Мигель Астуриас - Зеркало Лиды Саль
А где же сам колокол?
Не умри Деус Сибак. – инквизитор, грозный Идоменео Чиндульса, пораженный ударом в тот вечер, когда получил он из-за моря свидетельства христианского благочестия повешенных мастеров,. – дону Санчо Альваресу Астурийскому пришлось бы просить, чтоб колокол откопали. Ведь Сибак велел зарыть его на много локтей в землю и впредь именовать колоколом мертвым.
В королевском суде тем временем обсуждали, как достойно встретить сиятельнейшего сеньора из Овьедо, как лучше умилостивить его, снять вину с астурийцев, возвратив их в лоно церкви, и надобно ли для этого воскресить колокол монахинь. Воскресить?.. Гневные возгласы раздались под сводами зала заседаний. Воскресить колокол? Воскресить или обновить. Нет-нет, слово было сказано. – воскресить, и для последующего обсуждения надлежало отречься от столь непростительного богохульства! Один лишь Иисус Христос, Господь наш, воскрес, восстал из мертвых! Так и потонуло бы в потоках слюны предложение наделить языком мертвый колокол и звонить в него, когда город выйдет встречать славного дона Санчо, если бы не подал голос некий судья и не растолковал, что колокола переживают литургическую смерть и воскрешение в дни Страстной недели. Они умирают, то есть замолкают в среду, после службы, и воскресают в Страстную субботу.
Люди. Улицы. Указ наместника. Великая весть. Наконец зазвонит колокол Кларисе. Раструб сделан под небольшим углом, но гортань колокола получилась достаточно глубокой и широкой; кольцо замерло в ожидании, когда к нему подвесят язык, чешуйчатое нутро шероховато, а снаружи. – шлифованная поверхность, на которой красовались знаки зодиака, гирлянды с кистями, образы серафимов и главный узор, воспроизводивший ту огромную митру, что была вырезана по дереву на алтаре храма. Оставалось лишь разгадать таинство звона и наречь колокол Кларой, Клариссой или Клароной сообразно золотому динь-дин, серебряному дан-дан или бронзовому дон-дон.
В назначенный день гость из Овьедо в сопровождении генерал-капитана и высокопреосвященного епископа поднялся по убранной дорогими полотнами лестнице на сооруженный посреди величавой площади помост, где высился колокол меж гирлянд ярких цветов, ароматных фруктов, твердолистых дубовых и лавровых венков, хоругвей, холстов с гербами, аллегориями, доспехами, эмблемами, зеркальцами, множившими косые лучи солнца, которое погружалось в вытянутые шеи вулканов. В сиянии заката отчетливо виднелся погребальный покров с россыпью звезд и вышитыми орудиями страстей Христовых. – гвозди, молоты, лестницы, пики, бичи,. – покров мрака, растянутый под колоколом в память о тех, кого, подобно плодам смерти, повесил на высохших деревьях склона Голгофы инквизитор Деус Сибак.
По поручению городской управы старший алькальд подал дону Санчо конец веревки, убранной драгоценными каменьями, дабы не напоминала она сиятельному гранду из Овьедо о печальной участи повешенных, и попросил его оказать милость и в колокол ударить первым.
Тут поднялась суматоха. Никто не остался на месте. Несметная толпа. – трудно охватить ее взглядом. – всколыхнулась, как бурлящее море. Индейцы, чьи глаза метали стрелы безмолвной злобы, мулаты, негры, метисы, первые испанские поселенцы, помнившие времена конкисты, испанцы, прибывшие после,. – все вдруг оцепенели, замолчали и рабы и вассалы, ушам своим не веря: ниточка слов обвивалась вокруг колокольного звона…
…прими мое покаяние, падре!. – слышался голос сестры Кларинеры, доносился он из загробной дали, и слова были едва различимы,. – …отпусти мой грех, падре, каюсь, каюсь, вырвала я глаза свои! …Кларой Индейской… Кларой Индейской назовут колокол! …очей моих золото отдано, чтобы нарекли колокол Кларой Индейской!.. …высвободила я ступни Господа, вонзила гвоздь в самую бездну глаз моих, и исчезли они в раскаленном тигле… хризолитовая смесь Христа и золотого Солнца… Солнца моего простосердечного племени, приносившего кровавые жертвы и в жертву отданного, и Христа испанцев, отважных и тоже обагренных кровью…
Не веря тому, что слышит, дон Санчо бил все сильнее, пока, вслед за угасшим голосом монахини, звон колокола не перешел в хрип и не умолк вовсе. Ненадолго воскреснув, умирал колокол Клары Индейской. – колокол пиратов.
Легенда о Палачинах
В огромном гроте без выхода, под сводами всех четырех его залов. – в пористой пещере ветров, в огне и громе вертепа гроз, в хрустальном чертоге над бездной подземных вод и в узком, как подмышка синего Гуакамайо, зале отзвуков,. – в огромном гроте без выхода сыплет дробью ног-ног-ног неистовая пляска Латачина и Читалана, Палачинов из Пачилана.
– Она не умерла! Она не умерла!.. – мчатся в пляске Палачины из одной пещеры в другую, разбрасывая в них свои голоса. – Нет, не умерла! Нет, не умерла!.. – Все стремительней их исступленная пляска. – Аесли умерла.... – взмах мачете,. – если умерла, сдержим клятву. – умрем и мы. – Палачины из Пачилана!
Отчаянная решимость в глазах. Мельтешит татуировка, нанесенная на тело краской, которая всасывается кожей. Дождь амулетов. Разноцветные слезы стеклянных бус. – Нет! Нет!. – И отгоняя от себя ее смерть. – головой, одновременно, словно два маятника, вправо-влево, от плеча к плечу. – Нет! Нет! Нет!. – Все сильнее, все яростнее дробь ног-ног-ног их роковой пляски.
– Она не умерла! Она не умерла!.... – Головой влево-вправо, от плеча к плечу, уже не маятники, а взбесившиеся языки набатных колоколов. Барабанная кожа сандалий отбивает бешеный ритм, громом гремят железные браслеты. Удар по земле. – Земля, услышь! Она не умерла! Она не умерла!. – Удар по небу. – Небо, услышь! Она не умерла!. – По земле. – пятками, пятками, дробь ног-ног-ног; по небу. – криком, криком.
Если ж она умерла.... – нет, нет, нет.... – дробь ног-ног-ног,. – продолжалась пляска,. – если умерла, то. – они поклялись, поклялись кровью. – Латачин убьет Читалана, а Читалан. – Латачина на площади Пачилана. На то они и Палачины.
Если же нарушат они свой обет, не смирят дробь ног-ног-ног своего сумасшедшего танца, не перестанут мотать головой из стороны в сторону, заговаривая ее смерть, если нарушат и Латачин не убьет Читалана, а Читалан -Латачина на площади Пачилана, разверзнется земля и поглотит их.
Дробь ног-ног-ног… пляска хлещет землю дробью ног… плясать или умереть… ноги-ноги-ноги… головой туда-сюда… ноги-ноги-ноги… кольца на ногах мечутся червячками света… туда-сюда следы клюва кецаля12 на взмокших висках… туда-сюда, вниз-вверх земля… бичами хлещет кожа сандалий… ноги-ноги-ноги… туда-сюда, вниз-вверх небо, по которому колотят они кулаками злосчастья…
Плясать или умереть… ноги-ноги-ноги… дробь ног-ног-ног… плясать или убить друг друга… что сказано, свято…
Звезда-одиночница оторвалась от неба, помигала и рассыпалась лучистыми пылинками, не долетев до последних отблесков вечернего солнца, разлившегося, словно кровь, вокруг Палачинов, которые все плясали, все повторяли. – нет, нет, нет!
Спасенье есть. Взметнулись мачете, приветствуя исчезнувшую одиночнину. Теперь они смогут разорвать связывающую их клятву и больше не мерить расстояние от жизни до смерти дробью ног-ног-ног самой яростной из всех плясок.
Рвать не придется. Одиночница, чиркнув по небу и превратившись в шуструю ящерицу, бежавшую по воде, открыла им, что смогут они развязать узел клятвы, не лишая друг друга сладости воздуха.
Развязать узел клятвы?
Они воззвали к ветру, но никто не откликнулся в пористой пещере, никто. – в вертепе гроз, никто. – над бездной подземных вод и никто. – под мышкой синего Гуакамайо.
Только слышен был дождь падающих с листьев капель, дождь, который тучи приберегают на кронах деревьев, чтобы и после ливня шел дождь.
И капли эти говорили.
Развяжут Палачины узел клятвы, если пойдут далеко-далеко. В край, где все ходят туда и сюда, не зная зачем и не зная куда. В так называемые города. В одном из этих городов спросят дом Бешеной Удавки, войдут в тот дом, полный женщин, и выберут ту, у которой в глазах. – завтра, на устах. – сегодня, а в ушах. – вчера.
Стихла дробь ног-ног-ног их роковой пляски: плясали. – земли не касались, коснуться. – об смерть споткнуться. – и ринулась дробь ног-ног-ног по дорогам. Настал час вложить мачете в ножны безупречности. Лишь в ножнах ты безупречен, мой мачете. Но как узнают они дом Бешеной Удавки? Это просто. По фалломмам. выжженным на дверях и окнах каленым железом, тем, что скот клеймят.
Сначала. – дробь ног-ног-ног их рокового танца, теперь. – дробь ног-ног-ног по дорогам. Палачыны бегут, отмахиваясь от се смерти. Но от кого им бежать, коли они вместе? Латачин и Читалан. Читалан бежит от Латачина? Латачин бежит от Читалана? Бегут… дробь ног-ног-ног… сквозь гибель звезд в ночи, сквозь гибель тварей в лесах, бегут, оставляя позади солнце и непогоду, прах облаков; то теша себя надеждой, то приходя в уныние, в постоянном страхе, что не найдут они дом Бешеной Удавки и, уж подавно, эту женщину, у которой сегодня. – на губах, вчера. – в ушах и завтра. – в глазах, и что их безумный бег… дробь ног-ног-ног… ноги-ноги-ноги… приведет их в конце концов на площадь Пачилана и столкнет в схватке не на жизнь, а на смерть, когда придется им зарубить друг друга своими мачете, на то они и Палачины, под крики: Латачин-чин-чин-Палачин! Читалан-лан-лан-Пачилан!..
