Генри Джеймс - Мадонна будущего. Повести

— Недостатку воли?

— Нет, недостатку чувства собственного достоинства.

— Он не признает взятых на себя обязательств?

— Напротив, мистер Солтрам даже слишком их признает, в особенности на публике. Он с улыбкой раскланивается с ними через улицу, но стоит им ее пересечь, как наш друг немедля отворачивает нос и старается поскорей затеряться в толпе. Солтрам осознает свой долг в чисто духовной плоскости, но это осознание ни в коей мере не толкает его на совершение реальных поступков. Обязанности по отношению к близким, заботу о них он с легкостью перелагает на чужие плечи. Зато он охотно принимает любые услуги, ссуды, пожертвования, отделываясь чувством мучительного стыда, но не более того. К счастью, наша небольшая, но сплоченная компания верных ему людей делает для него все, что в наших силах.

Я умолчал о трех отпрысках, произведенных мистером Солтрамом на свет в пору ветреной юности. Зато подчеркнул, что усилия он прикладывает неустанно — подчас самые неимоверные, впору исполину. Однако успехом они не увенчиваются. Ему всегда приходится отступать или признавать поражение: тут уж результаты поистине грандиозные.

— И в чем состоит грандиозность этих результатов?

— Я уже говорил, что вопросы вы задаете головоломные! Творческая деятельность гения направлена на создание великой поэзии или же ошеломляюще новой философской системы или умозрительной теории — на поиски небывалого открытия. Гений Солтрама состоит в умении капитулировать; выдерживать осаду он органически не способен.

— Но чего-то он все-таки достиг, в его-то годы?

— Вас интересует, есть ли у него признанные свершения, на которых могла бы покоиться его репутация? — перебил я. — Похвалиться ему, к сожалению, нечем, как и нечего особенно продемонстрировать: письменные его труды по большей части далеко уступают устным высказываниям. Более того, подавляющая доля его работ сводится к заявкам и проспектам — правда, самого широкого плана. Подать мистера Солтрама публике достойным образом не так-то просто. От вашего внимания, по-видимому, не ускользнуло, что сегодня вечером мы и пытались показать его достижения. Впрочем, если бы он удосужился прочесть лекцию, то сделал бы это божественно. Лекция его превратилась бы в очередной блистательный монолог.

— А в чем заключалась бы суть этого монолога?

Я, сознавая известную тщетность определения, с легким неудовольствием повторил:

— В демонстрации потрясающего интеллекта.

Моя собеседница, казалось, была не слишком удовлетворена ответом, и, не дожидаясь нового вопроса, я поспешил добавить:

— Вам представился бы огромный, высоко подвешенный кристалл — насквозь прозрачный, пронизанный ослепительным сиянием: медленно вращаясь, он отбрасывает по сторонам словно проникающие всюду лучи, все существующие на свете образы и впечатления, любые причудливые переливы мысли.

Слова эти настроили мою юную спутницу на задумчивый лад. Я проводил ее до сумрачного подъезда: фонари одинокой кареты светились как последний неопровержимый след вероломства Солтрама. Я подвел девушку к самой дверце экипажа. Поблагодарив меня и взобравшись на сиденье, она выглянула из окошка. Улыбка ее чаровала даже в темноте.

— Мне во что бы то ни стало хочется полюбоваться на этот кристалл!

— Так приходите не следующую лекцию.

— На днях мы с тетушкой уезжаем за границу.

— Отложите поездку на неделю, — посоветовал я. — Не пожалеете!

Лицо ее сделалось серьезным.

— Только в том случае, если лектор не подведет, как сегодня.

Карета тронулась с быстротой, достаточной для того, чтобы избавить меня от упрека в бесцеремонности, поскольку я, презрев тонкие манеры, крикнул вслед довольно громко:

— Неблагодарная!

Миссис Солтрам, на правах супруги, подняла настоящую бучу в попытках дознаться, где пропадал ее муж в тот вечер, когда вторично пренебрег вниманием аудитории. Она явилась ко мне домой в надежде что-либо выпытать, однако я ничем не мог ей помочь, поскольку сам, несмотря на все ухищрения, пребывал в полном неведении. Кент Малвилл, как вскоре обнаружилось, оказался более удачлив. Сохраняя неизменное благодушие, он с особой безмятежностью встречал наиболее мрачные сообщения. Причина исчезновения мистера Солтрама стала известна ему незамедлительно. Напустив на себя непроницаемый вид, он долго упорствовал в запирательстве, но в конце концов все же открыл мне суровую правду, поведать о которой я не решаюсь и по сей день.

Разумеется, мне и без того ясна была неспособность Солтрама соблюдать договоренности, заключенные им после разрыва с супругой с целью обеспечения этой глубоко оскорбленной, справедливо негодующей, безупречной во всех отношениях, совершенно невыносимой особы. Миссис Солтрам частенько заглядывала ко мне — разобрать по косточкам очередные провинности супруга: хотя она, по ее собственному выражению, применительно к мужу и умыла руки, однако воду, оставшуюся после омовения, сохранила до капли и повсюду носила с собой, охотно предъявляя знакомым. Она обладала особым даром выводить вас из терпения: наиболее безотказно действовала ее неколебимая уверенность в том, что ваша доброжелательность обусловлена бесспорным неравнодушием к ней как таковой. На деле же своим возвышением в глазах общества миссис Солтрам обязана была личной неудаче: благодаря постигшему ее несчастью она, внутри нашего проникнутого к ней сочувствием кружка, на какое-то время даже вошла в моду. У нее был неприятный голос и отвратительные дети; вдобавок она терпеть не могла добрейших Малвиллов, к которым я день ото дня все больше привязывался. Усерднейшим образом опекая ее супруга, Малвиллы в конечном счете больше других пособили ей самой, но если Солтрам, по простоте души, с полной доверчивостью целиком возложил на отзывчивую чету весь свой немалый вес, груз этот не шел ни в какое сравнение с бременем, каковое налагала на них жесткая неуступчивость миссис Солтрам, с трудом поддававшейся на настоятельные мольбы о принятии вспомоществования. Солтрам, должен заметить, не обронил о своих благодетелях ни единого худого слова, несмотря на то что они порядком ему докучали; зато супруга его прилагала только наивысшие мерки к способам, посредством которых долженствует оказывать благотворительность. Она являла собой диковинный пример восторженной персоны, кичащейся зависимостью от окружающих: именно это свойство и позволило ей сблизиться с лучшими слоями общества. Миссис Солтрам искренне соболезновала мне, если я признавал, что незнаком с иными из ее покровителей, и, в свою очередь, снисходительно прощала им счастливый оборот судьбы, лишивший их возможности завязать знакомство со мной. Осмелюсь предположить, что наши отношения наверняка сложились бы куда благоприятней, если бы названная дама выказала хотя бы слабый проблеск воображения, если бы ее хоть единожды осенила идея не поднимать горестные вопли по поводу каждого очередного проявления своеобычной натуры мистера Солтрама. В этих проявлениях природа его раскрывалась сполна, без остатка — как в распустившемся бутоне предстает сущность цветка; это были жемчужины, нанизанные на единую бесконечную нить; однако незадачливая супруга упрямо бросала вызов всякому новому его художеству, будто и не подозревая, что жертва ее яростных нападок обладает целостным, замкнутым в себе внутренним миром и что все его слабости и несовершенства органически, неотъемлемо ему присущи; в ней же обнаруживался досадный изъян ума, неспособного к обобщениям. Несомненно, нашлись бы охотники перегнуть палку, настойчиво утверждая полноправность исключительной цельности и постоянства личности, подобной Солтраму, однако даже они, следуя интуиции, решительно отказали бы в данной привилегии миссис Солтрам.

Она дала мне осознать ее превосходство, когда я поинтересовался у нее насчет тетушки той юной леди, которая потерпела столь жестокое разочарование. Вопрос мой, заданный как бы вскользь, ненароком, прозвучал шаблонно, напоминая готовую фразу из разговорника. Миссис Солтрам торжествующе поведала кое-какие подробности, но еще более, по-видимому, она торжествовала по поводу того, о чем умолчала. Итак, моя вчерашняя знакомая, мисс Энвой, прибыла в Англию совсем недавно. Тетушка, леди Коксон, напротив, обосновалась тут довольно давно — с тех пор, как вышла замуж за покойного сэра Грегори, последнего отпрыска ветви старинного аристократического рода. У тетушки дом в Риджентс-парке; сама она прикована к передвижному креслу, к которому приставлен постоянный провожатый. Кроме того, она очень отзывчива. Миссис Солтрам свела с ней знакомство через посредство общих друзей. Имен она не называла, давая мне тем самым понять, до какой степени я несведущ и насколько широка область ее, миссис Солтрам, влияния. Мне ужасно хотелось выпытать побольше об очаровательной мисс Энвой, но я чувствовал, что ради этого не должен отнимать у моей собеседницы преимуществ всеведения, иначе некими таинственными способами она может лишить меня и тех небольших познаний, которыми я располагаю. Тем более что добавить к ним было нечего: леди Коксон и в самом деле отправилась на континент в сопровождении своей племянницы. Племянница, как сообщила мне миссис Солтрам, на редкость умна, и ее ожидает большое наследство, поскольку она — единственная дочь крупного американского негоцианта, невероятно щедрого богача, для которого она — просто свет в окошке. Девушка превосходно одевается, и манеры у нее безукоризненные, но главное — ей присуща черта, наиболее привлекательная изо всех мыслимых и немыслимых. Моя досточтимая гостья конечно же подразумевала под этой чертой отзывчивость: интонации ее голоса вынуждали заподозрить, что в отсутствие тетки и племянницы ей попросту не к кому обратиться за сочувствием.