Василий Ершов - Летные дневники, часть 5
Я готов. Устроюсь в любой конторе электриком-столяром-сантехником. Дом у меня в этом отношении вылизан, все это я умею, литература есть.
Вот такие настроения в 44 года. Уж не жду от жизни ничего я.
Любую статью открываешь, два абзаца, – и все ясно, можно не читать, вывод известен.
Мой родной Аэрофлот меня не колышет. Мне наплевать на его проблемы и перспективы. Он забрал мое здоровье; я вырвал свою пенсию. Огромная усталость – вот единственное.
И плавно за этот год я пришел к позиции спокойного стороннего наблюдателя.
Перестройка, море гласности – в какой же кошмарной империи зла мы живем! – плюс болезнь. Этого достаточно. Наивный человек получил ответы на все вопросы.
Если бы не деньги, деньги, деньги, – дочь невеста, замуж после третьего курса; потом помогать; да машину бы новую; да и хватит, – то надо еще года полтора пахать. Но это вопросы скорее уюта, чем жизни. Проживем, если припечет, и без уюта.
Есть природа, физкультура, дача, банька, лопата, уютная квартира, книги, музыка, родное гнездо, где все вылизано, где тебя ждут, и ты ждешь, где покой, отдохновение, тихая пристань, моя крепость. И идете вы все пляшете. С вашей партией, громогласностью и прочей демократией.
Я свое отдал, начинается подготовка ко второй половине жизни. Меньшей.
Только вот астма по ночам тихонько давит, а я же еще не нажился на свете.
15.11. Страшное преступление совершили большевики перед своим народом, втоптав в грязь веру в бога.
У человека должно же быть что-то святое, незыблемое, нравственный стержень, опора, отдушина, высокая чистота, неприкосновенный центр, запретная грань.
А что дала взамен народу, сотням миллионов, партия? Веру в мировую революцию? Классовое сознание? Моральный кодекс строителя коммунизма?
Жалкий, наивный Макар Нагульнов…
Когда комсомольцы, задрав штаны, в азарте рушили храмы, топтали вековые святыни, – неужели не дрогнуло сердце от ощущения своей мерзости? Да дрогнуло, конечно, но это сложное, трепетное, искреннее чувство тут же бодренько было затоптано функционерами… а люди все же прятали глаза друг от друга.
И на каждом этапе партия, неспособная дать людям веру в единое святое, прагматично швыряла в массы лозунг. То – «наше дело правое, мы победим», то – «поднимем, засеем целинные земли», то – «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизьме», то теперь – «каждой семье отдельную квартиру к 2000 году».
Во что веровать? Кому верить, если все предыдущие вожди – лжецы и враги народа?
Вера разрушена. Корни подрублены. Народ, крестьянский, христианский народ, носитель вековой морали, кормилец, – загублен. Культура – угроблена. Рабочий класс, на который возлагались надежды, туп и развращен. Классовое сознание оказалось тормозом. Партийность искусства – тупик.
Не перед кем исповедаться. Да и зачем? Что – перед политработником?
Сейчас, прожив отпущенные мне полсрока, воспитанный в атеизме, без веры, осмыслив в доступной мне степени жизнь, я смутно ощущаю, что все мое поколение, да и поколения отцов наших, и детей, – все мы с младенчества духовно кастрированы. Умом мы понимаем, а душой не чувствуем, что какой-то корень из нас вырезан. Мы в нем вроде как и не нуждаемся. Именно вера – корень души. Бездушное поколение.
Что ж удивляться тому, что лишь в пяти странах мира, в том числе и у нас, нет обществ защиты животных. Ну, те, четыре, может, только с деревьев слезли. А мы?
Когда Рейган в свое время назвал нас «империей зла», мы ох как возмутились. Да мы! Да у нас! Да этого… вашего… секса – у нас нет!
Да мы – куча гниющего дерьма.
Цивилизованный мир взирает на нас со снисходительной улыбкой… держа на всякий случай палец на спусковом крючке. Страна зверьков… Скифы, азиаты…
Дак ведь Япония – тоже азиаты. И какая-то марионетка Южная Корея… в первой десятке развитых стран мира… второе место по судостроению после Японии.
Вот оно куда завели нас большевики. И теперь опомнились. Великая заслуга партии – увидела первая, куда мы забрались, и первая забила тревогу, и первая организовала массы на перестройку.
Да уж, в баньках и бардаках оно виднее всего. И тревожнее за нас, сирых.
Нет, не партия. Нет, не рабочий класс. Недобитая интеллигенция все воевала, прослойка жалкая между развращенным, пьяным люмпеном-рабочим и изверившимся, так же развращенным и пьяным деревенским стариком. Сахаров воевал.
А уж когда дошло до ручки, то в Политбюро зашевелились, забегали. А до этого почивали, царствовали, лежа на боку.
Власть же в стране у ведомств. У монополий. У мафии. У торгашей. И всем им выгодно прикрываться эгидой партии. Как вроде она единственная правящая.
А народ, глядя на это, ох и ворует. С чего бы?
Так если большевики еще с гражданской и до 50-х годов натравливали детей на отцов, рушили живые связи, рубили веру, корни, ставили все с ног на голову, отворили все шлюзы: руби, коли, вешай, подличай, предавай, доноси, греби под себя, вышибай стул, гадь в алтаре…
Велика вина партии перед народом.
Ни в одной стране партия не ведет народ за собой. Ни в одной. Ну, разве что в Северной Корее. Народ везде живет сам, а в партии люди объединяются для достижения каких-то своих интересов, чаще всего – власти.
А у нас партия сплотила страну в единый концентрационный лагерь – и ведет… в тупик.
Но я прожил жизнь, двадцать лет в той партии – и почти не соприкасался с нею. Она себе шумела, я себе работал. И так – миллионы.
Нам говорят: у нас накоплен громадный потенциал. Да, если подпереть плотиной озеро фекалий, то это тоже потенциал – а ну как прорвет! Всё гниль, а главное – люди. А во что верить?
Кинулись: даешь индивидуальность! Ну, куйте, куйте теперь личность.
18.11. Итак, мы живем в стране зверьков, безголовое сообщество которых закостенело в своих догмах, остановившись где-то на уровне 50-х годов. Правда, мы прочно держим первое место в мире по чугуну. Но в шахтерском городке Артеме, куда я регулярно летаю, его величество шахтерский народ все так же ютится в бараках, обшитых и крытых рубероидом.
Наш потенциал – потенциал чугуна. Все силы нашего общества партия направляет на вал чугуна, который ржавеет потом под забором; на вал сельскохозяйственной продукции, которая гниет потом в поле, на складах и базах; на вал удобрений, которые потом размываются дождями и отравляют нашу землю; на вал бумаг, долженствующих показать всем нам видимость нашей зверьковой деятельности; на вал помощи дружкам за границей, в бездонную и неблагодарную прорву, которая жирует и смеется, и презирает нас, зверьков.
Что ни возьми у нас – все второй свежести, второго, третьего и четвертого сорта, брак, некондиция. Все не мое, все – государственное, через пень-колоду, наплевать.
И как-то же надо в такой стране жить, ведь это – моя Родина… Некогда сильная и красивая, а ныне жалкая, поруганная, забитая, оплеванная и заблеванная, заголившаяся в канаве, но еще что-то лепечущая окружающим пьяница-мать. И мы, дети ее… как мы смогли допустить такой позор?
Эти оголтелые марксисты, со своим ортодоксальным видением мира скоро уже вообще не будут серьезно восприниматься цивилизацией. Больно уж негибка теория, больно уж прямолинейна.
Ну кто всерьез воспринимает в мире Ким Ир Сена или Кастро? А нас… нас пока еще побаиваются.
Свою страну накормить не могут, страну, которая мир кормила в свое время. Но навяливают идеологию, на штыках несут в феодальные страны. Африка вымирает, а мы ей все свою классовую теорию навяливаем.
Сколько я ни смотрю на наш теперешний, «развитой» по Брежневу социализм, ей-богу, хоть возвращайся в капитализм.
Народ тоскует по хозяину. Не по Никите Виссарионовичу Гитлеру, а по хозяину на каждом рабочем месте. Бесхозяйственность разорила страну и убила в людях все желания, кроме древнеримского «хлеба и зрелищ».
По сути, мир смотрит на нашу страну как на источник сырья, а на народ как на кладовую дешевой неквалифицированной рабочей силы.
Мы не умеем трудиться. Нет, конечно, как-то, на уровне начала 20-го века, шалтай-болтай, через пень-колоду, мы кое-что умеем.
Ходячее выражение на Украине, упрек тем, кто запился вконец и на работу ходит через раз, да еще и на судьбу жалуется. Так вот, ему с упреком говорят: «пить-то пей, но оно ж надо ж еще трошки и работать».
Вот именно: «трошки».
Летчики, полетавшие за границей, рассказывают. В Африке где-то аэропорт международный. Страна друзей. Прилетает наш Ту-154, заруливает; встречающий техник пальцем не шевелит, покуривает, лыбится, ручкой эдак: «прифэт, камарад!» Тут надо руководить заруливанием, колодки подставить под колеса, а он – «прифэт».
