Жорж Санд - Франсия
Франсия не произнесла ни слова. Сочтя, что она готова согласиться, Огоцкий сжал ее в своих сильных объятиях. Франсия испугалась и, пытаясь освободиться, вспомнила вдруг кинжале Мурзакина. Она осторожно достала его из-за пояса, незаметно прикрыв шалью.
— Не прикасайтесь ко мне, — сказала девушка Огоцкому. — Я не так достойна презрения и не так слаба, как вы полагаете.
Она была полна решимости защищаться, но он грубо набросился на нее, ничуть не поверив в искренность сопротивления. Вдруг при свете уличных фонарей Франсия заметила человека, следовавшего за каретой и находившегося совсем рядом.
— Антуан! — закричала она, высовываясь наружу. В то же мгновение дверца открылась, и, не опустив подножку экипажа, Франсия упала в объятия Антуана. Он подхватил ее как перышко. Граф попытался удержать Франсию, но фиакр проезжал уже возле Порт-Сен-Мартена, и бульвары были заполнены людьми, выходящими из театра. Опасаясь публичного скандала, Огоцкий захлопнул дверцу и велел кучеру ехать быстрее. Вскоре фиакр исчез среди множества пешеходов и карет.
Несмотря на полуобморочное состояние, Франсия все же сказала Антуану:
— Пойдемте к папаше Муане.
Через мгновение, набравшись мужества, она заставила себя идти. Они находились в двух шагах от кабачка «Деревянная нога», как жители квартала дружески называли заведение сержанта Муане. У инвалида вырвался крик радости при виде приемной дочери, но она была так бледна и слаба, что он отвел ее в пустое служебное помещение и поспешил задать ей вопросы. Франсия не могла еще говорить, и Муане стал расспрашивать Антуана. Тот стоял, опустив голову и отказываясь отвечать.
— Она сама вам расскажет, если захочет, а я помолчу. — Зная, что Франсия не станет объясняться в его присутствии, этот порядочный малый проявил терпение и деликатность, отказавшись узнать правду. Он удалился со словами: — Я помогу официанту закрыть заведение. Если понадоблюсь, вы меня там найдете.
Франсия, тронутая до глубины души, протянула ему руку, которую Антуан с чувством пожал, что, впрочем, никак не отразилось на его грубом обветренном лице.
— Ну, будешь ты говорить? — спросил Муане у Франсии, едва они остались одни. — Во всем этом есть что-то подозрительное! Я ничего не сказал, но не поверил ни одному слову в истории о возвращении твоей матери. Тем более что узнал о вещах, которые мне совсем не понравились. В то время, как я хлопотал, чтобы выпустили на волю твоего бездельника-брата, ты ушла, несмотря на мой запрет, и вернулась домой только утром. В тот же день ты исчезла, не попрощавшись со мной. Признавайся, слышишь? Если ты еще раз попытаешься обмануть меня, то внушишь мне презрение, и я откажусь от тебя.
Франсия, захлебываясь от рыданий, бросилась к его ногам. Последнее потрясение этого ужасного вечера заставило ее забыть о мигрени; в сердце девушки кипело негодование к обоим русским, пытавшимся унизить ее. Она честно и откровенно поведала Муане историю своих отношений с Мурзакиным. Слушая ее рассказ, Муане разразился энергичными ругательствами. Попутно упрекая бедную девушку, сержант заклеймил позором обоих иностранцев. Он не желал признавать никаких обстоятельств, смягчающих вину князя, и, когда Франсия попыталась убедить себя в том, что, возможно, он менее виновен, чем изобразил граф, Муане вышел из себя и не проявил сочувствия к ее горю.
— Ты бессердечная и подлая тварь, — сказал он ей, — ты предала свою страну и память матери! Ты отдалась человеку, который убил ее! Он рассказал об этом другой своей любовнице, и сейчас они вместе смеются над тобой. Потому что она такая же негодяйка, как он и ты! Она находит это забавным! Ах, женщины! Как это гнусно, и как правильно я поступил, не женившись! Ну же, перестань плакать, содержанка врага, или я выгоню тебя на панель к таким же, как ты! Таким же? Нет, я ошибся, забыл… Таким же?.. У уличных девок больше достоинства, чем у тебя! В день, когда враги вступили в Париж, ни одна из них не вышла на панель… Ах! Мне стыдно за тебя и за себя тоже, я помог тебе вернуться из России, но лучше бы я влепил тебе пулю в лоб! Вот прекрасный обломок великой армии, вот великолепный пример поражения, и что подумают о нас враги? — Франсия слушала его, подперев голову рукой. Впалая грудь, застывший взгляд. Она больше не плакала. Она размышляла о своей ошибке и понемногу начинала видеть в ней преступление. К ней вернулись кошмарные сны предыдущей ночи. Франсия вновь видела изуродованную голову своей матери и лошадь Мурзакина, несущуюся вскачь с этим кровавым трофеем.
— Папаша Муане, — прошептала она инвалиду, — прошу вас, не говорите больше ничего, вы сведете меня с ума!
— Нет, я хочу и буду говорить, — продолжал Муане, которому Франсия забыла сообщить, как сильно была больна в течение этих суток. — Я мало беседовал с тобой, я никогда не говорю тебе даже того, что должен был сказать! Я был слишком добр к тебе, слишком глуп. Ты всегда надувала меня, и то, что произошло, это и моя вина. Черт возьми! В этом повинна и нищета. Если бы у меня были деньги, чтобы устроить тебя, и время присматривать за тобой, друзья, которыми ты дорожила бы! Но с одной ногой, не имея ни гроша за душой, ни ремесла, ни семьи, ничего, я мог рассчитывать только на место буфетчика. С помощью моего друга я взял в аренду это проклятое заведение. Оно держит меня, как картинку, приклеенную к стене, и еле позволяет свести концы с концами. А тем временем умная мамзель, поселившаяся у меня в мансарде, не довольствовалась только работой. Ей понадобились тряпки и развлечения. Она, как и другие молодые работницы, позволяла парням из своего квартала водить себя на спектакли и прогулки, чтобы их родители влезали в долги. Я не раз говорил тебе: не ходи туда, с тобой приключится беда. Ты обещала мне все, что я хотел: тебя считали доброй и порядочной, но ты не такая! — Муане ударил себя в грудь. — У тебя нет ни сердца, ни души! Тряпка, вот ты кто! Птица, которая не вьет гнезда и летит туда, куда ее гонит ветер. Ты слушала людей, не заслуживающих уважения, и презирала себе подобных. Ты могла бы выйти замуж за Антуана, вероятно, ты еще сможешь это делать! Но нет, ты считаешь себя слишком красивой для него. У тебя была мать, которая вертелась на сцене перед казаками и говорила: «Я артистка». Ты отдалась цирюльнику, потому что он тоже артист! Послушай! Все, кто связан с театром, — это бродяги и честолюбцы! Они наряжаются в принцев и принцесс и мечтают стать королями и императорами. Я все это видел в Москве, там были театральные артисты — они выпивали с нами по рюмочке, но никогда не взяли бы в руки оружие, чтобы сражаться. Ты воспитана в этом мире и несешь на себе его отпечаток. Ты никогда не сделаешь ничего путного и будешь всегда рассчитывать на других.
— Папаша Муане, — проговорила оскорбленная и униженная Франсия, — я никогда не была такой подлой. Я никогда ничего не брала от вас и от тех, кто много работает и мало получает. Вся моя вина в том, что я не захотела стать нищей вместе с Антуаном, который недостаточно зарабатывает, чтобы иметь семью, поэтому он был бы несчастен. Те же, от кого я что-то принимала, не нашли бы любовниц, довольствовавшихся столь малым, и я никогда не отказывалась от возможности заработать несколько су, чтобы одеть моего брата. Наконец, я всегда руководствовалась лишь привязанностями, я не имела богатых любовников, хотя вы хорошо знаете, что в них не было бы недостатка, пожелай я этого.
— Я знаю, до сегодняшнего дня ты была скорее безумной, чем виновной — вот почему я прощал тебя, любил и не позволял говорить о тебе плохо. Я вообразил, что когда-нибудь ты повстречаешь подходящего человека, и он, оценив твою приветливость и доброе сердце, женится на тебе. Но сейчас! Сейчас, малышка, какой порядочный человек, даже влюбленный в тебя, захочет навеки соединиться с той, которую, как использованную вещь, бросил презренный русский?! С тобой хорошо погулять день или два, а затем передать другому — и так до тех пор, пока ты не окажешься в больнице или на панели.
— Так вот как вы утешаете меня. Вижу, мне остается только утопиться!
— Нет, это ничего не исправит, глупости! Ты не имеешь на это права — любой мужчина должен сознавать свои обязательства по отношению к родной стране, любая женщина обязана исполнять свой долг.
— О каком долге речь, если вы считаете меня безнравственной?
Муане был в замешательстве, он зашел слишком далеко. Он не был силен в силлогизмах, чтобы решить эту дилемму, и нашел единственный выход. Муане мог предложить Франсии только прощение и любовь Антуана.
— Есть лишь один человек, такой добрый и терпимый, что не прогонит тебя. Стоит сказать ему только одно слово. Однако это не значит, что у него нет чести. Он всегда обращается ко мне за советом, и, когда я скажу ему: честь может соседствовать с прощением, — он поверит мне. Итак, покончим с этим, я позову его, и пока вы будете говорить наедине, я положу на бильярд соломенный тюфяк. Ты будешь спать на нем в моей комнате, завтра попытаемся найти тебе мансарду.
