Сказки и веселые истории - Карел Чапек
Стало мне, друзья, не по себе.
«Эй, — закричал я вполголоса, — есть тут кто-нибудь? Куда мне идти?»
«За мной, за мной!» — всхлипнул тот же нежный и незримый голос, и я пошёл в ту сторону, куда он звал меня, не разбирая дороги, по росистым лугам и чёрным лесам.
Светил месяц, и весь мир застыл в холодной красоте. Знаю я, коллеги, наш край как свои пять пальцев, но в ту лунную ночь казался он мне волшебным, как мечта. Бывает же порой так, что найдёшь целый новый мир у себя под самым носом!
Долго я уже шёл за этим голосом, наконец говорю себе: «Погоди-ка, это словно бы должна быть Ратиборжская долина…»
«Сюда, доктор, сюда!» — позвал меня голос.
Прозвучало это, словно в реке плеснула и блеснула волна, и глядь — я стою у самой реки Упы, на серебряном лугу, в лунном сиянии. Посреди полянки белеет какое-то пятнышко, то ли чьё-то тело, то ли просто туман. Слышу я не то тихий плач, не то просто шум воды.
«Ну-ну, — говорю успокоительно, — кто мы и что у нас болит?»
«Ах, доктор, — отозвалось дрожащим голоском светлое пятнышко на земле, — я просто ви́ла, маленькая русалочка! Мои сёстры плясали по лугу, и я танцевала вместе с ними, и вот, не знаю как — не то я споткнулась о лунный луч, не то я поскользнулась на том отблеске, что дрожит на капельках росы, — не знаю, доктор, что со мной случилось, а только вот я лежу и никак не могу встать, и ножка у меня болит и болит…»
«Ну, барышня, — говорю я ей, — у вас, вероятно, вывих или перелом. Мы это поправим… Так вы, значит, одна из тех русалок, которые тут танцуют на лугу? Вот как, вот как! И если вам попадётся какой-нибудь молодец из Жернова или из Слатины, вы его затанцуете насмерть, так? Гм, гм!.. А вы знаете, девочка, что это безобразие?.. То-то! Такие шалости вас до добра не доведут. Вот они, эти танцульки, чем кончаются!»
«Ах, доктор, — захныкало светлое пятнышко на поляне, — если бы вы знали, как у меня ножка болит!»
«Понятно, что болит, — говорю. — Перелом должен болеть».
И стал на колени возле русалочки, чтобы забинтовать ей ножку.
Коллеги, на веку мне довелось вылечить сотни и сотни переломов, но лечить русалок — горе, да и только! Ведь тело-то у неё и косточки из лунного света, в руки его взять нельзя, такое оно нежное, невесомое, словно ветерок или туман. Вот тут и попробуйте его вытянуть, направить и перевязать! Говорю вам, адский труд! Попробовал перевязать паутинкой, но русалка ноет:
«Ой, режет, как проволока!»
Хотел я укрепить сломанную ножку лепестком яблоневого цвета, а она расплакалась:
«Ах, ах, давит, как камень!»
Ну что тут делать будешь? И вот пришлось мне наконец счистить, как кожицу, самый блеск, знаете, такой металлический отлив, что бывает на крыльях стрекозы. Сделал я из него две шинки, а лунный луч в капельке росы разделил на семь цветов радуги и самым тоненьким — синим — лучиком привязал эти шинки к сломанной русалкиной ножке. Такая была каторжная работа, что я даже вспотел — лунный свет мне казался жарче августовского солнца!
А когда наконец всё было сделано, сел я возле русалки и говорю:
«Всё в порядке, барышня, теперь вам нужен покой. И ножкой этой не смейте шевелить, пока не срастётся. Но вот что: послушайте, миленькая, удивляюсь я вам и вашим сёстрам! Почему вы всё ещё тут? Ведь, вероятно, уже все вилы и русалки, сколько их было на свете, давным-давно нашли себе лучшее место…»
«Где?» — прошептала русалка.
«Ну, где же! — говорю. — Понятно, в кино, там, где ставят фильмы, знаете? Они играют и танцуют в кинокартинах, получают кучу денег, и весь мир на них потом любуется. Это же чудесное дело, барышня! Все русалки — и женщины и мужчины — давно уже там. Если бы вы видели туалеты и драгоценности этих русалок, — ого-го! Вы бы там никогда и не надели такого простого платьишка, какое на вас сейчас».
«Смотрите-ка! — возмутилась русалочка. — А ведь это платьице соткано из мерцания светлячков!»
«Ну вот, — говорю. — Таких уже давно не носят, и фасоны теперь совершенно другие».
«Со шлейфом?» — затрепетав, спросила русалочка.
«Не ручаюсь, — отвечаю, — я в этом не специалист. И мне уже пора идти, с минуты на минуту рассветёт, а, насколько мне известно, вы, русалки, можете появляться, только пока темно, верно?.. Так с богом, барышня, а насчёт кино вы поразмыслите».
Больше я этой русалки не видел. Вероятно, поломанная берцовая косточка у неё хорошо зажила. Но что вы думаете? С того времени русалки и вилы перестали показываться в Ратиборжской долине. А куда они делись? Ясное дело, ушли в кино. Впрочем, вы сами обратите внимание: в кино кажется, что на экране движутся барышни и дамы, а ведь тела у них никакого нет, дотронуться до них нельзя — всё там из одних лучей. Отсюда видно, что они не кто иные, как русалки. И потому в кино приходится гасить свет, чтобы было темно, — ведь русалки и прочая призрачная живность страшно боятся света и показываются только в темноте.
И ясное дело, что ни призраки, ни прочие сказочные создания в наши дни не проживут, если не найдут себе другого, более разумного занятия. Возможностей у них для этого сколько угодно.
*
Батюшки мои, а ведь мы, ребята, за всеми этими россказнями чуть не позабыли про волшебника Магната! Сам же он не мог ни пикнуть, ни подать знака — ведь у него всё ещё до этой самой минуты сидела в горле слива. Он мог только потеть от страха, вращать глазами и думать: «Когда же мне наконец эти четыре доктора помогут?!»
— Так, пан Магиаш, — сказал наконец доктор из Костельце, — теперь мы приступим к операции. Но надо нам вымыть руки, потому что в хирургии главное дело — чистота.
И начали все четыре доктора мыть руки — сначала тёплой водой, потом чистым спиртом, потом бензином, потом карболкой, затем облачились в белые халаты… Ой, батюшки-светы, ребята, сейчас начнётся операция! Кто боится на неё смотреть, пусть лучше
