Блез Сандрар - Принц-потрошитель, или Женомор
6 июня, 10 часов вечера. Изнурительный день. Все метательные снаряды уже снабжены взрывателями и упакованы. Вечером в последний раз уточнили порядок действий. Одиннадцатое — день именин императора. По всей стране пройдут парады и празднества. Решено выступить одновременно во всех городах. Задачи определены точно, каждый знает, что ему надлежит предпринять. Программа действий очень напряженная, но пока все идет без срывов. Завтра расходимся по местам. Два-Ж сегодня утром уехал на Капри. Три-A сейчас отправляется в Лондон. Здесь они нам больше не нужны. Каждый из них займется собственным участком (у одного — Черное, у другого — Средиземное море), ведь надо все предусмотреть: многие попытаются бежать из страны именно морским путем. Ро-Ро покидает нас завтра утром. Следующей ночью он уже будет на борту «Рюрика». Адская машина и баллоны с газом запрятаны там неделю назад в угольном трюме. Медведь, тамошний главный механик, телеграфировал, что все готово. Но у самого Ро-Ро есть едва ли один шанс из ста выбраться оттуда живым.
Только что нам принесли телеграмму от Хромого. Маша не выходит из дому. Мы установили за ней жесткий надзор. Одна из примкнувших к нам сотрудниц териокской почты вскрывает всю ее корреспонденцию. Следовательно, с этой стороны нам нечего опасаться.
7 июня, 9 часов утра. Возвращаюсь с Николаевского вокзала. Все прошло удачно. Ро-Ро и его группа уехали. Они заняли два купе первого класса в экспрессе до Санкт-Петербурга. Везут в восьми чемоданах двадцать пять бомб со взрывателем реверсного типа; чемоданы (их восемь) английские, плоские, все одинаковые, с большими двуцветными наклейками, бросающимися в глаза: «Гастрольная труппа Попова». Я очень волнуюсь, но совершенно нет времени дать себе в этом отчет. День мне предстоит крайне насыщенный.
Полночь. Гостиный Двор. Политехнический совершенно пуст. Я вышел оттуда последним и обосновался в гостинице. Теперь я — мистер Джон Стоу, английский коммерсант. Сейчас спущусь в бар и буду хлестать шампанское. Уже назначил свидание роскошной цыпочке. В номере слышно, как внизу мурлычет оркестр. Надеваю смокинг и спускаюсь.
8- е. 6 утра. Я не сплю. Всю ночь не спал. Со счету сбился, сколько ночей подряд не сомкнул глаз. Что теперь делать? Что с нами будет? Я выполняю намеченную программу от точки до точки, но необходимого самообладания нет и в помине. Хладнокровие мне совершенно изменяет. В первый раз я предоставлен сам себе — и меня трясет, как в лихорадке. Мне кажется, что всякому встречному видно, как я взволнован. Бедняжка Рая, сегодня ночью я подло напоил ее, чтобы она не заметила моего состояния. Женщины такие любопытные. Я испугался, что начнутся расспросы.
Все, кого я знаю, уехали вчера. Каждый — по своему маршруту, снабженный точными инструкциями, с изрядным запасом дымовых шашек, реверсных бомб и бомб с удушающим газом, не говоря уже о ручных гранатах последнего образца, о кольте, оттопыривающем карман, о целом матрасе банковских билетов, обернутом вокруг туловища, и пачке документов на все случаи жизни. Я спрашиваю себя, как полиция все это пропустила — людей, оружие, деньги, бумаги…
11 вечера. Весь день шатался по музеям, заходил в кафе, в рестораны, побродил по Кремлю, послушал цыган, они пели лично для меня, сыграл партию в покер в Английском клубе, пообедал в «Медведе», сходил в театр, а теперь лежу на полу в своем номере — сердце готово выскочить из груди, в голове шум.
До бутылки с виски можно дотянуться рукой. От сигареты дымится толстый шерстяной ковер.
Мне страшно. Я стыжусь этого, но все равно. Страшно.
Завтра я должен взорвать к черту Политехнический. Весь день твержу эту фразу, но никак не могу с ней свыкнуться. Только и дел, что соединить два проводка, но способен ли я на это? Мне незачем выходить из этой комнаты, достаточно лишь передвинуть рычажок, и в другом конце Москвы взлетит на воздух весь институт, а с ним, вероятно, и целый квартал. Зачем?
Я очень беспокоюсь. Женомор ушел вчера. Мы расстались впервые. Будь он здесь, все казалось бы детскою игрой. Мне его мучительно недостает. Стыжусь, что так плохо думал о нем последнее время. Почему я его так боялся? С какой стати мог предположить, что он нас предаст? Он дитя, Маша — грязная стерва. Только бы он вышел из этой передряги невредимым. У него тоже весьма насыщенная программа. Я глупею от страха. Мне не дает покоя то, что я втянул его в эту авантюру, но прежде всего — что позволил ему уехать одному. И это я, давший себе клятву никогда с ним не расставаться.
А завтра мне взрывать Политехнический. Просто соединить проводки…
Мне чуть не стало дурно. Требовательно зазвонил телефон, и я вскочил на ноги. Меня трясло с головы до пят. Я вытащил револьвер, готовый пристрелить того, кто на другом конце провода. Звонила Рая, предлагала поужинать с ней. Сказал, чтобы подождала, пока я спущусь. Смелая девушка! Я не буду этой ночью в одиночестве. Но как она меня напугала…
9- е, 11 утра. Проснулся, оторвал лоб от клавиш пианино. В голове полная ясность. Алкоголь совершенно промыл мозги. Чувствую себя помолодевшим, уверенным в себе, свежим и полным сил. Кажется, стоит протянуть руку — и я переверну мир. Рая спит, открыв рот, ее тело словно в капкане перевернутого кресла. Я не переспал с ней, нет. А говорили мы о чем-нибудь? Нет, я ничего не говорил. Мы все пили, пили, потом она затащила меня к себе, войдя, я плюхнулся за пианино и уронил голову на клавиатуру… На ногах уже не держался… И немедленно заснул. Теперь я свеж и бодр, пора действовать, великий день настал.
Полдень. Я в гостинице. Принимаю ванну и велю принести почту. Телеграммы лежат на серебряном подносе. Дал груму, принесшему их, королевские чаевые. Я бы пожертвовал всем золотом, что зашито в поясе, всеми ассигнациями, какими набиты чемоданы с двойным дном, чтобы только не знать содержания депеш на столе. А ведь я — казначей партии. У меня никогда не было столько денег. Около миллиона. Ах, чего бы я только не дал, чтобы сегодняшний день никогда не наступил!
Чуть позже. Я по-прежнему в номере. Завтракаю в одиночестве. Телеграммы все еще на подносе. Не хватает смелости их вскрыть, а пора, Политех должен взлететь на воздух в пять. Таков уговор. Если не поступит иных указаний. Теперь я только одного и опасаюсь: какой-нибудь преграды, досадного обстоятельства, способного все остановить. Мне не терпится со всем этим покончить.
Четверть третьего. У меня еще добрых два часа в запасе. Мои проволочки надо будет соединить ровно в пять. Распечатываю телеграммы. Все хорошо. Идет словно по маслу, согласно нашим планам, как задумано. Я могу действовать. Более всего меня взбудоражила депеша Ро-Ро. Ее я прочитал в первую очередь: все зависело от того, что сказано в ней. Там буквально следующее: «Покупайте кислую капусту». Тотчас же телеграфирую в четыре места: в Тверь, Рязань, Тулу и Калугу. Везде безоговорочно приказываю купить по сотне бочек капусты.
Теперь я знаю, что через два часа замкну контакт.
Взрыв Политехнического — сигнал, которого ждут все остальные. О нем напишут вечерние газеты, и за ночь все будут оповещены. А значит, наши товарищи в глубинке узнают, что операция идет по плану, теперь очередь за ними.
Катя в Кронштадте с Маковским. Хейфец в Одессе. Клейнман в Риге. Олег в Либаве. Козак в Феодосии. Один лишь Женомор еще не прибыл в Севастополь. Соколов мне телеграфировал, что они расстались в Харькове. Что это значит? Не знаю, что и думать, но думать, кстати, и некогда. Мне еще надо проделать у себя в номере кое-какие технические операции. Закрепить клеммы на батареях аккумулятора, провести проводки к телефону и установить нужные соединения. Поскольку я очень неловок и не умею обращаться с инструментами, мне никак нельзя терять времени. Телеграмма от Женомора может прибыть с минуты на минуту.
Сейчас без четверти пять. Я работал, как негр, обжег левую руку, пристроившись с паяльной лампой под трубами с горячей водой. Аккумуляторные батареи, принесенные в чемоданах, установлены в ванной, батарейки для телефона сложены в банной лохани. Инструкции, которые дал Два-Ж, так хорошо составлены, а его схемки так аккуратно вычерчены, что у меня ни на миг не возникло затруднений при подсоединении проводов. Все мотки размотаны, изоляционная лента наготове. Осталось только скрутить между собой два пучочка тонких медных проволочек — и пойдет ток. Позволяю себе большущий глоток коньяка. А от Женомора все еще нет вестей. Жгу телеграммы и прочие бумажки.
Пять без пяти. Часы тикают передо мной на столе. Большая центральная стрелка отсчитывает мне даже доли секунд. Чем заполнить оставшиеся минуты? Что можно сделать за пять минут?
Засовываю в конверт десять тысяч рублей для Раи. Так, хорошо. Пришел курьер, конверт отправлен. Прекрасно. Запираю дверь на ключ. Делать больше нечего. Чемодан захлопнул, замочек щелкнул. Ничего не забыто. Я не оставлю после себя ни единой бумажки. С улыбкой смотрю на возведенную в ванной конструкцию и предвкушаю, как будут заинтригованы потом детективы. Кто такой мистер Стоу? Мистер Джон Стоу? Мистер Джон Стоу свое отжил, господа. Не трудитесь его разыскивать. След его теряется навсегда. Когда я выйду из гостиницы, меня будут звать Маточкин. Аркадий Порфирьевич Маточкин, уроженец города Воронежа, купец третьей гильдии, направляющийся в Тверь, чтобы забрать оттуда купленные сто бочонков квашеной капусты. Но сколько я ни хихикаю в одиночестве, мне не удается унять сердцебиение, пульс в запястье колотится почти так же сильно, как и в груди, а затылок и виски ноют. Еще четыре минуты.
