Рональд Харвуд - Одинаковые тени

— Порядок, — говорит Пит.

— Это мне подходит, — говорю я.

— Боже, храни Стэнли Болдуина. Решено! — говорит он.

И вот, друг, я даю ему четыре фунта и забираю эти две куртки. Одну из них носил мистер Рок Хадсон. Вот это да!

Тут Гарри говорит:

— Аллах всемогущий! Чуть не забыл. Я вам должен кое-что сказать. Идите поближе.

Он подманивает нас так, словно хочет сказать какую-то тайну.

— Вы, может, ребята, гуляете с девушками, а? — спрашивает он.

— Конечно. Еще бы. Я люблю девушек. Ух! — говорит Пит.

— Значит, ты любишь девушек, сынок?

— Еще бы. Ух! — говорит Пит. — Может, у тебя они есть?

— Нет, ребята, но у меня есть кое-что для вас. Стало быть, вы погуляли с девушкой?

— Конечно. Да, сэр! — говорит Пит.

— И, может быть, через несколько месяцев эта девушка придет к вам и скажет, что у нее будет ребенок, а?

— Нет, сэр. Нет, сэр. Нет, сэр, — говорит Пит.

— Послушай, сынок. Такое случается. Аллах всемогущий! Разве я сам не знаю? Так вот, слушай меня. У меня есть таблетки, сынок. Прежде чем пойти к девушке, выпей такую таблеточку. И тогда у девушки ни за что не будет ребенка.

— Порядок! — говорит Пит. — Сколько стоит?

— Пять шиллингов за сотню таблеток, — говорит Гарри.

— Порядок! — говорит Пит.

— А тебе тоже дать? — говорит мне Гарри.

— Нет, сэр. Я уже взял эти куртки, и вообще у меня не бывает неприятностей с девушками. Да, сэр.

— Это верно, — говорит Пит. — У меня тоже не бывает неприятностей с девушками, зачем же мне эти таблетки? Да, сэр. Мне они не нужны. Порядок! Зачем я говорю, что мне нужны эти таблетки, когда они мне не нужны? Нет, сэр. Нет, сэр. Нет, сэр.

— Ну хорошо, — говорит Гарри, — брысь отсюда оба. Подонки. Черные подонки. Брысь, кафры!

— Я образованный африканец, — говорю я.

— Он не врет, — говорит Пит.

— Подонки, — говорит Гарри. — Может, вам нужны рубашки, а?

— Нет, сэр, — говорю я.

— Тогда брысь отсюда. Убирайтесь к черту вместе с этим проклятым правительством!

Мы выходим из лавки, и уже довольно поздно, почти половина шестого. Мы останавливаемся на углу и болтаем.

— Что ты собираешься делать с этими двумя куртками? — спрашивает Пит.

— Я собираюсь носить их, — отвечаю я.

— Как ты собираешься носить две куртки, а? Нет, сэр. Это не-воз-мож-но!

— Я собираюсь надеть эту с серебристым отливом сейчас, а ты мне поможешь, Пит, ладно?

— Как помогу, Джордж Вашингтон?

— Ты отнесешь куртку мистера Рока Хадсона к себе домой и будешь там беречь ее для меня, и, может, завтра я приду и заберу ее.

— Это я могу, — говорит Пит. — Конечно, могу. Не сомневайся. Конечно, могу отнести куртку мистера Рока Хадсона к себе домой и беречь ее для тебя. С удовольствием. Да, сэр. Ага!

— О'кей, — говорю я. — Бери ее сейчас, а я надену другую, потому что у меня свидание, понял, Пит? Так что возьми эту куртку.

— Куда ты идешь, Джордж Вашингтон?

— На свидание, Пит, — говорю я.

— На свидание с Кэти, а?

— Нет, друг. Мне не нравится эта Кэти. И свидание у меня не с Кэти.

— Это хорошо. Потому что эта Кэти нравится мне. Это хорошо. Порядок!

— Пит, ты сейчас же пойдешь домой.

— Конечно, Джордж Вашингтон. И я возьму эту куртку.

И я даю ему куртку и говорю:

— А сам ты ее не надевай. Потому что эта куртка моя.

— Джордж Вашингтон, — говорит он, — я не надену эту куртку. Да, сэр. Это куртка твоя, сэр. Твоя и мистера Рока Хадсона. Так что я ее не надену.

Мы прощаемся, и он берет мою куртку на руку и уходит. Я немножко прохожу за ним следом и смотрю, что он будет делать. Он-то не знает, что я за ним смотрю. И, друг, я поймал его. Он снимает свою куртку и надевает мою! Да, сэр. Я поймал его. Ну, Пит!

Друг, я ничего не имею против, почти ничего, потому что Пит — мой друг. Но я знаю, что он пойдет к своей Саре и скажет, что у него куртка мистера Рока Хадсона. Я точно знаю, что он так сделает.

Из того, что мне дал Джанни Гриква, осталось два фунта. Я скажу вам, почему я велел Питу идти домой, когда до митинга осталось, может, часа полтора. Я отослал его, потому что за два фунта я хочу купить себе золотые часы. Да, сэр. И я не хочу, чтобы Пит это знал, — понимаете?

Стало быть, я возвращаюсь и опять захожу в лавку Гарри.

— Так тебе нужны эти таблетки, сынок? — спрашивает меня Гарри.

— Нет, сэр, — говорю я. — Мне нужны часы на руку.

— Часы? — говорит он. — Боже, храни британский флаг! У меня есть золотые часы, сынок, за три фунта десять шиллингов, как раз тебе на руку.

— Гарри, — говорю я, — у меня осталось только два фунта.

— Часы твои, — говорит он. — Бери за два фунта. Ты купил у меня сегодня две куртки, и поэтому я уступаю тебе золотые часы за два фунта.

— Спасибо, друг, — говорю я. — Да, сэр.

Он опять уходит за перегородку и выносит оттуда золотые часы. Друг, это очень красивые часы.

— Эти часы, — говорит Гарри, — эти часы прямо с Женевской конвенции. Швейцарские, японского производства. Погляди на надпись.

— Вот это да! — говорю я.

— У тебя осталось два фунта, а?

— Да, сэр.

— Я отдаю тебе эти часы за два фунта десять шиллингов.

— Но у меня только два фунта, Гарри, я же сказал.

— Правда?

— Честное слово.

— О'кей, — говорит он. — Знаешь, я отдам тебе и за два фунта. Себе в убыток.

— Спасибо, Гарри, сэр. Спасибо.

Я даю ему два фунта, он дает мне часы, и знаете, что он еще делает? Когда я выхожу из лавки, он говорит: «Погоди!» — и бросает мне двухшиллинговую бумажку. Друг, этот Гарри очень хороший человек.

Я ухожу от Гарри и малость прогуливаюсь, потому что до встречи с Нэнси остается еще немного времени. И все время, что я прогуливаюсь, я задираю рукав своей новой куртки, чтобы люди видели, что у меня золотые часы, и понимали, что я — образованный африканец.

Мне очень хорошо от обновок, особенно от золотых часов. Еще как хорошо! Они такие красивые, эти мои часы. И время они показывают правильно, — вы меня понимаете?

Вскоре часы показывают мне, что пора идти к муниципалитету, где в половине седьмого мы договорились встретиться с Нэнси. Прекрасные- часы. Да, сэр!

Я дохожу до муниципалитета, может, к двадцати минутам седьмого и стою и жду Нэнси. Только надо делать вид, что ты куда-то все время идешь, не то полицейский подскочит и даст тебе хорошую взбучку и прикажет убираться. Поэтому я хожу взад-вперед мимо больших ступенек перед входом и жду Нэнси. Половина седьмого, а ее нет. Друг, я смотрю на часы и думаю, что буду ждать до без четверти семь, а потом мне придется идти на митинг дяди Каланги.

Может быть, без четверти семь я чувствую, как кто-то тянет меня за мою новую куртку. Я оглядываюсь и вижу грязного цветного мальчишку лет шести-семи.

— Ты Джорджи? — спрашивает он.

— Конечно, малыш, — говорю я.

— Меня просили тебе кое-что передать, — говорит он и шмыгает носом.

— Мне?

— Ты хочешь знать, что меня просили тебе передать?

— Конечно, малыш.

— О’кей, — говорит он. — Шесть пенсов.

— Так что тебя просили мне передать?

— Нет, друг. Какой ты дурак. Дай сначала шесть пенсов.

Эти мальчишки! Я даю ему шестипенсовик, и он закладывает монету за щеку. Друг, эти мальчишки слишком часто ходят в кино.

— Нэнси не может прийти. Она заболела, — говорит он и бросается наутек.

— Погоди! — кричу я. — Погоди, паршивец! Откуда ты знаешь…

— Ты дурак! — кричит он и убегает за угол.

Друг, эта Нэнси! Видите ли, она не может прийти. Черт побери. А я тут стою в новой куртке и с золотыми часами, красивый, как вождь. Черт побери.

Лучше уж я пойду на митинг один. Да, сэр. Зачем ждать Нэнси, если она не может прийти? Зачем?

И вот я иду из центра в Клуф Нек, а чтобы туда добраться, надо перейти все холмы на свете, потому что Клуф Нек находится у подножия Столовой горы.

Когда ты подходишь к Столовой горе, она делается все больше и больше. И чем ближе я к горе, тем сильнее становится ветер. Друг, этот юго-восточный ветер может дуть так сильно, как ему вздумается. Да, сэр. А уж если он примется дуть, так с ног валит, это я вам говорю. И, понимаете, он всегда начинается так неожиданно. Он дует и дует, этот ветер. Он поднимает бумажки, сор и пыль и носит их по воздуху. Даже автобусы от него малость качает, это я вам говорю. Как будто он хочет сдуть все прямо в море. А что он делает с бедным старым морем! Очень сильный бывает этот юго-восточный ветер. Когда он дует, море начинает сердиться. Оно плюется и кричит, только его не слышно, потому что ветер громче, чем море. И он нагоняет облака на Столовую гору, и, друг, я знаю, почему люди называют эти облака пеленой — они и правда похожи на пелену.

Но на самом деле это не облака, и я скажу вам, что это такое, потому что когда-то малайский парень объяснил мне: это дым. Да, сэр. Дым. Был тут один европеец, и он, видите ли, любил курить трубку, — вы меня поняли? А однажды другой человек сказал ему, что он может курить трубку дольше, чем этот европеец. И вот, друг, эти двое побились об заклад. И знаете, какой был заклад? Они договорились, что если европеец победит, то он будет королем над всем миром, а если победит тот другой, он получит душу этого европейца. И вот они залезли на гору и курили там целый день. В конце концов этот европеец победил, потому что другого человека от курения стало тошнить. И когда европеец поглядел на того другого, которого стало тошнить, он вдруг увидел, что на голове у того рога, и понял, что это дьявол. Да, сэр. Дьявол Сатана! Друг, он никого не хочет оставить в покое. И когда европеец понял, что это дьявол, тут же вспыхнула молния, и ударил гром, и дьявол с европейцем провалились в преисподнюю. Да, сэр. Эту историю рассказал мне малайский парень, дед которого сам это видел. Да, сэр, это чистая правда. Так что белое облако над Столовой горой — дым, который они накурили. Он до сих пор там, этот дым. Можете проверить.