Карл Гьеллеруп - Мельница
Ну, если б Ане взяли на мельницу, это было бы замечательно. Просто Заячьей вдове казалось, что тамошнее место занято. Значит, Пострельщиковой Лизе теперича дадут расчет?
К сожалению, нет, пока что она остается, однако пара лишних рук там не помешает.
Разумеется. Хотя, насколько слышала Заячья вдова, Лиза с ее расторопностью успевает везде — и по хозяйству, и в пекарне.
Увы, она действительно работает за десятерых! Но с этим пора кончать, потому что Пострельщикова Лиза до добра не доведет.
Заячья вдова наморщила лоб, фактически упрятав его под волосы, и так нажала на двойной подбородок, что выпятился нижний его слой; губы у нее задергались, а уши… если б они обладали той подвижностью, какую от них следовало ожидать из-за прозвания вдовы… ну, по крайней мере, левое ухо непременно склонилось бы к мадам Андерсен, которая, качая головой и подмигивая, нагнулась совсем близко к собеседнице.
Вообще-то мадам не была болтлива и, если речь шла о семейных делах, умела держать язык за зубами; однако к Заячьей вдове она издавна испытывала нечто вроде снисходительного доверия, хотя теперь, при обсуждении столь деликатных материй, вовсе не собиралась раскрывать ей коварную игру, затеянную на мельнице Лизой еще при жизни своей хозяйки, дочери мадам. Да если б не Ханс, прислуга бы, наверное, уже заставила Якоба повести ее к венцу, только ответственность за ребенка мешала мельнику дать сыну в мачехи этакую мерзавку. Просто удивительно, что он чуть ли не искал защиты у сына. Якоб постоянно держал его при себе, особенно в последнее время, из чего мадам Андерсен сделала вывод, что положение, вероятно, снова обострилось, тогда как раньше ей казалось, что все постепенно утрясается. Вот почему Ане подвернулась очень кстати; мадам вовсе не хотелось при данных обстоятельствах подсовывать на мельницу кого ни попадя, Ане же была девушка добропорядочная и сметливая. Может, если Лиза больше не будет там одна, все пойдет иначе и в конце концов эта гадина удалится сама по себе.
Заячья вдова весьма сочувственно выслушала историю о происходящем на мельнице, но, поддакивая, одновременно прикидывала: коль скоро Лиза того гляди возвысится из прислуг в хозяйки, почему бы и ее Ане не попробовать добиться того же, если удастся вывести соперницу из игры? Посему вдова склонна была отказаться от планов с пасторской усадьбой и предпочесть вариант с мельницей, тем более что служба у пастора ни в коем случае не обещала такого возвышения, как мельница.
Дабы ковать железо, пока горячо, отправили за мельником подпаска. Мельник не замедлил явиться, ведя за руку Ханса…
И вот теперь они сидели за ужином, а когда первый голод был утолен, мадам Андерсен выступила со своим предложением, горячо рекомендуя зятю Зайку-Ане как совершенно незаменимую прислугу. Дракон посчитал нужным подкрепить материнскую рекомендацию одобрительным бормотанием, которое он издавал, продолжая жевать, а Заячья вдова слезливым голосом заверила всех, что ее Ане будет выкладываться изо всех сил, поскольку и не желает себе лучшего места, нежели на мельнице.
Хотя мельник кивками и междометиями выразил полное признание достоинств Зайки-Ане, он явно не торопился соглашаться на это предложение. Позволяя другим высказываться, сколько душе угодно, он упорно молчал, не отводя взгляда от тарелки и с машинальной старательностью нарезая кубиками бутерброд.
Настроение у Якоба было прескверное. Он понял, что это наступление на Лизу. Выпады против нее случались и раньше, но теперь речь шла о хорошо подготовленной, решительной атаке. Уступи он, и на мельнице появится постороннее лицо, которое устроит слежку, а при одной мысли об этом Якоба бросило в жар. С другой стороны, атака исходила от весьма уважаемого им человека — матери покойной Кристины и бабушки Ханса, которая имела право на свое мнение; к тому же в ее словах была немалая доля истины.
В разговоре возникла пауза, нарушенная Хансом, который в продолжение беседы переводил сияющие глаза с одного ее участника на другого.
— Значит, когда появится Ане, Лиза уйдет?
Мадам Андерсен обменялась с Заячьей вдовой понимающим взглядом, что еще более обеспокоило и раздосадовало мельника. Однако Дракон, обычно пребывавший в блаженном состоянии обособляющей от других тупости, вероятно, захотел по доброте душевной утешить мальчика: пускай, мол, не боится, Лиза никуда не уйдет, ведь Ане тоже вряд ли потянет на себе всю мельницу. Последнее подтвердила и вдова, заметив, что, конечно же, как Ане ни сильна и проворна, ей всех дел не потянуть, особенно в первое время.
К глазам мальчика подступили слезы разочарования.
— Да что ж ты, Ханс, сразу распускаешь нюни! Сказано, она не уйдет. Никуда Лиза не денется, она останется на мельнице и дальше. Слышишь?
Ханс прекрасно слышал и потому заревел:
— А я как раз не хочу, чтоб она оставалась. Пускай будет Ане…
Неожиданный протест настолько обескуражил дядю, что тот, откинувшись на спинку стула, выпучил глаза на племянника.
— Что за ребенок! Только что хныкал, что Лиза уйдет, а теперь знать ее не хочет… Удивительное создание… Матушка, налейте-ка ему киселя, может, успокоится.
Пока мадам Андерсен следовала этому хозяйственному совету, который, кстати, возымел действие, мельник объяснял, что он никак не возьмет в толк, зачем ему кормить и поить двух работниц (да еще платить обеим жалованье), если имеющаяся у него одна прекрасно со всем справляется.
Его шурину это соображение показалось настолько очевидным, что он даже удивился, как оно не пришло в голову ему самому. Отложив нож, он стукнул кулаком по столу.
— Ты совершенно прав, Якоб. Действительно, какого черта!
Впрочем, укоризненный взгляд матери дал ему понять, что он сморозил глупость и вообще не разбирается в предмете разговора. Дракон пристыженно умолк, запил свое смущение водкой и, несмотря на сопротивление мельника, налил и тому: дескать, нет ничего лучше стопки датского самогону, чтоб шибал сивухой, вот он берет за живое, не то что всякие ихние аквавиты, а закусить хорошо краюхой черного хлеба с тминным сыром — такого сыра, как делает матушка, ни у кого не сыскать.
— Ты вот говоришь, что со всем справляется одна прислуга, — продолжила свои рассуждения мадам Андерсен, — но некоторые вещи, наверное, не мешает и улучшить. В ту пору, когда за кухней и подвалом приглядывала покойная Кристина (при этих словах Дракон глубоко вздохнул, а Заячья вдова покачала головой), кое-что на мельнице, пожалуй, было иначе… Да и за ребенком сейчас приглядеть бывает некому, к Лизе у него доверия мало, а ты не можешь вечно ходить за ним по пятам. Особо экономить на еде и жалованье тебе, слава Богу, не надо, если же в доме будет больше порядка и заботы — это, между прочим, тоже дорогого стоит.
— И то правда, — подхватил Дракон, стремившийся всячески загладить свою оплошность, — матушка говорит очень верные слова. Ты бы, Якоб, подумал над ними.
— Тут, можно сказать, счастливый случай, — продолжила матушка, — не каждый день представляется возможность нанять дельную работницу.
— Уж будьте уверены, Ане будет трудиться не покладая рук.
— Еще бы, постоянная работа сейчас на дороге не валяется, — вставил Дракон.
— Ладно, я поговорю с Лизой. Может, она и сама захочет помощи, если ей предложить.
— Не знаю, зачем тебе спрашивать Лизу, — колко заметила мадам. — А уж чего она хочет, и так всем известно.
От столь прямого намека мельник покраснел и украдкой обвел взглядом остальных присутствующих. Вдова успела изобразить на лице полное неведение, шурин же многозначительно закивал, мол, и впрямь «всем известно», при этом лихорадочно и безнадежно маясь вопросом, что имела в виду мать и какого рожна хочет Лиза. Дело в том, что мать считала Хенрика непростительным болтуном, а потому не делилась с ним своей тревогой по поводу происходящего на мельнице.
Мадам Андерсен попыталась еще раз переубедить мельника, однако тот стоял на своем: он должен поговорить с Лизой, и если она по-прежнему хочет вести хозяйство одна, пускай ведет.
На этом он встал: пора домой. Небо затянуло тучами, в окна стучал дождь, но мельник не захотел пережидать его. Завтра ему рано вставать, дел невпроворот. Оказалось, что Ханс заснул, положив голову на бабушкины колени.
— Пускай мальчик переночует, смотри, как он сладко спит.
— Нет, я его забираю с собой.
— Ну что ты его потащишь под дождь сонного!
— Ничего, не растает за две минуты, небось не сахарный… Ханс!
Наполовину проснувшийся и уловивший последние фразы мальчик принялся тереть глаза, бормоча, что хочет остаться у бабушки. Мельник нервно поскреб бороду, затем взял со стула свою шляпу и Хансову шапку.
— Нет, Ханс, пойдем. Тебе лучше быть дома…
Все трое, стоя у окна, смотрели, как отец с сыном идут по рябиновой аллее. Высокая фигура мельника пошатывалась, в его осанке и походке чувствовалось какое-то безволие. Мальчик, которого он держал за руку, бойко вышагивал чуть впереди, и создавалось впечатление, будто это он ведет отца, а не тот его: один раз он обвел мельника вокруг большой лужи. Постепенно их фигуры растворились в пелене дождя.
