Халлдор Лакснесс - Возвращенный рай
— Сказали, что тебя вызывают на допрос. Меня тоже вызывали.
— Ты бы одолжил мне одну свою лошадь, раз уж нам с тобой по пути.
— Я закончил все и еду обратно. К тому же у меня только одно седло.
— А я привыкла без седла.
— Ты же мне не разрешила тогда сесть на твоего серого.
Девушка взглянула на него ошеломленно, покраснела до корней волос и потупила взор. Потом повернулась и пошла своей дорогой.
— Я же с тобой разговариваю! — крикнул он вслед.
— Мне кажется, мы с тобой уже побеседовали весной, — ответила она.
— Я хотел тебе сказать, что Бьёрн обо всем со мной договорился. Если судья будет тебя спрашивать, скажи, что это был я.
— О чем ты?
— Скажи, что прижила ребенка со мной. Мы поженимся.
— У тебя, верно, не все дома. Нет, такого я еще не слышала!
— Ты скажи только, что однажды я зашел к тебе в чулан. Ты сбивала масло, и я уложил тебя на ящик. Ты же прекрасно понимаешь: чтобы ребенок появился на свет, нужен мужчина.
— Не понимаю я мужчин, — ответила девушка. — Если ты мужчина.
— Ты достаточно взрослая, и пора бы тебе знать хотя бы, как спариваются животные.
— Хочешь сказать, что я животное? Да? Может быть, ты думаешь, я корова?
— Пастор требует, чтобы у ребенка был отец. И если судья начнет расспрашивать, ты только скажи, что это я поднял тебе подол чуть повыше колен.
— Если судья спросит, я отвечу то, что сочту нужным и правильным. Ничего другого я не скажу, не могу сказать, не должна и не хочу говорить.
— Пойми же, он предлагает нам деньги и землю, — крикнул он ей вслед.
— Мне никто ничего не предлагает.
— Разве ты не понимаешь, что тогда мы будем обеспечены на всю жизнь?
— А мне ничего не нужно.
Он вскочил в седло:
— Конечно, ты предпочитаешь за крону спать со стариком Бьёрном.
Девушка остановилась, обернулась и, поглядев на него в упор, спросила:
— А кто получил эту крону?
Парень стегнул лошадь кнутом и ускакал.
Судья лежал на диване без пиджака, читал детективный роман и курил трубку. Девушку ввели к нему через кухню, предварительно накормив кашей. Судья пускал такие огромные клубы дыма, что казалось, горит копна сена. Он засмеялся чему-то в книге, и вдруг взор его упал на девушку.
— Чего тебе? — спросил он поднимаясь.
— Мне велели прийти, — ответила девушка, — относительно ребенка.
— А-а-а… Так это ты та самая несчастная дурочка? — сказал судья, рассматривая ее. — Подумать только — какая молоденькая! Ну и плут же этот старик! Таких надо обдирать и пускать по миру, пусть бы его содержал приход! А в твоем положении, мой ягненочек, из двух зол выбирают меньшее. Тебе лучше всего соединиться с тем парнем, которого я допросил утром. Правда, не такая уж завидная партия. Ни одной из женщин, которых старик Бьёрн награждает своими незаконными младенцами, не позавидуешь. Ну скажи мне, что это вас, таких молоденьких, тянет к старику в постель? Мне вот никак не удается заполучить себе какую-нибудь красотку, хотя я ничем не хуже старика Бьёрна. Вот и приходится спать с собственной женой.
Девушка не нашлась, что ответить, к тому ж она боялась судьи.
— Слушай, что я тебе скажу, — продолжал судья. — Церковники наверняка потребуют расследования, что очень похоже на пастора Йоуна — он ведь известный крючкотвор. Помни, что я хочу помочь тебе. Что бы тебя там ни спрашивали, ты должна твердить одно: этот дьявол парень, ну как там его зовут, он поймал тебя в сарае или в коровнике…
— Во всяком случае, не в чулане, — сказала девушка. Ответ ее заставил судью встрепенуться, и он повторил удивленно:
— Значит, это было не в чулане, а где же? Впрочем, все равно. Где бы там ни было, он повалил тебя на ящик…
— Что я, животное? — спросила девушка и сердито взглянула на судью. — Или вещь какая-нибудь, которую можно швырнуть на ящик?
Судья вышел из себя. Топнул ногой.
— Что это за нахальство! Попробуй управлять таким народом! По-вашему, я должен превратиться в круглого идиота и перед богом и королем засвидетельствовать непорочное зачатие? Из такого народа дурь надо выколачивать плетью. Я больше не желаю слушать твою глупую болтовню! Скажешь так, как я тебе велел, девчонка!
Позже, в тот же день, девушку ввели в комнату, служащую залом суда. Судья восседал в синем должностном облачении с позолоченными пуговицами, в фуражке с позолоченным околышем. Был там еще какой-то человек с книгой. Пастор Йоун сидел у окна и наблюдал за своими лошадьми, пасшимися на выгоне. Никто не взглянул на девушку, неуверенно вставшую у порога. По глазам ее было видно, как сильно колотится ее сердце. Судья приказал подать ему книгу. Вероятно, он считал, что будет выглядеть внушительнее, держа книгу перед собой. Когда он открыл ее, из нее выпало несколько листков бумаги. Перебирая их, он что-то напевал себе под нос. Затем, не поднимая глаз, скороговоркой забормотал: «Согласно записке духовного лица от такого-то числа, такого-то месяца и так далее… гм… Стейнбьорг Стейнарсдоухтир из Лида дала невразумительные показания об отце рожденного ею ребенка. Вышеуказанная особа давала неразумные ответы вышеуказанному духовному лицу…» Ну, я не собираюсь читать до конца всю эту чепуху. Насколько я понимаю, дело ясное. Вот передо мной бумага, подписанная Йоуханном Гейрасоном из Драунгара, где он клятвенно подтверждает свое отцовство.
— Что-что? — переспросил пастор.
— Как «что»? — раздраженно отозвался судья.
— Я всего-навсего простой служитель церкви, — сказал пастор, — и мне не приходилось слышать, чтобы мужчины клятвенно подтверждали свое отцовство.
— А почему же нет?
— В подобных случаях они, как правило, клянутся в своей полной непричастности.
— Вы можете думать что угодно, мой дорогой пастор. И вообще, я могу приказать подогнать ваших лошадей и, пожалуйста, езжайте, если вам того хочется.
И, заглянув в книгу, судья добавил:
— Я официально вручаю вам этот документ как основание для законной регистрации вышеуказанного случая. Не вижу никакой причины, чтобы в нашей округе по этому поводу ходили всевозможные толки.
В зале воцарилась тишина. Это мгновение очень напоминало сагу о Ньяле — те места, где говорится, что наступила тишина. С переплета окопных рам птицы пересели на подоконник. В привычном «гм», слетевшем с уст пастора, звучали вопросительные нотки. Они относились к девушке.
— Я не знаю, — произнесла девушка.
— Чего ты не знаешь? — сурово спросил судья.
Набравшись духу, девушка наконец ответила:
— Я не знаю, как появляются дети.
Мужчины оторопело посмотрели друг на друга. Пастор засунул в рот табак.
— Этот вопрос не стоит на повестке дня, — заявил судья. — Мы собрались сюда не для того, чтобы разбираться в естествознании. Появление на свет ребенка подтверждено, отцовство установлено, и делу конец.
— Да… гм… — произнес пастор. — Как же так? Неужели я ослышался, птичка моя? Ты же на днях называла имя другого человека!
— Я со своей стороны закончил дело. — Судья захлопнул книгу. — Я велю подвести ваших лошадей.
Но пастор упорствовал.
— Могу я спросить, прежде чем удалюсь? Прости, дитя мое, скажи — парень, который подписал этот документ, когда он залезал тебе под подол?
— Никогда…
— Да-да, — кивнул головой пастор. — Могу я просить господина судью разрешить моим коням попастись еще малость? А теперь я хочу обратить внимание властей на то, что девушка не признает лицо, подписавшее этот документ, отцом ребенка.
— Еще бы! Неудивительно! — сказал судья. — Она не понимает ваших речей, вы изъясняетесь слишком старомодно. Я вас тоже не понимаю. Вы пытаетесь запутать человека, обращаясь к нему на языке саг. Это никуда не годится!
Тогда пастор спросил девушку:
— Когда ты спала с парнем из Драунгара, моя милая?
— Никогда, — ответила девушка.
— Но, кажется, немножко… с этим Бьёрном?
— Я на днях рассказала все отцу Йоуну, все, как было.
— Прошу прощения, — сказал пастор. — Вы, как судья, считаете обязательным, чтобы отец ребенка был установлен правильно?
— Мне все равно, — ответил судья. — Никто ведь не жаловался.
— Следует ли понимать так, что вы, судья, отрицаете необходимость заботы о спасении души в Исландии?
— Я думаю, что религия не должна вмешиваться в то, как люди совокупляются друг с другом, — отрезал судья. — Ведь Иисусу нет дела до того, как размножаются, скажем, млекопитающие. Но у духовенства, видно, другое мнение на этот счет. Дошло до того, что духовные отцы готовы объявить детородные органы вместилищем души.
— Значит, гражданские власти считают, что этот ребенок с самого рождения должен быть подкидышем и не иметь всю жизнь возможности доказать, кто его отец? Это достойно всяческого порицания, тем более что все происходит прямо на глазах у священника, призванного действовать согласно совести и по законам страны.
