Джон Стейнбек - Великие горы
Расправив складки на платье, мама вышла из дому, Джоди за ней. Гитано стоял на том же месте.
— Да? — спросила миссис Тифлин.
Гитано снял потрепанную черную шляпу и, держа ее перед собой обеими руками, повторил:
— Меня зовут Гитано, и я вернулся.
— Вернулся? Куда?
Всем распрямленным телом Гитано чуть склонился вперед. Правая его рука описала круг — холмы, поля на склонах, горы — и снова застыла на шляпе.
— На ранчо. Я здесь родился, и мой отец тоже.
— Здесь? — удивилась она. — Этот дом не такой старый.
— Нет, там, — ответил он, указывая на западный хребет. — На той стороне, того дома теперь нет.
Наконец она поняла.
— В старой глинобитной хижине, которую почти всю смыло?
— Да, сеньора. На ранчо никого не осталось, подмазать хижину известью было некому, вот ее и смыло дождями.
Мать Джоди немного помолчала, в голове мелькнули непривычные мысли о том, что без родного дома, должно быть, очень тоскливо, но она их быстро отогнала.
— И что вы теперь хотите, Гитано?
— Я останусь здесь, — сказал он негромко. — Пока не умру.
— Но работников нам не требуется.
— Работать как прежде я уже не могу, сеньора. Подоить корову, накормить цыплят, нарубить дровишек — это да. И только. Я останусь здесь. — Он показал на лежавший рядом мешок. — Вот мои пожитки.
Мать повернулась к Джоди.
— Беги в коровник и позови отца.
Джоди как ветром сдуло, и скоро он привел Карла Тифлина и Билли Бака. Старик стоял на прежнем месте, только теперь он отдыхал. Все его тело, как бы осев, пребывало в состоянии безмятежного покоя.
— В чем дело? — спросил Карл Тифлин. — Из-за чего Джоди такой шум поднял?
Миссис Тифлин кивнула на старика.
— Он хочет у нас остаться. Кое в чем помогать по хозяйству и остаться здесь.
— Мы его взять не можем. Нам люди не нужны. Да и стар он слишком. Все, что надо, делает Билли.
Они говорили о Гитано, будто его и в природе не было, и вдруг до обоих это дошло; они посмотрели на старика и смутились.
Он откашлялся.
— Слишком стар я, чтобы работать, это верно. Я пришел туда, где родился.
— Ты родился не здесь, — возразил Карл.
— Не здесь. В глинобитной хижине за холмом. Раньше, до вас, все это было одно ранчо.
— В доме из глины, который весь рассыпался?
— Да. И я там родился, и мой отец. Я останусь здесь, на ранчо.
— Говорю тебе, не останешься, — рассердился Карл. — Какая мне польза от старика? Ферма у меня не бог весть какая большая. Кормить старика да оплачивать счета доктору — это мне не по карману. Должны же у тебя быть родственники, друзья. К ним и иди. А то пришел к чужим людям, будто нищий.
— Я здесь родился, — терпеливо и неколебимо сказал Гитано.
Карл Тифлин не любил быть жестоким, но тут понял — без этого не обойтись.
— Сегодня можешь у нас поесть, — распорядился он. — Поспишь в старом сарае. Наутро покормим тебя завтраком, а дальше иди своей дорогой. К друзьям. А умирать у чужих людей — это не дело.
Гитано напялил черную шляпу, наклонился за мешком.
— Это мои пожитки, — объяснил он.
Карл отвернулся.
— Пошли, Билли, надо доделать дела в коровнике. Джоди, отведи его в сарай, в комнатку.
Отец и Билли пошли к коровнику. Миссис Тифлин вернулась в дом, бросив через плечо:
— Сейчас дам одеяла.
Гитано вопросительно посмотрел на Джоди.
— Идите за мной, — сказал мальчик.
В комнатке стояла койка с трухлявым матрасом, кресло-качалка без спинки, да ящик из-под яблок, а в нем — фонарь из жести. Гитано осторожно опустил мешок на пол и сел на кровать. Джоди маялся у двери, не зная, уходить или нет. Наконец, спросил:
— Вы спустились с больших гор?
Гитано медленно покачал головой.
— Нет. Я работал в долине Салинас.
Прежние мысли все не оставляли Джоди.
— А в тех больших горах вы когда-нибудь бывали?
Темные, много повидавшие глаза старика застыли, повернули свой свет внутрь — в голове Гитано чередой пошли прожитые годы.
— Один раз, когда был мальчонкой. Отец брал меня с собой.
— В самые горы?
— Да.
— И что вы там видели? — встрепенулся Джоди. — Людей, лошадей?
— Нет.
— А что там было?
Гитано все думал о своем. Он силился вспомнить, у бровей появились едва заметные морщинки.
— Что вы там видели? — повторил Джоди.
— Не знаю, — сказал Гитано. — Не помню.
— Там было жутко? Кругом сушь?
— Не помню.
От возбуждения Джоди совсем осмелел.
— Ну хоть что-нибудь вы должны помнить!
Гитано хотел что-то сказать, приоткрыл рот, подобрал нужные слова.
— Кажется, там было тихо... и красиво.
Глаза Гитано словно что-то увидели в прошедших годах — они потеплели, в них проскользнула улыбка.
— А потом вы в горы больше не ходили? — выпытывал Джо.
— Нет.
— И никогда не хотелось?
Но на лице Гитано уже появилось раздражение.
— Нет, — ответил он, и по его тону Джоди понял говорить об этом старик больше не желает. Мальчик стоял, словно зачарованный. Уходить не хотелось. К нему вернулась привычная робость.
— Давайте сходим в коровник и посмотрим скотину? — предложил он.
Гитано поднялся, надел шляпу и собрался идти за Джоди.
Уже почти стемнело. Они остановились возле желоба для воды, куда на вечерний водопой сбредались с горных лугов лошади. Большими узловатыми руками Гитано оперся о верхнюю перекладину забора. Пять лошадей спустились к желобу, напились вволю и, отошли в сторонку, принялись пощипывать сухие травинки, тереться боками о колья забора, отполированные до блеска. Прошло какое-то время, и из-за холма, тяжело ковыляя, появилась старая коняга. Зубы у нее были желтые, длинные; копыта плоские и заостренные, будто лопаты; ребра и таз выпирали из-под кожи. Через силу дохромав до желоба, она стала пить воду, громко причмокивая.
— Это старина Истер, — объяснил Джоди. — Самый первый конь моего отца. Ему тридцать лет.
Он взглянул в старые глаза Гитано, ожидая какого-нибудь ответа.
— Уже не тянет, — сказал Гитано.
Из коровника вышли отец Джоди и Билли Бак и направились к ним.
— Слишком стар, чтоб работать, — повторил Гитано. — Только ест, скоро смерть его приберет.
Карл Тифлин услышал последние слова. Он был зол на себя, что так жестоко обошелся со старым Гитано, и жестокость опять полезла из него.
— Давно бы пора пристрелить Истера, — заговорил он. — Избавили бы его от боли, от ревматизма. — Он искоса посмотрел на Гитано — уловил ли тот параллель, но большие костистые руки не шевельнулись, глаза недвижно смотрели на лошадь. — К старичью надо быть милосердным, избавлять от страданий, — продолжал отец Джоди. — Один выстрел, сильный шум, одна сильная боль — скажем, в голове — и все. Это лучше, чем вечная ломота в костях и гнилые зубы.
— Старики имеют право отдохнуть, — вмешался Билли Бак. — Шутка ли, проработали всю жизнь. Может, они не против еще поболтаться на этом свете.
Карл внимательно вглядывался в исхудавшую лошадь.
— Ты не представляешь, каков был Истер в старые времена, — сказал он с теплыми нотками в голосе. — Вскинутая шея, точеная грудь, изящный круп. Барьер из пяти перекладин брал почти с места. Я на нем выиграл заезд, когда мне было всего пятнадцать лет. Пару сотен всегда мог на нем заработать. Не представляешь, каков был красавец. — Он оборвал себя, потому что презирал мягкотелость. — Но сейчас его надо пристрелить, — заключил он.
— Он имеет право отдохнуть, — стоял на своем Билли Бак.
Отцу Джоди пришла в голову забавная мысль. Он повернулся к Гитано.
— Если бы в предгорьях росла яичница с ветчиной, — сказал он, — я бы тебя взял — пасись на здоровье. Но чтобы ты пасся в моей кухне — это мне не по карману.
И, засмеявшись, он вместе с Билли Баком пошел к дому.
— Расти в предгорьях яичница с ветчиной, — добавил он, — мы бы и сами подкормились.
Джоди знал: это отец ищет, как бы сделать Гитано побольней. Он и Джоди часто бил по больному месту. Всегда знал, как ужалить, как растравить душу.
— Это он так только говорит, — пояснил Джоди. — Ни в жизни он Истера не застрелит. Он его любит. Ведь Истер — его самая первая лошадь.
Солнце укатилось за высокие горы, стоявшие незыблемой стеной, и на ранчо все притихло. В вечернюю пору Гитано, похоже, почувствовал себя уютнее. Он издал губами чудной резкий звук и протянул руку за забор. Старый Истер подковылял на зов, и Гитано почесал под гривой тощую шею.
— Он вам нравится? — негромко спросил Джоди
— Да... только ни черта уже не тянет.
В доме зазвонили в железный треугольник.
— Ужин! — воскликнул Джоди. — Пошли ужинать.
По дороге к дому Джоди снова заметил — держится Гитано прямехонько, совсем как юноша. Старика в нем выдавали лишь судорожные движения да шарканье каблуков.
В нижние ветви кипариса возле сарая залетела стая грузных индеек. Лоснящийся от жира домашний кот прошествовал по дороге с крысой в зубах, такой здоровенной, что хвост ее волочился по земле. Где-то в предгорьях перекликались куропатки, напоминая журчание родника.
