Евгения Марлитт - В доме Шиллинга
— Что съ тобой? — вскричалъ онъ. — Ты блѣденъ, какъ мертвецъ, и дрожишь, какъ несчастный грѣшникъ! Что тамъ случилось?
— Это изъ-за Адама! — проговорилъ, запинаясь, молодой лакей.
— Изъ-за Адама? Развѣ онъ вернулся, негодяй?
— Нѣтъ, сударь, только его Анхенъ. Она уцѣпилась за сторожа Фрица и не хочетъ идти домой къ бабушкѣ.
— Ей тамъ и дѣлать нечего, — она принадлежитъ отцу, а его домъ въ домѣ Шиллинга. Почему онъ не возвращается? Пусть тотчасъ же придетъ!
— Адама, сударь, только что вытащили изъ воды — онъ умеръ.
Старый баронъ упалъ въ кресло, какъ бы пораженный ударомъ.
Въ ту же минуту баронесса испустила крикъ ужаса. Она вскочила съ мѣста, бросилась къ мужу и спряталась въ его объятіяхъ.
— Тамъ, тамъ, — бормотала она, указывая на стѣну, прислонившись къ которой сидѣла.
— Тамъ что-то шевелится, кто-то громко вздыхаетъ, будто человѣкъ полной грудью — на меня подуло холодомъ!
При этомъ крикѣ Люсиль однимъ прыжкомъ очутилась подлѣ Фоликса. Ея прелестное личико поблѣднѣло, какъ снѣгъ, и, зажимая уши руками, чтобы тоже не услыхать ужаснаго шума, она уставилась испуганными глазами въ страшную стѣну. Въ отношенiи страха и легкомысленное дитя свѣта, и монастырская воспитанница, казалось, вполнѣ гармонировали.
— Ты знаешь, Клементина, что твой слухъ нервно раздраженъ, — успокаивалъ ее мужъ, — голосъ его дрожалъ отъ внутренняго волненія вслѣдствіе только что услышеннаго потрясающаго сообщенія слуги.
— Съ этой стороны часто слышится шорохъ — сюда, вѣроятно, пробираются мыши изъ монастырскаго дома…
— О нетъ, я это лучше знаю! это бѣдная душа! — вскричала она растерянно, ея худая фигура корчилась, какъ въ судорогахъ.. — Самоубійца за свои грѣхи осужденъ на вѣчное скитанье въ домѣ Шиллинга. Арнольдъ, мы не можемъ здѣсь больше оставаться.
Горькая улыбка и выраженiе безнадежности и подавляемаго гнѣва появилось на лицѣ молодого человѣка.
— Это вздорныя монастырскія бредни, о которыхъ ты никогда не должна упоминать при мнѣ, Клементина, — сказалъ онъ рѣзко и строго, освобождаясь отъ обнимавшихъ его рукъ и усаживая дрожащую женщину въ ближайшее кресло.
— Ты говорилъ, что маленькая Анхенъ тутъ? — обратился онъ къ Христіану, который, окаменѣвъ отъ ужаса, забылъ поставить подносъ съ шампанскимъ на столъ и все держалъ его въ рукахъ.
— Да, сударь, — отвѣчалъ онъ, приходя въ себя. — Адамъ отвелъ ее сегодня послѣ обѣда къ своей тещѣ и потомъ ушелъ. Но такъ какъ онъ долго не возвращался, то Анхенъ стала безпокоиться и убѣжала потихоньку. Она дождалась въ саду Фрица и просила его помочь ей найти отца, что онъ и исполнилъ, такъ какъ самъ очень безпокоился. Несмотря на проливной дождь, они обѣжали всѣ улицы и, когда вышли на дорогу въ Мейрингеръ, то увидали, что несутъ Адама. Онъ бросился въ рѣку недалеко отъ мельницы.
— Безумный глупый поступокъ! Никогда я не думалъ, что Адамъ сдѣлаетъ что-нибудь подобное! — беззвучно пробормоталъ старый баронъ. Его здоровое румяное лицо осунулось и поблѣднѣло.
— Онъ не сознавалъ, что дѣлалъ, сударь, — робко и съ состраданіемъ, какъ бы извиняясь, сказалъ Христіанъ. — Старшій мельникъ, который былъ знакомъ съ Адамомъ, уговаривалъ его; онъ сразу догадался, что тотъ не въ своемъ умѣ, - онъ говорилъ безсмыслицу, былъ страшно красенъ и побѣжалъ дальше, какъ будто кто гнался за нимъ по пятамъ. Мельникъ съ работникомъ послѣдовали за нимъ къ рѣкѣ, но не успѣли они оглянуться, какъ Адамъ бросился въ воду… Мельникъ говоритъ, что онъ не захлебнулся, потому что они сейчасъ же его вытащили, но съ нимъ сдѣлался ударъ, потому что онъ сильно разгоряченный попалъ въ холодную воду.
— Пусть Анхенъ войдетъ сюда, — приказалъ старый баронъ, выпрямляясь въ креслѣ.
— Погода привела дѣвочку въ ужасное состояніе, сударь, — нерѣшительно сказалъ слуга, — платье прилипло къ тѣлу, и она босикомъ. Мадемуазель Биркнеръ громко плачетъ и говоритъ…
— Что говоритъ мадемуазель Биркнеръ, до меня не касается — дѣвочка должна придти сюда! — повторилъ старый баронъ, разсерженный возраженіемъ. — Пусть Биркнеръ сама ее приведетъ.
Слуга поспѣшно вышелъ, и вслѣдъ за тѣмъ отворилась дверь и вошла мадемуазель Биркнеръ, давнишняя экономка въ домѣ Шиллинга, подталкивая передъ собой Анхенъ… Ребенка нельзя было узнать. Красное платьеце и растрепанные волосы промокли и прилипли къ ея худому тѣлу, съ нея капала вода, и босыя ноги были въ грязи. По знаку стараго барона мадемуазель Биркнеръ, у которой по лицу текли крупныя слезы, подвела дѣвочку ближе.
— Ступай прочь, ступай прочь, — вскричала баронесса нервно и слезливо, какъ напуганный ребенокъ, и подобрала шлейфъ своего платья, чтобы дѣвочка не коснулась его грязными ногами.
Дѣвочка сдѣлала большой кругъ, чтобы обойти баронессу и остановилась близъ стараго барона. Опустивъ на грудь распухшее отъ слезъ личико, она щипала свои дрожащіе пальчики, точно съ судорожной поспѣшностью обрывала лепестки цвѣтка.
— Ты не хочешь къ бабушкѣ, Анхенъ? — спросилъ старый господинъ, тщетно стараясь придать своему голосу твердость. Видно было, какъ сильно подѣйствовалъ на него видъ осиротѣвшей дѣвочки.
Малютка не отвѣчала; она только подняла отяжелѣвшія вѣки и тотчасъ же ихъ опять опустила.
— Нѣтъ, она рѣшительно не хочетъ, сударь, — отвѣчала за нее мадемуазель Биркнеръ. — Старуха пришла сюда въ домъ и хотѣла ее увести насильно, отъ этого на улицѣ произошло волненіе — Фрицъ ни за что не хотѣлъ отпустить бѣдняжку… Теперь онъ очень безпокоится о томъ, что скажутъ господа, когда узнаютъ, что онъ позволилъ себѣ привести дѣвочку въ домъ.
— Хорошо сдѣлалъ, и можетъ быть покоенъ, — сказалъ молодой баронъ Шиллингъ. Онъ наклонился къ маленькой дѣвочкѣ и, тихо приподнявъ ея головку, спросилъ: «развѣ бабушка такъ зла»?
Эти мягкіе нѣжные звуки прекраснаго мужского голоса размягчили оцѣпенѣвшее отъ горя сердце дѣвочки.
— Она виновата! — воскликнуло дитя. — Она бранила отца за то, что господинъ баронъ прогналъ его, и, когда его принесли мертваго, она опять бранилась и хотѣла запереть дверь передъ нимъ.
— Оставайся у насъ! — прервалъ молодой баронъ страшныя рыданія, которыми разразилась дѣвочка при послѣднихъ словахъ.
— Арнольдъ, что ты хочешь дѣлать? — вскричала баронесса.
— To же, что и я, любезная невѣстка, — твердо и со свойственной ему гордостью сказалъ старый баронъ.
— Дѣвочка останется у насъ, будетъ воспитана въ домѣ Шиллинга, и нечего больше говорить объ этомъ!.. Биркнеръ, угодно вамъ заботиться о дѣвочкѣ?
— Очень охотно, господинъ баронъ, съ большой радостью.
— Ну, такъ снимите съ нея мокрое платье и уложите ея въ постель.
Экономка увела дѣвочку, а баронесса молча поднялась съ мѣста. Длинная сѣрая фигура медленно прошла черезъ всю комнату и удалилась въ свои комнаты, едва наклонивъ голову и прошептавъ: «спокойной ночи»!
На другой день въ третьемъ часу пополудни со двора Шиллинга выѣхала карета стараго барона. Большія ворота монастырскаго помѣстья были открыты; работница суетилась тамъ съ метлой, a служанка съ корзинкой на рукѣ, только что хотѣла выйти на улицу, когда карета проѣхала мимо… Феликсъ далеко высунулся изъ окна и грустнымъ взглядомъ окинулъ весь дворъ.
Служанки смѣясь переглянулись.
— Вотъ они ѣдутъ, — сказала одна изъ нихъ, поворачивая голову вслѣдъ экипажу. — Госпожа стоитъ наверху у окна — она навѣрно видѣла молодого барина. Ей, гордой госпожѣ маіоршѣ, конечно, досадно, потому что съ ней еще никогда ничего подобнаго не бывало; она все еще думаетъ, что это обойдется. Но она это близко принимаетъ къ сердцу, хотя и не показываетъ. Она вчера до поздней ночи бѣгала отъ одного окна къ другому, думая, что молодой баринъ вернется безъ своей милой; она и не ложилась совсѣмъ, сегодня утромъ я нашла постель въ томъ же видѣ, какъ вчера ее приготовила.
Между тѣмъ у окна присутственной комнаты стояла маіорша. Она держалась за ручку окна и смотрѣла за ворота, гдѣ сейчасъ мелькнуло блѣдное лицо отверженнаго сына. Ни одного вздоха не вырвалось изъ ея груди, — она точно окаменѣла. Къ ней подошелъ совѣтникъ.
— Онъ навсегда потерянъ для тебя, Тереза, негодяй отправляется къ своему легкомысленному отцу, — сказалъ онъ холодно.
Она вздрогнула, какъ будто онъ вонзилъ въ нее ножъ, но не спросила, почему онъ это знаетъ.
Она бросила на него дикій взглядъ, судорожно стиснула зубы и вышла изъ комнаты.
10
Наступилъ 1868 годъ. За эти восемь лѣтъ произошло много важныхъ событій въ двухъ частяхъ свѣта; много крови пролито въ Шлезвигъ-Голштиніи [10] и Богеміи [11], а въ Соединенныхъ Штатахъ въ продолженіе четырехъ лѣтъ бушевала ожесточенная война [12], которой разрѣшились ненависть расъ и многолѣтній раздоръ между земледѣльцами и плантаторами. Эти восемь лѣтъ были роковыми для милліоновъ людей, а также для отверженнаго, который въ прекрасный іюньскій день покинулъ свое нѣмецкое отечество и отправился съ горячо любимой невѣстой за море къ своему вновь найденному отцу; роковыми были они и для дома Шиллинга, глава котораго старый баронъ Крафтъ послѣ вторичнаго удара закрылъ навсегда свои веселые глаза, вслѣдствіе чего великолѣпный домъ съ колоннами стоялъ часто осиротѣлымъ и покинутымъ; только монастырское помѣстье, казалось, осталось неприкосновеннымъ; перемѣны обошли его, какъ будто оно въ своей замкнутости лежало въ сторонѣ отъ пути.
