Другой дом - Джеймс Генри
Позвольте мне также, не откладывая, заявить, что общая подозрительность (я вынужден употребить это слово ввиду прискорбного отсутствия в нашем языке обозначений для оттенков и степеней того, что под ним подразумевается) миссис Бивер в отношении Тони не опиралась ни на какие доказательства. Заговорив об этом и будучи спрошена, какие основания есть у нее для подозрений, она, вероятно, вряд ли нашлась бы с ответом. Во всяком случае, подобных оснований определенно не просматривалось в записке с приглашением на ланч, которую Тони послал ей перед посещением церкви. «Дорогая Джулия нынче утром чувствует себя превосходно, — писал он. — Нам как раз удалось переместить ее в комнату на первом этаже, где поставили прекрасную кровать и где вид всех знакомых вещей радует и забавляет ее, не говоря уже о том, что оттуда отлично видно сад и ее любимый уголок на террасе. Коротко говоря, волна спадает, и мы начинаем питаться „в обычном режиме“. Ланч может запоздать, но обязательно приводите свою очаровательную маленькую подругу. Как она вчера осветила мою затхлую берлогу! Кстати, у нас будет еще один маленький друг, не мой, а Розы Армиджер — молодой человек, с которым, как вы, я думаю, уже знаете, она помолвлена и за которого собирается выйти замуж. Он только что приехал из Китая и пробудет здесь до завтра. Наши воскресные поезда настолько неудобны, что я телеграфировал ему, чтобы он воспользовался другой линией, и посылаю за ним в Пламбери». Миссис Бивер не нужно было долго размышлять над этими немногочисленными строчками, чтобы с удовлетворением осознать, сколь полно выразилась в них натура ее соседа — вплоть до «чертовой обходительности». Так — она это слышала своими ушами — бедняга в сердцах называл свойство, которое заставило его начертать эти строки и всегда заставляло говорить слишком много для мужчины — в этой манере изъясняться сказывалось его представление об «обязывающем положении» (и ей это было яснее, чем ему самому). Он весь был погружен в эту преждевременную суету, вызванную медленным выздоровлением жены; в том, как ему по-детски не терпелось поскорее устроить пир; в той простоте, с какой он позволял вводить себя в расходы, связанные с прибытием мисс Армиджер и необходимостью удовлетворять ее бесчисленные потребности. И тем более — в том, как он, не постояв за тратами, послал за шесть миль экипаж встречать молодого человека из Китая, более же всего — в этом намеке, что ланч, вероятно, будет подан поздно. Многое в те дни было новым в другом доме, но новее всего были часы приема пищи. В былые времена миссис Бивер не раз обедала там ровно в шесть. Далее будет видно, что она, как сказано мною в самом начале, держала руку на пульсе Баундса.
II
Когда Джин Мартл, прибывшую с устным посланием, ввели в холл, она поначалу сочла его пустым, и, пока она считала себя единственной его хозяйкой, он казался ей внушительным и даже довольно-таки великолепным. Светлый, просторный и высокий зал, богато украшенный и используемый различным образом, со множеством «уголков», входов и выходов, очевидно, в равной мере служил местом сбора и промежуточным звеном на пути в иные помещения. На его стенах висело так много больших картин, что зал можно было бы принять за музей, если бы все картины не выглядели написанными сравнительно недавно. Здесь царило тенистое лето и пахло множеством цветов, а на каминной полке тикали огромные французские часы — насколько поняла Джин, современной работы. Общая цветовая гамма и броская затейливость убранства комнаты очаровали ее и настроили на веселый лад. Только когда слуга ушел, она поняла, что не одна в холле — это открытие привело ее в минутное замешательство. На другом конце зала обнаружилась молодая женщина, сидевшая в такой позе, что предметы обстановки частично ее заслоняли: она низко склонилась над столом и, должно быть, некоторое время тому назад что-то писала. Сейчас стул ее был отодвинут от стола, лицом она уткнулась в вытянутые на столе руки, и вся ее фигура была расслабленной и отрешенной. Она не слышала ни приглушенного хлопанья двери, ни шагов по толстому ковру, и вид ее свидетельствовал о таком душевном состоянии, что посланница из Истмида заколебалась, не зная, стоит ли ей быстро ретироваться на цыпочках или лучше поскорее дать женщине понять, что ее заметили. Прежде чем Джин успела принять решение, та подняла глаза, а затем быстро и смущенно встала. Это могла быть только мисс Армиджер, и выглядела она очень печальной — даже странно, что на лице ее не было видно слез. Она вовсе не плакала, однако на мгновение растерялась, и в это мгновение Джин вспомнила, лишний раз удивившись, как миссис Бивер говорила, что трудно сказать, ужасно ли она некрасива или поразительно хороша собой. Джин почувствовала, что сказать это совсем нетрудно: она ужасно некрасива. Следует сразу отметить, что у самой Розы Армиджер не возникло ни капли сомнений в том, следует ли признать очаровательным зрелище, представшее тем временем ее собственным глазам. Стройная красивая девушка показалась ей легким наброском к чему-то большему, собранием счастливых намеков, среди которых не найти было еще ничего «определившегося», за исключением великолепных волос и изящного наряда, столь непохожего на те, что носили в Уилверли. Это наблюдение отразилось в глазах по поводу которых Джин заключила, что именно чрезвычайно светлый серый цвет делает их такими странными, даже уродливыми, — и вызвало внезапную улыбку на полных губах. Очевидно, широкий рот мисс Армиджер отвечал за то, второе впечатление от нее. Сверкнули маленькие ровные белые зубы, производя это второе впечатление, и прояснилась та двусмысленность, о которой говорила миссис Бивер, — двусмысленность, что стоила всей скучной миловидности, какая есть на свете. Да, теперь совсем нетрудно было сказать: мисс Армиджер поразительно красива. Таким образом, Джин хватило нескольких секунд, чтобы оборвать всякую связь с мрачным образом, который представился ей поначалу.
— Простите, что я так подскочила, — сказала она. — Я услышала какой-то звук — ожидала увидеть друга.
Джин сочла, что поза, в которой она ее первоначально застала, вряд ли вяжется с этим заявлением, но выразила опасение, не окажется ли она в таком случае помехой; на что молодая леди возразила, что рада ее видеть, что уже слышала о ней и что догадывается, кто она такая.
— И, осмелюсь предположить, вы уже слышали обо мне.
Джин застенчиво призналась, что да, слышала, и, стараясь как можно быстрее сменить тему, тут же предъявила свои верительные грамоты.
— Миссис Бивер прислала меня спросить, вправду ли будет уместно, если мы придем на ланч. Мы ушли из церкви перед проповедью, потому что кое-какие люди должны были пойти с нами домой. Они сейчас у миссис Бивер, но мне она велела поскорей идти сюда напрямую через сад — коротким путем.
Мисс Армиджер по-прежнему улыбалась.
— Миссис Бивер любой путь кажется недостаточно коротким!
Джин смутно почувствовала, что в этих словах был какой-то намек, смысл которого от нее ускользнул; но, пока она размышляла, ее собеседница осведомилась:
— Миссис Бивер велела вам спросить об этом у меня?
Джин замешкалась.
— Полагаю, любого, кто будет здесь и сможет дать мне ответ, если окажется, что миссис Брим не вполне здорова.
— Она не вполне здорова.
На лице младшей из девушек промелькнул страх лишиться обещанного удовольствия, и старшая, заметив это, продолжила:
— Но мы ведь не будем галдеть и топать, не так ли? Мы будем вести себя очень тихо.
— Очень, очень тихо! — охотно повторила Джин.
Улыбка ее новой знакомой перешла в смех, за которым последовал неожиданный вопрос:
— Надолго вы у миссис Бивер?
— Пока ее сын не вернется. Вы знаете, он учится в Оксфорде, и скоро у него закончится семестр.
— И вы сразу ее покинете? Вы уедете, как только приедет он?
— Миссис Бивер говорит, что я определенно не должна так делать, — сказала Джин.
— Тогда вы определенно этого не сделаете. Здесь все делается в точности так, как говорит нам миссис Бивер. Вам не нравится ее сын? — спросила Роза Армиджер.
