Девочка моя - Маша Ловыгина
В десять утра, выйдя из метро, я позвонила девушке, которая курировала съемку. Нас попросили оставаться на месте, чтобы встретить другую участницу этого проекта.
«Как я узнаю ее?»
«Вы ее не пропустите. Она профессиональная модель».
О да, эта девушка, которая вскоре появилась перед нами, действительно была достойна страниц глянца – высокая, с длинными русыми волосами, уверенная в себе и немножко высокомерная, как и все, кто тогда частенько ездил заграницу по работе.
Моя девочка заметно напряглась – у нее были пухлые щечки, да и рост был не модельный.
По дороге в редакцию мы говорили с нашей визави о ее поездке в Японию, о том, что она умудряется при этом хорошо учиться в школе и планирует поступить в МГУ. Ох и ах, думала я, ведь ей только пятнадцать, а сколько апломба и независимости в ее словах…
Нас встретила девушка-куратор, которая буквально в двух словах объяснила, что сейчас они уедут на локации. Что будет грим и прочее. И что я могу быть свободна и погулять где-нибудь, пока все не закончится. Мы обнялись с дочкой, взволнованные предстоящим расставанием. Ну, понимаете, новое место, незнакомые люди и обстоятельства, отъезд домой тем же днем. Надо было договариваться на берегу, что, когда и где, а мы как-то об этом не подумали. Съемки в журнале – разве можно было думать о чем-то другом?
Нет, я была абсолютно уверена в том, что все будет хорошо. Я такая – сказала, что все пучком, значит, так тому и быть!
Для начала выпила кофе в бистро. Куратор предупредила, что Александра будет занята часа четыре-пять, поэтому я решительно настроилась использовать это время по максимуму, чтобы купить какие-то подарки и пройтись по местам «боевой славы».
Не перестаю думать о том, как она сейчас, моя девочка. Надеюсь, люди, которые ее окружают, доброжелательны с ней.
Признаюсь, я довольно сентиментальна, когда дело касается моей семьи и близких. Да, я действительно считаю, что никто не может быть ближе, чем тот, кто связан с тобой узами крови. Это, наверное, из детства, ведь я старшая сестра, и у меня семь братьев и сестер. Это глубоко и навсегда в моем случае. А дочь у меня одна, и каждый день я борюсь с собой, чтобы не лишать ее свободы и заткнуть в себе тот пресловутый материнский инстинкт, который прорывается несмотря ни на что.
В ее нынешней школе я председатель Совета. Через год Сашка станет президентом школы, и мы будем смеяться над тем, что осталось только сместить директора и поставить на его место нашего папу. Директриса у нас замечательная на самом деле, и эти слова я передам ей при очередной встрече за чаем в ее кабинете. И она тоже будет смеяться.
Но сейчас мне не до смеха. Несколько часов пролетели незаметно. Я заехала в «Детский мир», прошлась по Гостиному двору, купила джинсы и сумку для своей любимой модели. Мы обе любим читать о моде и дизайне, я шью практически всю одежду для нее, используя стрит-стайл со страниц известных глянцевых журналов. Александра хочет быть модной, но в то же время мечтает иметь собственный стиль. В подростковом возрасте эта грань еще такая зыбкая – в сущности, она еще совсем ребенок, который только начинает разбираться в себе. Я радуюсь каждой прочитанной ею книге – вот что делает ее в моих глазах и в глазах других девушкой с собственным стилем. Она пока не видит этого, не признает, но в ней так много энергии и жажды познания, что эта энергия бьет через край. Книги, фильмы, живопись, языки, спорт, психология, музыка, бокс – ко всему у нее неослабевающий интерес. И пусть мы скачем с одного на другое, что-то бросаем, а что-то начинаем, – это время поиска. Я говорю – МЫ, потому что тоже погружаюсь в ее интересы, ведь для меня все это важно и нужно. Я расту вместе с ней.
Снова поезд. Людей гораздо меньше, чем до этого. В голове тоненько звенит, предвещая болезненный обруч. Не знаю, куда девать руки. Не могу больше ни о чем думать. Пакет с вещами стоит у меня между ног и кажется таким ненужным, лишним в той ситуации, в которой я пребываю. Прострация, вот как это называется.
Я начала звонить ей по прошествии пяти часов. Длинные гудки – работает, снимается. Смотрю на карту метро и думаю, куда я могу поехать, чтобы в любую минуту сорваться, чтобы встретить ее. Она же помнит о том, что мы уезжаем со «Щелковской»? У нее есть карта.
О, черт… Ее паспорт у меня в сумке! Какая же я дурында… Ладно, ладно, все хорошо. Ее данные есть в редакции, потому что съемки – дело серьезное.
Я вышла на «Арбатской» около шести вечера. Дивно, спокойно, звеняще. Играют музыканты, призывно горят витрины, неспешно прогуливаются нарядно одетые люди. Я иду вдоль уличного вернисажа. В моей руке телефон. Я постоянно набираю ее номер. Это какая-то болезненная тяга. Наверное, я поступаю неправильно, но я не отдаю себе отчета в своих действиях. Перед моими глазами то время, когда она, пятилетняя, в желтых брючках и джинсовой, вышитой мулине и бисером шляпке держит меня за руку и время от времени дергает за нее, когда видит какую-то особенную картину. Мы приседаем перед полотном, разглядываем красочные мазки и решаем, что нам обязательно нужно в Третьяковку и ЦДХ. Не понимаю тех, кто, живя в Москве, не находит для этого времени. Сколько раз мы были там, не припомню, но, конечно, гораздо меньше, чем количество звонков, которые я сейчас делаю.
Где ты, девочка моя?
Ну да, вы скажете, а почему бы тебе было не позвонить той девушке-куратору? Говорю же, я дурында. В тот момент, когда эта мысль пришла мне в голову, телефон сказал мне: «аста ла виста, беби!» и отключился.
Я на «Щелковской» уже час. Закрываю лицо ладонями и смотрю сквозь пальцы на серый гранитный пол.
– У вас все хорошо? – слышу сквозь шум в ушах.
Это дежурная. На ней фирменный китель. На лице усталость.
– Да… нет… я жду дочь, мы должны уехать сегодня. А телефон отключился, и я никак… – в моем горле горький ком. Я кусаю губы и пытаюсь сдержать слезы.
– Вы можете купить телефонную карточку, – дотрагивается она до моего локтя.
– Карточку… – шепчу я, шмыгая носом. – Конечно…
– У вас есть деньги?
