Василий Ершов - Летные дневники, часть 5
Почему я за капитализм? А я при нем, считай, жил, 24 года пролетал в нем, в родимом. Жесткая дисциплина, сверхэксплуатация, слова против хозяина не моги сказать, законы строго соблюдай, неотвратимость наказания, страх безработицы, – чем не джентльменский набор капитализма? Мы им дышим. И я буду верой и правдой служить Хозяину, и он один, сам, без трудового коллектива, сможет оценить и оплатить мой потенциал.
Тут вопрос решенный. А те социалистические ценности и идеалы, за которые цепляется партийная верхушка и сраколизы, – это все создано для них и их чад, моим горбом, за мой счет, а мне – фига под нос.
Тут прошлый раз осенью мы последний раз съездили на море и видели там фильм «Любовь с привилегиями», ради одного которого стоило ехать на тот курорт. «Отдыхали» в тесной комнатке, втроем, на скрипучих диванах, без половой жизни, правда, иногда даже с теплым душем, не говоря уже о жратве, – и этот фильм пришелся как раз кстати. И – всё. Не переубедишь меня никогда. Я – за капитализм, то есть, за нормальную человеческую жизнь.
Выбастовали мы себе зарплату: летом за продленку доходит до четырех тысяч деревянных рублей в месяц.
Ну и что? Пошел на рынок и купил две покрышки для своего драного «Москвича», по 500 рэ штука. И с такой зарплатой я – только что не нищий. Только-только. И не мечтаю о новой машине.
Но средний заработок я себе подниму. И как бы ни поднимался уровень минимума, пенсия будет по максимуму.
Во всяком случае, моя мечта сбылась хоть в той части, что пилот получает больше всех… в стаде. Но не сбылась в той, гораздо более существенной части, что торгаши, с зарплатой 120 р., живут лучше. Вот их-то надо заставить работать.
И разогнать колхозы. Отдать землю людям. А помещиков – кто дает отдачу – оставить, а остальных три миллиона бездельников бросить на произвол судьбы. Кто силен – выплывет.
Сбылась моя мечта и о том, чтобы дали мне второго пилота с нуля. Дали. Их пришло к нам – вагон и маленькая тележка. По два в экипаже. С «элок», с Ан-2, даже с Ми-8.
Леша ушел на пенсию, с хорошим средним, за 800 р.; сейчас, может, и жалеет: подлетнуть бы, подзаработать. Но – деньги или девать некуда, или жечь на рынке.
А мне дали парнишку с «элки», вернее, он сам, расспросив людей, попросился ко мне. Ну и талантлив оказался – не чета мне. То, что я осваивал год, да еще после Ил-18, – он освоил за месяц. Так что, возможно, Андрей Андреевич Гайер продолжит школу Солодуна.
У меня же работа превратилась не то что в синекуру – просто сплошной сон. Как в раю. Раза два в месяц я беру штурвал, чтоб поддержать форму, а так – читаю и сплю. Весь свой опыт вдалбливаю молодым, порю за мелочи на глиссаде и т.п. Но уходить от меня не хотят. Хотя Андрея уже посадили как опытного второго пилота к молодому командиру.
Это лето переношу, в общем, без особой усталости. Правда, впереди август, он покажет.
Весь год болею. Всю зиму бронхит, весь май аллергия какая-то, насморк страшный: как летал – век не забуду. Сейчас радикулит ноет второй месяц. Но рубеж возврата пройден, и я смирился с мыслью, что не проживу 70 лет. Видимо, буду продолжать погоню за призраком благополучия, пока не спишут или кондрашка не хватит. Не я первый, не я последний.
Носки, пять пар, купил в Одессе; значит, полетаю еще года полтора, а то и два.
Основные заботы: машина посыпалась резко, вожусь. На даче сделал теплицу, окупилась, надо еще две делать. Оксану выдать замуж на тот год.
Теперь уже ясно, что жизнь прожита: честно, в добродетели… но – всё. Теперь каждый год воспринимаю как подарок судьбы. От жизни так устал, что физически гнет, давит плечи.
Надо уходить в растительное, но там ждет бездуховность. Все реже открываю пианино, почти не беру аккордеон, не пою…
Не до песен.
И – четыре тысячи в месяц! И Надя – восемьсот! И Оксана двести. Пять тысяч в месяц на троих! И – не до песен?
Надо бы хоть штаны себе купить, что ли.
И белье. Белье жены капитана…
Сапоги женские – 900. Кофта – 700. Кроссовки – 1200. Джинсы – 500. Носки – 30. «Волга» – 90 000.
А о чем поют те, кто живет на 700 рублей? На 200?
Но я сам мечтал о хаосе первобытного рынка, лет эдак на 10. Да я и не плачу: меня, моей семьи, перестройка и ее издержки не коснулись. Мы как жили и работали, так и живем, что ели, то и едим, как я носил один костюм, так и ношу, как ездил на драной машине, так и езжу.
Ну, а профессионализм? Свое предназначение на земле?
Ну, профессионал. Наелся. Ничего нового уже в моей работе не вижу и не ищу. Тонкости, нюансы, то, что меня восхищало в моей работе, – все обтесалось и ушло в подкорку. Развилась интуиция, до такой степени, что расчетов почти не надо, а если где чуть и просчитаешься с цифрами, то есть десятки способов, как исправить, и я не волнуюсь за эстетику полета. Хотя иной раз, глядя на корявость второго пилота, хочется подсказать… да подумаешь: зачем? Ему еще этого не понять, пусть добывает опыт себе сам, горбом, неудачами. В пределах, естественно, допусков – на то я и капитан.
Главная задача в полете – убить время, сохранив силы для снижения и посадки. Полет по маршруту мне не интересен, на то есть штурман, это его дело, его интерес и нюансы, ну, и обязаловка для второго пилота. Я осуществляю общий контроль.
Иногда беру штурвал и показываю. Взлетать и садиться все равно люблю и все так же с болью отрываю от себя, как и все в жизни, и отдаю тому, кто больше любит. И холодка в животе уже нет. Всё.
Как-то из Норильска пассажиры, пара, допытывались у проводницы: а кто командир, не Ершов, случайно? Ершов? О – мы так и знали, мы только с ним и летаем. Молодой? Глянуть бы…
Разговор шел за задернутой шторкой в салон. Я тихонько вышмыгнул из самолета, стесняясь. Я все себя стесняюсь. Эх, Вася, ты в воздухе 26 лет, ты уже старый, седой волк, зубр, ты должен – пузо вперед, глаза оловянные… и – снисходить.
Я уже стесняюсь и своей формы; когда еду на работу, сижу молча, напыжившись, испытывая от любопытных взглядов окружающих сложное чувство долга, дисциплины и усталой уверенности. А они представляют меня таким, примерно, каковы в массе своей мои коллеги (см. 1-ю тетрадь). А я не такой. И пошли вы все.
Как бы его еще август отмотать – и в отпуск. Да подольше. Сидеть на даче, стучать молотком и жечь вечером после баньки стружки в камине, слушая, как дождь и ветер стучат в окно. И рядом чтоб мурлыкала кошка.
Пролетал я пилотом 24 года, из них командиром разных самолетов – 12 лет. Не гневя Бога и не дразня Сатану, все-таки за все время практически не было у меня ничего опасного. То ли Господь хранил, то ли судьба такая, но все же срок достаточный и для анализа: бог-то бог, да и сам не будь плох.
Сколько чего с кем ни случалось – обычно, большею частью, сами находили приключения. Бывало, конечно, что – судьба, как у несчастного Фалькова; но даже Шилак, и тот знал, что тут с центровкой не совсем так, руль балансируется высоко, – но летел.
Может быть я, не надеясь на реакцию, стараюсь предвидеть ситуацию и смотрю на три светофора вперед (Алма-Ата не в счет, а Сочи – как раз уж излишне много предвидел, накрутил нервы); может, излишняя осторожность (благодаря выкатыванию в Енисейске и попаданию в грозу в Благовещенске) заставляет продумывать варианты; может привычка держаться наработанных стереотипов, освобождающих голову для анализа, дает лишнюю секунду.
А может, все-таки, божья искра? В конце-то концов, это же мой, а не дядин мозг анализирует, направляет и обеспечивает спокойную работу экипажа. Это же мой разум не позволяет необдуманных действий в горячке, да и самой горячки не допускает.
Ну, грубых посадок за все время у меня не было. Только в Сочи; об этом я распространялся достаточно. Причина тут одна и единственная: я слишком себя уважаю как профессионал. Посадка – автограф командира. В посадке сфокусировано все: и романтика, и мастерство, и искусство, и ум, и хватка пилота.
И вот, если бы Андрюша еще полетал со мной часов 200, я бы передал, показал, влил бы в него эту премудрость, которую он впитывает, как пересохшая земля всасывает благодатный дождь. Парень насиделся, 7 месяцев ждал тренажер… короче, наша идиотская система. А пилот он – от Бога; моя бы воля – через 200 часов посадил бы его на левое кресло, нечего ему делать во вторых пилотах. Это редкостный талант, один из тысячи, и не дело сидеть ему справа: ординарных праваков хватает. А Гайер будет – командир и инструктор. Очень организован, ну, немец, педант, моторика прекрасная, чутье машины, ум. Ну, крылья у парня свои, от бога даны. И порядочный человек. Мы сошлись.
