелей. Боже мой!
Он опустился на ближайший стул и застонал. Молли присела рядом и прочитала документ, хотя сама и не нуждалась ни в каких доказательствах того, что брак этот совершенно законен. Дочитав, она осталась сидеть, держа свидетельство в руках и дожидаясь, когда сквайр вновь будет в состоянии говорить связно, ибо пока он бормотал себе под нос нечто невнятное:
— Увы мне, увы! Вот к чему приводят гнев и несдержанность. Она одна умела… А после ее смерти я стал только хуже! Хуже, хуже! И вот чем все это кончилось! Он боялся меня, да, боялся. Страх — вот оно самое верное слово! Страх заставил его держать все это в себе, страх его и убил. Пусть, если хотят, называют это сердечным недугом… О сыночек мой, сыночек, теперь-то я все понял! Да ведь только поздно уже, вот в чем мука — поздно, поздно!
Он спрятал лицо в ладонях и начал раскачиваться взад-вперед; Молли невыносимо было на это смотреть.
— Тут лежат письма, — сказала она. — Могу ли я прочитать одно из них?
В любое другое время она не решилась бы задать такой вопрос, но безмолвное горе старого отца довело ее до крайности.
— Ах да, прочитай-прочитай! — сказал он. — Может, ты там чего разберешь. Я-то разве что распознаю отдельные слова. Я их туда затем и положил, чтобы ты посмотрела, а потом скажи, о чем там.
Современный письменный французский Молли знала куда хуже, чем язык времен «Записок Сюлли», [94] а письма не отличались четкостью почерка и чистотой орфографии; тем не менее она сумела перевести на вполне внятный разговорный английский язык изъявления любви и полной покорности воле Осборна — как будто суждения его были непререкаемы — и веры в его благие намерения: домашние фразочки на «домашнем языке», которые проникли сквайру в самое сердце. Возможно, владей Молли французским свободнее, она не смогла бы подобрать столь трогательных, непосредственных, несвязных слов. Тут и там встречались вкрапления на английском; эти слова снедаемый нетерпением сквайр успел прочитать, пока дожидался возвращения Молли. Стоило ей умолкнуть, он требовал: «Продолжай». Он не открывал лица, а в паузах повторял лишь одно это слово. Молли встала и принесла еще несколько писем Эме. Рассматривая их, она нашла еще один документ:
— Вы это видели, сэр? Свидетельство о крещении, — она начала читать вслух, — Роджера Стивена Осборна Хэмли, родившегося двадцать первого июня 183- года, сына Осборна Хэмли и его жены Мари Эме.
— Дай мне, — сказал сквайр срывающимся голосом, протягивая к ней жадную руку. — Роджер — это мое имя, Стивен — имя моего бедного покойного отца: он был моложе моих нынешних лет, когда скончался, но мне всегда представлялся дряхлым старцем. Как он любил Осборна, когда тот был еще совсем крошкой! Молодец, мой мальчик, что вспомнил своего деда Стивена. Да, именно так его и звали! А Осборн — Осборн Хэмли! Один Осборн Хэмли лежит бездыханный на своей постели, а другой… другого я никогда не видел и не слышал о нем до сегодняшнего дня. Мы обязательно будем звать его Осборн, Молли. Роджер уже есть, — собственно, Роджеров целых два, вот только один из них уже никуда не годен, а Осборна больше нет, если только этого кроху не станут звать Осборном; мы перевезем его сюда, найдем ему няньку, а мать его устроим в ее родной стране, чтобы она до конца дней не знала нужды. Это я оставлю себе, Молли. Ты умница, что нашла этот документ. Осборн Хэмли! И сколько бы лет жизни ни даровал мне Господь, во все эти годы внук не услышит от меня ни одного резкого слова — никогда! Ему незачем будет меня бояться. О мой Осборн, мой Осборн, — вскричал он, — знал бы ты, как теперь терзается мое сердце за каждое неласковое слово, сказанное тебе! Знал бы ты, как я тебя любил, мальчик мой, мой сынок!
Из общего тона писем у Молли составилось впечатление, что молодая мать вряд ли согласится расстаться со своим сыном с той легкостью, какой, похоже, ожидал от нее сквайр. Возможно, письма не свидетельствовали об изощренном уме (хотя Молли даже и мысль такая не пришла в голову), но в каждой их строчке говорило своим нежным языком сердце, исполненное любви. Впрочем, Молли понимала, что сейчас не время заводить речь об этих ее сомнениях; куда уместнее было повернуть разговор на пока еще неведомые достоинства и прелести маленького Роджера Стивена Осборна Хэмли. Она дала сквайру возможность до полного изнеможения гадать о том, как именно произошло то или иное событие, и даже помогала ему строить предположения; вдвоем, зная далеко не все факты, они напридумывали самых удивительных, фантастических и маловероятных вариантов. Так и прошел этот день, и наступила ночь.
Список лиц, имеющих право присутствовать на похоронах, был невелик — их оповещением занялись мистер Гибсон и фамильный поверенный сквайра. Но когда рано утром на следующий день мистер Гибсон приехал в Холл, Молли задала ему вопрос, который сам собою родился у нее в голове — хотя, похоже, так и не родился в голове у сквайра, — как именно оповестить об утрате молодую вдову, которая живет где-то неподалеку от Винчестера, тревожится и ждет если не приезда того, кто лежит бездыханным в своем далеком доме, то хотя бы его письма. Одно из ее писем, написанное иностранным почерком, уже пришло в почтовую контору, куда она отправляла все свои послания, но, разумеется, в Холле ничего об этом не знали.
— Необходимо ее известить, — задумчиво произнес мистер Гибсон.
— Необходимо! — откликнулась его дочь. — Вот только как?
— День-другой ожидания будет не во вред, — сказал он, будто намеренно откладывая решение проблемы. — Она, бедняжка, успеет встревожиться, начнет строить всевозможные мрачные предположения, в том числе и соответствующие истине; это ее немного подготовит.
— К чему? Нужно уже наконец что-то сделать, — сказала Молли.
— Да, ты права. Может быть, ты напишешь ей, что Осборн очень болен? Напиши завтра. Полагаю, что они обменивались письмами ежедневно, а теперь от него уже
