Уильям Теккерей - Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим
"Голову даю на отсечение, — сказал Морган сержанту, которому он все это выкладывал, — был бы здесь мой братец Бин, его бы тут же произвели в сержанты".
"А что, он до тебя дотянет?" — поинтересовался сержант.
"До меня? Сказали тоже! Да у нас в семье меня недоростком зовут. Нас шестеро братьев, не считая меня, но Бин выше всех вымахал. В чулках семь футов росту! Это так же верно, как то, что меня зовут Морган".
"А нельзя ли послать за твоими братьями и сманить их к нам?"
"Нет уж, и думать не могите! С тех пор как меня заграбастал один из ваших, они сержантов видеть не могут, — отвечал Морган. — Эх, и жалко же, что они не приедут. Представляю, каким великаном смотрел бы Бин в гренадерской шапке!"
Больше он ни слова не сказал про своих братьев, а только вздохнул, будто сожалея о их горькой участи. Сержант, однако, все доложил офицерам, а там дошло и до самого короля. Его величество такое взяло любопытство, что он согласился отпустить Моргана на родину, только бы тот доставил ему своих братьев-великанов и воротился в полк сам-седьмой.
— Что ж, они и вправду такие, как он описывал? — поинтересовался мой спутник. Я невольно посмеялся его наивности.
— Уж не думаете ли вы, — вскричал я, — что Морган воротился на службу? Держи карман шире! Ему лишь бы на свободу вырваться! На деньги, что ему дали для всей оравы, он купил себе в Типперэри славную ферму, да и зажил припеваючи, он на этой истории заработал побольше ваших вербовщиков.
Прусский капитан от души посмеялся рассказу и заметил, что англичане всему свету известны как дошлая нация, однако согласился с моей поправкой, что ирландцы, пожалуй, будут похитрей англичан. Мы продолжали путешествие, весьма довольные друг другом, так как и у него нашлось, что порассказать из событий этой войны, — о храбрости и дальновидности Фридриха, о тысяче случаев, когда король был на волосок от смерти, о его победах и поражениях, не менее почетных, чем победы. Сейчас, на правах джентльмена, я с удовольствием слушал эти басни, а между тем всего три недели назад я был во власти совсем других чувств, описанных в конце предыдущей главы. Тогда я еще помнил, что слава достается генералу, а бедняге солдату выпадают лишь палки да оскорбления.
— Кстати, кому вы везете депеши? — спросил меня офицер.
Опять каверзный вопрос, на который я ответил наобум:
— Генералу Роллсу. — Я видел генерала прошлый год, и это было первое имя, пришедшее мне в голову. Мой друг вполне им удовлетворился; мы продолжали тише путешествие до захода солнца и, так как лошади наши устали, решили сделать привал.
— Вот славная гостиница, — сказал капитан, когда мы подъехали к дому, стоявшему, как мне показалось, в одиноком, глухом месте.
— Она, может быть, хороша для Германии, но вряд ли придется по вкусу старой Ирландии, — возразил я. — В какой-нибудь лиге отсюда Корбах. Доедемте лучше до Корбаха.
— А вам не хочется увидеть первую красавицу в Европе? — спросил офицер. — Ага, вы шалун, как я погляжу, вам не устоять перед этим доводом!
И действительно, этот довод всегда действовал на меня неотразимо, в чем я охотно признаюсь.
— Здешний хозяин богатый фермер, — пояснил мне капитан, — гостиницу он держит так, между прочим.
И в самом деле, это место скорее походило на ферму, чем на странноприимный дом. Мы вошли в большие ворота и попали в обширный двор, обнесенный высокой каменной оградой, в глубине его высилось мрачное покосившееся здание. Во дворе стояло два фургона, лошади были выпряжены и жевали свой корм тут же под навесом; несколько человек слонялось взад и вперед, среди них два сержанта в прусской форме, они отдали моему капитану честь. Я счел это обычной формальностью, но чем-то жутким и отталкивающим веяло от гостиницы, и я заметил, что люди, открывшие ворота, тотчас же захлопнули их за нами. В этой местности неспокойно, пояснил мне капитан, повсюду рыщут отряды французской конницы, а с этими злодеями держи ухо востро.
Как только сержанты взяли у нас лошадей, мы пошли в дом ужинать. Одному из них капитан поручил отнести ко мне в комнату мой дорожный саквояж, и я обещал молодцу рюмку шнапса за его труды.
Старая карга, прислуживавшая за столом вместо очаровательного создания, которое я ожидал увидеть, принесла нам яичницу с беконом.
— Угощение более чем скудное, — посмеялся капитан, — но солдат и не с таким мирится.
С величайшей обстоятельностью он снял шляпу и перчатки, отстегнул портупею с саблей и уселся за стол. А тогда и я, чтобы не уступить ему в учтивости, снял оружие и сложил его туда же, на старый комод.
Старуха принесла нам прекислого вина, и этот вырви-глаз вместе с ее пакостной рожей сразу испортили мне настроение.
— А где же обещанная красотка? — спросил, я, как только карга скрылась за дверью.
— И-и, пустое! — рассмеялся капитан, пронизывая меня пристальным взглядом. — Считайте это шуткой. Я устал, мне не хотелось ехать дальше. По части прекрасного пола лучше этой женщины тут не найдешь. И ежели она вас не прельщает, придется вам, мой друг, подождать до другого случая.
Эти слова мне и вовсе не понравились.
— Клянусь честью, сударь, — сказал я, напружившись, — вы поступили весьма неучтиво.
— Я поступил, как считал нужным! — отпарировал капитан.
— Сэр, — вскричал я, — вы забываетесь, я британский офицер!
— Вздор и вранье! — заорал мой спутник. — Вы дезертир! Вы самозванец, сэр! Уже три часа, как я вас разгадал. Вы и вчера были мне подозрительны. Мои люди донесли мне, что из Варбурга сбежал солдат, и я был уверен, что это вы. Ваши враки и все ваши благоглупости окончательно меня убедили. Вы говорите, что везете депеши генералу, которого уже десять месяцев нет в живых. У вас дядя посол, а вы даже имени его не знаете. Согласны вы взять задаток и поступить к нам на службу или предпочитаете быть выданным вашему начальству?
— Ни то, ни другое! — воскликнул я и с проворством тигра бросился на него. Но противник мой был начеку. Он выхватил из карманов пару пистолетов, выпустил заряд в воздух и вскричал, стоя по другую сторону стола и следя за каждым моим движением:
— Ни с места, или я размозжу тебе череп!
В ту же минуту дверь распахнулась, и в комнату ворвались давешние сержанты, держа наперевес мушкеты с примкнутыми штыками.
Игра была кончена. Я бросил нож, которым было вооружился, так как старая карга, подав нам вина, унесла мою саблю.
— Я вступаю добровольно, — сказал я.
— Ну вот, давно бы так, голубчик! А как прикажете вас записать?
— Пишите Редмонд Барри из Балли Барри, — сказал я надменно, — потомок ирландских королей!
— Случалось мне навещать ирландскую бригаду Роша, — сказал вербовщик с усмешкой, — я подбивал там кое-кого из вашей братии перейти к нам, и чуть ли не все они были потомками ирландских королей.
— Сэр, — сказал я, — потомок или не потомок, но я, как видите, джентльмен!
— Таких джентльменов у нас в войсках хоть пруд пруди, вот увидите, отвечал капитан все с той же язвительной усмешкой. — Тем временем, господин Джентльмен, предъявите свои бумаги, тогда будет ясно, кто вы такой.
У меня в бумажнике вместе с документами Фэйкенхема лежало несколько банкнотов, и мне совсем не улыбалось с ними расстаться. А я подозревал, и совершенно справедливо, что это пустая уловка капитана, чтобы ими завладеть.
— Мои личные бумаги вас не касаются, — заявил я. — А в армию я зачислен как Редмонд Барри.
— Подать сюда, без разговоров! — взревел капитан, хватая трость.
— Не дам! — заупрямился я.
— Собака! Ты бунтовать? — крикнул он и наотмашь ударил меня тростью по лицу, очевидно, чтобы вызвать на сопротивление. Я кинулся к нему, чтобы вцепиться ему в горло, но тут налетели оба сержанта и повалили меня наземь, я ударился головой в то самое место, куда недавно был ранен, и потерял сознание. Когда я опомнился, из раны хлестала кровь, мой нарядный кафтан с меня сорвали, кошелек и бумаги исчезли бесследно, а руки были связаны за спиной.
У великого и преславного Фридриха имелись десятки таких торговцев белыми рабами; они шныряли повсюду вдоль границ его страны, сманивали целые отряды, похищали крестьян и не останавливались ни перед какими преступлениями, чтобы снабдить его блистательные полки пушечным мясом. Я не могу отказать себе в удовольствии поведать здесь, какая судьба постигла подлого негодяя, который, презрев закон дружбы и товарищества, так успешно обвел меня вокруг пальца. Этот субъект, происходивший из знатной фамилии, человек, не лишенный способностей и мужества, был одержим страстью к игре и мотовству; плата наводчиков в отряде вербовщиков привлекала его больше, нежели жалованье капитана в пехотном полку. Самого короля, должно быть, тоже больше устраивало видеть его в первом качестве. Звали его мосье Гальгенштейн, и он весьма благоуспешно подвизался на своем разбойничьем поприще. Он говорил на всех языках, бывал во всех странах, и ему ничего не стоило раскусить такого простака и хвальбишку, как я.
