Фрэнсис Гарт - В приисковой глуши
Был ли теперь принят во внимание протест учителя или же «помолвка» расстроилась? И то и другое было возможно. Его минутное раздумье послужило к выгоде Джонни Фильджи.
— Тигра, — проговорил вдруг Джонни с пагубной отчетливостью, принесла шесть щеняток… — и все желтые.
Хохот, последовавший за этим, долго задерживаемым, известием о приращении в семье желтого и безобразного сетера Джонни, «Тигры», обычно сопровождавшей его в школу и лаявшей за дверью, заразил и учителя.
После того он с удвоенной строгостью произнес: «Принимайтесь за книги». Маленькое levée кончилось, и начался класс.
Он продолжался два часа, с короткими вздохами, нахмуренными лбами, жалобными восклицаниями и писком грифелей по аспидным доскам и другими признаками тоски со стороны юнейших членов паствы и более или менее частым шептанием, движением губ и бессознательным бормотаньем со стороны старейших. Учитель медленно двигался между скамейками, ободряя, объясняя, а порою останавливался, заложив руки за спину, и рассеянно глядел в окно, чем возбуждал зависть самых маленьких. Слабое жужжание точно невидимых насекомых мало помалу воцарялось в школе; самый упорный концерт задавала большая пчела, и ее пение действовало снотворно. Жаркое, благоуханное дыхание сосен неслось в окна и в двери; солнце пекло; пот выступал на личиках малюток; кудряшки на лбу, длинные ресницы, круглые глазенки — все стало влажно, а веки тяжелели. Сам учитель чуть было не задремал и, вздрогнув, увидел пару чьих-то глаз, уставившихся на него. Нерешительная, не то сконфуженная, не то ленивая фигура человека остановилась перед крыльцом в открытых дверях. К счастию, дети, сидя лицом к учителю, а спиною к двери, не заметили ее.
В фигуре не было впрочем ничего зловещего или таинственного. Учитель сразу узнал Бена Добни, или как его обычно звали «дядю Бена», добродушного, но не особенно умного рудокопа, занимавшего небольшую избушку на неважном прииске, на рубеже Инджиан-Спринга. Увидев его, учитель с досадой вспомнил, что Бен уже целых два дня преследовал его, то появляясь, то исчезая на дороге, которая вела в школу, точно не в меру робкое и застенчивое привидение. Это по проницательному заключению учителя означало, что он, подобно большинству привидений, собирается сообщить нечто безусловно неудобное. Однако когда дана была рекреация, и маленькая паства высыпала отдыхать на площадку вокруг школы, оказалось, что дядя Бен исчез. Было ли присутствие детей несовместимо с его таинственной миссией, или у него не хватило храбрости в последнюю минуту — этого учитель не мог решить. И совсем тем, хотя отложенное свидание ничего не сулило ему, кроме скуки, однако учитель был смутно и неприятно разочарован.
Несколько часов спустя, когда школьники были отпущены домой, учитель увидел, что Октавия Ден вертится у его конторки. Поглядев в лукавые глазки девочки, он добродушно откликнулся на сообщенную ему по утру весть.
— Я думал, что мисс Мак-Кинстри уже вышла замуж, — беспечно сказал он.
Октавия отвечала решительно:
— О, нет! Боже мой! Нет!
— Отчего бы и нет? — заметил учитель.
— Я думаю, она никогда и не собиралась замуж, — отвечала Октавия, хитро поглядывая из-под своих длинных ресниц.
— В самом деле?
— Нет; она только морочила Сета Девиса; вот и все.
— Морочила?
— Да, сэр. Шутя водила за нос!
— Шутя водила за нос?
На минуту учитель почувствовал, что профессиональный долг требует, чтобы он протестовал против такого в высшей степени неженственного и легкомысленного отношения к матримониальным задачам, но, при вторичном взгляде на выразительное лицо юной собеседницы, он заключил, что ее инстинктивное знание собственного пола надежнее его несовершенных теорий. Он отвернулся в конторке, не говоря больше ни слова. Октавия перекинула через плечико свой ранец, не без кокетства, и направилась к двери. В это самое время малютка Фильджи из безопасного убежища под крыльцом, куда он укрылся, внезапно решился на последнюю дерзость! Словно поразясь оригинальной идеей и взывая как будто в пространство, он закричал:
— Кресси Мак-Кинстри влюблена в учителя! — и моментально исчез.
Сурово презирая все эти инциденты, учитель засел за приготовление прописей на следующий день, когда замолкли голоса его разбегавшихся учеников. Безмолвие воцарилось в школьном домике. Чрез раскрытую дверь прохладный, успокоительный ветерок тихо пробирался в горницу, как будто природа опять украдкой вступала во владение своей собственностью. Белка смело перебежала через крыльцо, несколько щебечущих птиц подлетели было, похлопали с секунду крыльями в нерешительности и застенчиво отлетели прочь при виде неожиданного одинокого гостя. После того произошло новое вторжение, но на этот раз человеческого существа, и учитель сердито подняв голову, увидел дядю Бена.
Он вошел с досадной медлительностью, еле передвигая ногами, высоко поднимая громадные сапоги и осторожно опуская их на пол, точно боялся, что пол под ним подломится, или желал фигурально выразить, как путь знания тернист и труден.
Дойдя до конторки учителя, он неуклюже остановился и краем мягкой войлочной шляпы как будто старался стереть робкую улыбку с своего лица, которая на нем застыла с той минуты, как он вошел. Случилось при этом, что он вступил на порог как раз вслед за тем, как на нем красовалась фигура малютки Фильджи, а потому казался теперь настоящим великаном по сравнению с тем и конфузился от этого еще сильнее. Учитель не делал попыток вывести его из затруднения, но холодно-вопросительно глядел на него.
— Я предполагал… начал тот, смахивая вдруг шляпой пыль с сапогов, я предполагал… то есть вернее сказать… я думал… или как бы это точнее выразиться… я ожидал, что застану вас одного в это время. Вы в это время обыкновенно бываете одни, знаете. Это тихое, хорошее, разумное время, когда человек, так сказать, может оглянуться назад и проверить свои знания. Вы совсем как я, а потому, видите, я и понял сразу ваши привычки.
— Почему же в таком случае вы приходили сегодня утром мешать школьникам заниматься? — резко спросил учитель.
— Да, это правда, — согласился дядя Бен с улыбкой раскаяния. — Но ведь я, знаете, не входил, а только побыл около, чтобы привыкнуть и к себе приучить.
— Привыкнуть к чему? — спросил учитель нетерпеливо, хотя и смягчился несколько при виде раскаяния виновного.
Дядя Бен не тотчас ответил, но огляделся сначала, как бы ища, где сесть, ощупал один или два пюпитра своей большой рукой, как будто удостоверяясь, безопасно ли будет ему на них сесть, и в конце концов оставил эту мысль, как опасную, и уселся на эстраду, около стула учителя, предварительно смахнув с нее пыль шляпой. Но убедившись, что от того, что он уселся, дело не подвинулось нисколько вперед, он снова встал и взял с конторки учителя один из учебников, неловко повертел его в руках и положил обратно.
— Я думаю, вы здесь не употребляете арифметику Добелля? — робко спросил он.
— Нет, — отвечал учитель.
— Плохо дело. Он, должно быть, вышел из моды, этот Добелль. Я сам учился по Добеллю. А грамматику Парсинга? Вы, кажется, не употребляете также и грамматику Парсинга?
— Нет, — отвечал учитель, смягчаясь еще более при виде смущенного лица дяди Бена и с улыбкой глядя на него.
— И то же самое, вероятно, придется сказать об астрономии и алгебре Джонса? Времена переменились. У вас тут в ходу все новенькое, — продолжал он с напускной беспечностью, но старательно избегая взгляда учителя. — Для человека, обучавшегося по Парсингу, Добеллю и Джонсу, в наше время совсем нет ходу.
Учитель ничего не отвечал. Заметив, как краска приливала к лицу дяди Бена и снова отливала, он с серьезным лицом склонился над своими книгами. Это обстоятельство как будто успокоило его собеседника, и тот все еще отвернув лицо и глядя в окно, продолжал:
— Если бы у вас были те книги… которых у вас нет… Я думал было попросить вас кое о чем. Мне пришло в голову… так оказать, обновить свои знания. Опять пройти старые книги… так… знаете, для препровождения времени. Думал, после окончания ваших школьных занятий, заглянуть, эдак, знаете, к вам и кое-что повторить? Вы считайте меня сверхштатным учеником… и я буду платить особо… но это, знаете, останется между нами… только для времяпровождения, знаете…
В то время как учитель, улыбаясь, поднимал голову, он вдруг опять отвернулся к окну.
— Сорока, знаете, очень смелая птица, и залетает в самую школу. Я думаю, им кажется, что тут прохладнее…
— Но если вы серьезно хотите учиться, дядя Бен, то не все ли равно, по каким книгам… правила те же самые, как вам известно, — поощрил его учитель.
Лицо дяди Бена, повеселевшее было, вдруг омрачилось. Он взял книгу из рук учителя, стараясь не встретиться с ним глазами, повертел ее в руках и положил обратно так осторожно, точно она была стеклянная, и он боялся разбить ее.
