Ветки кизила - Решад Нури Гюнтекин
Находящимся на станции эта сцена показалась очень забавной.
Народ окружил крестьянина со всех сторон и смеялся.
Носильщик хулиганистого вида говорил:
— Господин, я донесу ваш груз до Гёзтепе. Сколько дашь курушей?
А мальчик-красильщик, тыча кисточкой в разорванные туфли крестьянина, предлагал:
— Давайте-ка я их покрашу, господин? Заблестят как новенькие.
— Ты сначала нос вытри, а потом потолкуем, — ответил крестьянин мальчику.
Странное семейство готовилось к дороге, совершенно не обращая внимания на людей, которые обступили их, словно актеров, и, ухмыляясь, наблюдали за ними. Крестьянин, привязав веревку к ручкам маленького зеленого сундучка, повесил его себе на шею, будто кошелек, затем пару раз встряхнул розовое покрывало и снова накинул его на плечи.
— Гюльсум, будь готова, — скомандовал он.
Казалось, маленькую девочку не пугает ни груз на спине, ни предполагаемая дорога, которая продлится до утра. На ней были большие и тяжелые солдатские башмаки, и, когда она ступала по камням на станции, они издавали цокот, будто лошадиные подковы. Девочка с тревогой смотрела на них и наконец произнесла:
— Дядя… а можно я возьму их в руку и пойду босиком? У меня от них ноги очень болят.
Бородатый, посмотрев вокруг, улыбнулся и сказал:
— Пусть будет по-твоему, Гюльсум. А то как бы твои атласные туфельки не износились…
Снова раздался взрыв смеха…
Гюльсум и вправду хорошо это придумала. Потому что, как только девочка сняла башмаки и взяла их в руку, ее ногам в ранках и ссадинах сразу стало легче, и они, словно превратились в два птичьих крыла.
Семья Надидэ-ханым давно должна была отправиться в сад, однако лала[8] Таир-ага никакими уговорами не мог увести детей от крестьян и кричал:
— Ослы… Вы что, никогда человека не видели? Они такие же люди, как и вы.
Глава вторая
Крестьянин и Гюльсум настолько рассмешили детей, что за столом они только о них и говорили и без конца смеялись.
Из-за покрывала, накинутого, будто пелерина, на плечи крестьянина, дети дали ему прозвище Йорганлы («Имеющий на себе покрывало»).
Надидэ-ханым, собравшая наконец вокруг себя любимых людей и оттого становившаяся все добрее и мягче, сокрушалась:
— Как же они будут идти в кромешной темноте? При виде этой девочки мое сердце разрывалось… А на ее спине был еще один ребенок… Если бы мы дали этим беднягам деньги на поезд…
Пока Надидэ-ханым сетовала, устремив в темноту за окном невинные, как у ребенка, зеленые глаза, ее старшая дочь Дюрданэ сердилась:
— Мама, даже в самые лучшие моменты своей жизни ты думаешь о том, что никогда не случится, и весь мир видится тебе в черном цвете…
Их особняк находился на берегу моря. Из-за хронической болезни Санийе семья проводила здесь все летние месяцы, с тех пор как ей исполнилось два года.
После ужина Надидэ-ханым отправила внуков в сад, а сама осталась за столом со взрослыми членами семьи. Она переводила взгляд с одного на другого, слушала их разговоры и время от времени, как будто мучаясь от чего-то, то и дело повторяла:
— Не будь в мире разлуки, что бы тогда было?..
Дюрданэ сказала правду. Печаль была необходима Надидэ-ханым так же, как воздух и вода.
Например, во время разлуки с детьми она сгорала от тоски, но когда встречалась с ними, никогда не бывала полностью довольна. Как только они приезжали, она говорила:
— Я смотрю на вас так, будто вы сейчас снова уедете… — Или: — Вот увидите, случится какая-нибудь неприятность, и кто-нибудь из моих детей опять уедет.
Иногда брат Надидэ-ханым Васфи-бей подшучивал над ней:
— Если бы мы все умерли, ты бы быстрее успокоилась…
Эти слова, так же, как и слова Дюрданэ, являлись правдой.
У Надидэ-ханым было странное отношение к умирающим. Если она считала, что пришел чей-то последний час, она могла рыдать, как безумная, а спустя какое-то время вообще больше не вспомнить об этом человеке. Людское сердце — вещь непостоянная…
Голоса детей, гоняющих светлячков между виноградными лозами, постепенно отдалялись и наконец затихли. Но минут через десять вбежали самые старшие из них и принесли новость:
— Там Гюльсум и Йорганлы… Лежат на улице…
Не успели прозвучать эти слова, как показались и другие дети. Крестьяне на улице представлялись им чем-то необычным, как чрезвычайное событие или неожиданная радость.
Это событие заставило взрослых встряхнуться после сытного ужина.
Все высыпали на улицу за исключением Шакир-бея и его жены, которые сослались на чрезмерную усталость.
По какой-то причине Йорганлы и Гюльсум не смогли продолжить свой путь и устроились на краю поля, находящегося напротив. Гюльсум сидела на разостланном на земле дядином покрывале и укачивала Исмаила. А Йорганлы стоял у тлеющего костра и разговаривал с нянькой. Непритязательный и демократичный Таир-ага очень любил беседовать с такими вот бедняками.
— Господин, этой ночью вы наши соседи? Добро пожаловать, — проговорила она.
Йорганлы, нисколько не смутившись присутствием незнакомых людей, ответил:
— Да, это так. Ведь наш путь не близок…
Надидэ-ханым на этот раз ласково и с нежной улыбкой наклонилась к девочке:
— Ты уже укачала Исмаила, Гюльсум?
Йорганлы и Гюльсум очень удивились, что чужие люди обращаются к ним по именам.
— Откуда вы знаете Гюльсум и Исмаила, ханым-эфенди? — ухмыльнулся крестьянин.
Тогда Надидэ-ханым рассказала, что видела их на станции. В это время Васфи-бей присел на пучок соломы перед Гюльсум.
— Чем ты угостишь нас, Гюльсум? Мы пришли к тебе в гости, — сказал он.
Девочка молчала, опустив голову. За нее ответил Йорганлы:
— Добро пожаловать… Вы принесли нам радость, наш дворец большой… потолки высокие… лампы огромные… но угостить вас нам нечем… Разве что сигарой. Но боюсь, наш табак обожжет ваше горло.
Йорганлы говорил все это неторопливо, с легкой усмешкой, одновременно показывая на небо, на молодой месяц. Потом он со страхом протянул Васфи-бею свою табакерку с надеждой, что он откажется.
Васфи-бей произнес:
— Господин, судя по всему, ты умный человек. Наверное, снова едешь в Стамбул…
Йорганлы кивнул:
— Я знаю и Стамбул, и Румелию[9], и Арабистан[10], господин… Я много где побывал…
— Как же ты ездил?
Йорганлы ответил Васфи-бею с таким видом, будто открыл ему какую-то тайну:
— У меня не имелось возможности путешествовать в свое удовольствие, господин. Я был военным… Однажды мы дошли даже до Йемена….
— Ты голодная, девочка моя? — поинтересовалась Надидэ-ханым у Гюльсум. Девочка покачала головой. — Разве нет? Вы ведь ничего не ели…
— У нас был хлеб и йогурт. А в Сапандже
