Висенте Бласко - Рассказы - 1
Вслдъ за предпринимателями поднимаются снизу вверхъ дти демократіи, сынъ сапожника, становящійся моднымъ торреадоромъ и богатымъ бариномъ (Гальардо въ «Кровавой арен»), сынъ кузнеца, достигающій славы художника и положенія милліонера (Реновалесъ въ «Обнаженной») церковный служака, кончающій архіепископомъ, обитающимъ во дворц («Толедскій соборъ»). А внизу образуется изъ обломковъ мелкобуржуазнаго міра классъ рабочихъ, безпокойный и мятежный, работающій въ рудникахъ и на заводахъ Бискайи, на виноградникахъ Хереса, на рисовыхъ поляхъ, окружающихъ Альбуферу. («Вторженіе», «Винный складъ», «Дтоубійцы»).
Нигд нтъ однообразія. Везд противоположности и контрасты.
Та же грань, которая длитъ промышленное общество на буржуазію и пролетаріатъ, расщепляетъ пополамъ и вс профессіи, вс группы.
Одни художники вступаютъ, благодаря таланту и счастью, равноправными членами въ буржуазное общество, другіе обречны на жалкую долю ремесленниковъ и паразитовъ (Реновалесъ и Котонеръ въ «Обнаженной»). Между тмъ, какъ торреадоры живутъ барами, бандерильеро и пикадоры влачатъ жизнь необезпеченныхъ пролетаріевъ (Гальардо и Насіональ въ «Кровавой арен»). Тогда какъ Каноники утопаютъ въ роскоши, какъ сеньоры, церковный низъ живетъ впроголодь («Толедскій соборъ»).
Мощно вторгается капитализмъ и въ заповдный міръ деревни, безпощадно экспропріируя мелкихъ собственниковъ, превращая ихъ въ зависимыхъ арендаторовъ, изнывающихъ въ тискахъ ростовщика, еле сводящихъ концы съ концами, часто трагически погибающихъ подъ гнетомъ тяжелыхъ условій, несмотря на адскій трудъ (дядюшка Бареттъ въ «Проклятомъ хутор», дядюшка Тони въ «Дтоубійцахъ»). Капитализмъ врывается даже въ двственный міръ Альбуферы. Лагуны засыпаются землей, шумятъ водочерпательныя машины, недавніе рыбаки превращаются въ земледльцевъ, общинное владніе озеромъ уступаетъ мсто частной собственности на землю («Дтоубійцы»).
А на самомъ низу новаго соціальнаго зданія, созданнаго капитализмомъ, ютятся въ нищет и грязи вс обойденные жизнью, вс выкинутые на улицу, вс паріи общества, интеллигенты-неудачники, тщетно пытающіеся проложить себ дорогу въ заколдованное царство буржуазнаго благоденствія, и темное оригинальное «дно» — тряпичники, браконьеры, воры, сжимающіе зловщимъ кольцомъ нарядный городъ, сверкающій богатствомъ и роскошью («Дикая орда»).
Чмъ рзче дифференцируется общество на враждебные классы, тмъ ярче вспыхиваетъ внутри его междоусобная война.
Крупная буржуазія протягиваеть руку воинственнымъ ученикамъ Лойолы, чтобы сообща господствовать надъ рабочей массой (Пабло Дюпонъ въ «Винномъ склад», Санчесъ Моруэта во «Вторженіи»). Пролетаріатъ въ свою очередь организуется въ боевые кадры его вождями. Въ большинств случаевъ это анархисты (какъ въ странахъ съ еще слабо развитой промышленностью), — какъ Луна («Толедскій соборъ» или Сальватьерре, списанный съ извстнаго анархиста Сальвоечеа («Винный складъ»).
Все чаще классовый антагонизмъ прорывается наружу въ вид острой, порой кровавой соціальной борьбы.
Устраиваются грандіозные митинги, объявляются стачки и локауты, происходятъ вооруженныя столкновенія («Винный складъ», «Вторженіе»).
Изъ тихой идилліи жизнь превратилась въ поле непрекращающейся битвы.
III
Хотя Испанія еще страна сравнительно отсталая, все же и она — даже по словамъ Луны («Толедскій соборъ») — идетъ по пути «прогресса».
Старый міръ отживаетъ съ каждымъ годомъ, теряя свою прежнюю фатальную власть надъ жизнью и умами новыхъ поколній. Тни «прошлаго» исчезаютъ при свт разгорающагося дня. «Мертвые» перестаютъ повелвать «живыми». Фнлософія неподвижнаго застоя уступаетъ мсто оптимистической теоріи «прогресса».
Этой врой въ вчное движеніе къ новымъ далямъ и высотамъ проникнуты почти вс романы Бласко Ибаньеса. Въ нихъ ветъ ожиданіемъ и привтомъ новой жизни. Въ грезахъ пьянаго «Піавки», бредущаго вдоль озера Альбуферы («Дтоубійцы»), въ пламенныхъ рчахъ анархиста Луны или агитатора Сальватьерры, въ негодующихъ размышленіяхъ и репликахъ доктора Аррести («Вторженіе») слышится все тотъ же оптимистическій призывъ къ будущему, которое родится въ ореол свта и красоты изъ мрачныхъ, обрызганныхъ кровью развалинъ прошлаго.
Этой врой въ возможность побдить темныя силы прошлаго, этой врой въ прогрессъ дышитъ въ особенности романъ «Мертвые повелваютъ».
Донъ Хаиме Фебреръ по многимъ причинамъ склоненъ придавать власти прошлаго слишкомъ преувеличенное значеніе. Потомокъ стараго опустившагося знатнаго рода, слава и блескъ котораго принадлежатъ не настоящему, а исторіи, онъ чувствуетъ себя по рукамъ и ногамъ опутаннымъ и парализованнымъ оскудніемъ семьи. Невозможность жениться на «чуэт» Каталин (въ силу господствующихъ въ обществ религіозныхъ предразсудковъ), необходимость порвать съ крестьянкою Маргалидой (въ силу соціальнаго неравенства) должны еще боле укрпить его въ его пессимистической философіи, въ его убжденіи, что живые не могутъ шагу ступить, не наталкиваясь на учрежденія и врованія, созданныя прежними поколніями и мшающими свобод и счастью ихъ потомковъ.
«Живыхъ всюду окружаютъ мертвые, — думаетъ онъ. — Мертвые занимаютъ вс дороги жизни. Домъ, гд мы обитаемъ, построенъ ими, религія — ихъ созданіе, законы, которымъ мы повинуемся, продиктованы ими, мораль, обычаи, предразсудки, честь — все ихъ работа. Если бы прошлыя поколнія мыслили иначе, иначе сложилась бы и наша жизнь».
«Мертвецы не уходятъ, ибо они господа!» — таковъ печальный итогъ его размышленій. — «Мертвецы повелваютъ и безполезно противиться ихъ приказаніямъ».
Постепенно, однако, донъ Хаиме освобождается отъ этой пессимистической философіи и выходитъ на широкую дорогу боле оптимистической оцнки вліянія прошлаго на судьбу и поступки людей. Въ рабств у вншнихъ условій пребываютъ только примитивныя животныя. Ими въ самомъ дл повелваютъ мертвые, ибо они «длаютъ то, что длали ихъ предки, что будутъ длать ихъ потомки».
«Но ч_е_л_о_в__к_ъ н_е р_а_б_ъ с_р_е_д_ы. Онъ ея сотрудникъ, а иногда и г_о_с_п_о_д_и_н_ъ. Человкъ разумное и прогрессирующее существо и м_о_ж_е_т_ъ и_з_м__н_и_т_ь с_р_е_д_у п_о с_в_о_е_м_у у_с_м_о_т_р__н_і_ю. Онъ былъ рабомъ лишь въ отдаленныя эпохи, но побдивъ природу, эксплуатируя ее, онъ прорвалъ роковую оболочку, гд въ плну томятся прочія твари. Ч_т_о з_н_а_ч_и_т_ъ д_л_я н_е_г_о с_р_е_д_а, в_ъ к_о_т_о_р_о_й о_н_ъ р_о_д_и_л_с_я. О_н_ъ с_о_з_д_а_с_т_ъ с_е_б_ и_н_у_ю, к_о_г_д_а п_о_ж_е_л_а_е_т_ъ».
По мр этого душевнаго оздоровленія мняются и взгляды донъ Хаиме на историческій прогрессъ.
Первоначально, въ періодъ пессимистическаго угнетенія, онъ былъ сторонникомъ теоріи Ницше о кругообразномъ движеніи исторіи, исключающемъ всякую возможность восхожденія къ боле высокимъ и совершеннымъ формамъ и типамъ жизни, теоріи von der ewigen Wiederkunft der Dinge.
Исторія для него — «безконечное возвращеніе вещей».
«Народы рождаются, растутъ, прогрессируютъ. Хижина превращается въ замокъ, замокъ въ фабрику. Образуются огромные города съ милліонами жителей, затмъ наступаетъ катастрофа, города пустютъ, становятся развалинами».
И снова начинается то же безтолковое движеніе, тотъ же самый процессъ зарожденія, роста и смерти.
«Всегда т_о ж_е с_а_м_о_е! Разница лишь въ сотн вковъ! Кольцо! Вчное возвращеніе вещей».
Но и оть этой исключаюшей возможность прогресса теоріи донъ Хаиме въ конц концовъ отказывается. Эта теорія не боле, какъ «ложь».
«Міръ движется впередъ, никогда не проходя дважды no старой коле!»
И романъ, начавшійся такими пессимистическими нотками, завершается ликующимъ оптимистическимъ аккордомъ.
«Нтъ, не мертвые повелваютъ нами, a жизнь!»
Что это «движеніе впередъ» есть вмст съ тмъ движеніе ввысь, къ боле совершеннымъ и высокимъ формамъ и типамъ, объ этомъ краснорчиво говоритъ другой герой Бласко Ибаньеса, Луна («Толедскій срборъ»).
«Все доисторическія времена, — восклицаетъ онъ, — человкъ былъ двурогимъ существомъ, носившимъ слды своего недавняго животнаго сострянія. Постепенно въ немъ стали обозначаться черты умственнаго и нравственнаго развитія, хотя и продолжали еще жить зврскіе инстинкты и страсти. Грядущій же человкъ покажется въ сравненіи съ современнымъ тмъ же, чмъ былъ въ сравненіи съ послднимъ первобытный дикарь. Просвтится разумъ, смягчатся инстинкты, исчезнетъ эгоизмъ и зло уступитъ мсто всеобщему счастію».
IV
Въ романахъ Бласко Ибаньеса дышитъ не только характерная для поднимающагося капитализма вра въ вчный прогрессъ, но и свойствеиная ему страстная любовь къ труду, къ дятельности, его жажда покорить себ природу, чтобы эксплуатировать ее въ своихъ интересахъ.
Когда Луна слышитъ жалобы мелкихъ ремесленниковъ, работающихъ на церковь, что трудъ есть проклятіе Божіе, онъ возражаетъ, что онъ не боле, какъ законъ существованія, необходимый для сохраненія личной и міровой жизни, что безъ труда не было бы и жизни (что не мшаетъ ему быть убжденнымъ противникомъ современной организаціи труда).
