Сельма Лагерлёф - Иерусалим
Я представляю, как отец закроет глаза и с минуту подумает. «Видишь ли, Ингмар, тебе надо жениться и взять себе добрую жену», — скажет он, наконец. — «Но именно этого-то я и не могу сделать, отец, — отвечу я. — Никто, даже последний бедняк, не соглашается выдать за меня свою дочь». — «Расскажи мне толком, как обстоит все дело, Ингмар-младший», — скажет отец, и голос у него будет такой мягкий и нежный.
«Видите ли, отец, четыре года тому назад, как раз в тот год, как я взял в руки именье, я посватался к Бритте из Беркскуга». — «Постой, — скажет отец, — разве из нашего рода кто-нибудь живет в Беркскуге?» Он, казалось, уже плохо помнил, что делается на земле. — «Нет, но это состоятельные люди, и, если Вы помните, отец Бритты — член парламента». — «Да-да, но тебе следовало бы жениться на девушке из нашего рода, так чтобы твоя жена знала все старые обычаи и порядки». — «Это совершенно верно, отец, потом я и сам это понял».
Тут мы с отцом помолчим немного, а потом он опять заговорит: «Она была красивая?» — «Да, — отвечу я, — у нее были темные волосы, светлые глаза и румяные щеки. К тому же она была работящая, и мать радовалась, что я ее выбрал. Все бы ничего, да беда в том, что она-то не хотела выходить за меня замуж». — «Пустяки, кто же смотрит на это». — «Да, и родители заставили ее согласиться». — «Откуда ты знаешь, что заставили? Мне кажется, она была рада заполучить такого богатого мужа, как ты, Ингмар Ингмарсон-младший».
«Ах, нет, она совсем не радовалась, но все-таки нас огласили в церкви и назначили день венчания, и Бритта еще до свадьбы переехала в Ингмарсгорд помогать матери, потому что, надо тебе сказать, мать стала уже стара и слаба». — «До сих пор я не вижу еще ничего дурного, Ингмар-младший», — скажет отец, чтобы подбодрить меня.
«Но в этот год урожай был плохой, картофель совсем погиб, коровы заболели, и мы с матерью решили, что будет лучше отложить свадьбу на год. Видишь ли, я думал, что не так уж важно справить свадьбу, раз мы помолвлены, но вышло по-другому». — «Если бы ты взял жену из нашего рода, то она терпеливо ждала бы тебя», — скажет отец. — «Правда, — отвечу я, — было заметно, что Бритте эта отсрочка не очень понравилась, но что делать, у меня совершенно не было денег на свадьбу, только весной у нас были похороны, и мне не хотелось брать деньги из сберегательной кассы». — «Ты поступил совершенно правильно, отложив свадьбу», — скажет отец. — «Но я боялся, что Бритте не понравится, если придется справлять крестины раньше свадьбы». — «Прежде всего надо думать о том, хватит ли у тебя денег на расходы», — скажет отец.
«Но Бритта с каждым днем становилась все тише и задумчивее, и я никак не мог понять, что с ней творится. Я думал, что она тоскует по дому и родителям, которых она очень любила. Ну, это пройдет, думал я, она привыкнет. Ей понравится у нас в Ингмарсгорде. На этом я и успокоился сначала, а потом спросил мать, отчего у Бритты такой бледный и измученный вид. Сам-то я думал, что Бритта недовольна тем, что отложили свадьбу, но боялся спросить ее об этом. Помните, отец, Вы мне всегда говорили, что, когда я буду жениться, я должен выкрасить дом заново в красный цвет. А в тот год у меня как раз и не хватило бы денег на краску. Все это придется отложить до следующего года, — думал я».
Молодой крестьянин шел дальше и все время шевелил губами. Он был так погружен в свои мысли, что ему представлялось, будто он действительно видит перед собой отца. «Я должен все рассказать отцу четко и подробно, — думал он, — и тогда он даст мне добрый совет».
«Так прошла зима, и я часто думал, что, если Бритта все время чувствует себя несчастной, то, пожалуй, лучше отправить ее назад в Беркскуг, но и для этого было уже слишком поздно. Наступил май, и однажды вечером Бритта вдруг исчезла. Мы проискали ее всю ночь, и только под утро ее нашла одна из девушек.
Мне будет тяжело говорить дальше, и я замолчу, но отец спросит: „Но ведь она, упаси Боже, не умерла?“ — „Нет, она… Нет“, — отвечу я, и отец заметит, что мой голос дрожит. — „У нее родился ребенок?“ — спросит отец. — „Да, — скажу я, — и она задушила его. Он лежал возле нее“. — „Так она помешалась?“ — „Нет, она была в своем уме. Но она сделала это, чтобы отомстить мне, потому что я насильно женился на ней. Она сказала, что не сделала бы этого, если бы мы были обвенчаны, но если я не хотел иметь законного ребенка, то нечего мне иметь его совсем“. — Тут отец сильно опечалится и замолчит.
„А ты хотел бы ребенка, Ингмар-младший?“ — спросит он наконец. — „Да“, — скажу я. — „Мне очень жаль, что ты связался с такой дурной женщиной. Она теперь в тюрьме?“ — „Да, ее приговорили к трем годам“. — „И поэтому никто не хочет отдать за тебя свою дочь?“ — „Да, поэтому, но я ни за кого и не сватался“. — „И поэтому с тобой не считаются в деревне?“ — „Люди говорят, что я не должен был так поступать с Бриттой. Они думают, что, если бы я был так же умен, как Вы, отец, то поговорил бы с ней и узнал, отчего она тоскует“. — „Молодому не так-то легко понять дурную женщину“.
„Нет, отец, — скажу я, — Бритта — не дурная женщина, а только очень гордая“. — „Это почти одно и то же“, — скажет отец.
Тут я замечаю, что отец берет мою сторону, и говорю: „Многие считают, что мне стоило сделать вид, будто ребенок родился мертвым“. — „Почему же она не должна нести наказания?“ — спросит отец. — „Они говорят, если бы Вы были живы, Вы заставили бы молчать девушку, которая нашла ее, она и пикнуть бы не посмела“. — „И ты бы тогда женился на Бритте?“ — „Нет, тогда бы мне не пришлось на ней жениться. Я отослал бы ее обратно к родителям, раз ей у нас не нравится“. — „Да, ты бы мог это сделать в любом случае. Нельзя требовать, чтобы ты, такой еще молодой, был так же мудр, как старики“. — „Вся деревня говорит, что я дурно поступил с Бриттой!“ — „Она поступила еще хуже, опозорив честную семью!“ — „Но ведь это я заставил ее выйти за меня“. — „Ну, этому она должна была только радоваться“, — скажет отец. — „Так Вы не считаете, что это из-за меня она сидит в тюрьме?“ — „Я считаю, что она одна в этом виновата“. — Тут я встаю и медленно говорю: „Так Вы не думаете, отец, что я что-нибудь должен сделать для нее, когда она осенью выйдет из тюрьмы?“ — „Что же ты хочешь сделать, может быть жениться на ней?“ — „Наверное, так и нужно“. — Отец пристально посмотрит на меня и потом спросит: „Ты ее любишь?“ — „Нет, она убила мою любовь“. — Тут отец закроет глаза и молча задумается. — „Видите ли, отец, я не могу отделаться от мысли, что я причина всего несчастья“. — А старик сидит молча и ничего не отвечает. — „В последний раз я видел ее на суде, она выглядела такой несчастной и горько плакала о ребенке. Она не сказала обо мне ни одного дурного слова и всю вину взяла на себя. Многие из присутствующих плакали, и даже у самого судьи выступили слезы на глазах. Он дал ей только три года“.
Но отец все молчит.
„Ей нелегко придется осенью, когда она вернется домой, — говорю я, — никто в Бергскуге не обрадуется ее возвращению. Родные считают, что она их опозорила. Она все время будет сидеть дома и, пожалуй, не решится даже выйти в церковь. Ей будет тяжело во многих отношениях“.
Но отец все молчит.
„Мне, конечно, тоже нелегко было бы жениться на ней, — говорю я. — Хозяину такой усадьбы неприятно иметь жену, на которую с презрением смотрят и работники и служанки. Матери это тоже не доставит большой радости, и тогда нам уж нельзя будет приглашать помещиков на свадьбы и похороны“.
А отец все молчит и молчит.
„На суде я, как мог, пытался помочь Бритте; я сказал судье, что во всем виноват я, потому что силой взял ее замуж. И еще сказал, что считаю ее настолько невинной, что, если бы она изменила свое мнение обо мне, я в тот же день женился бы на ней. Все это я говорил, чтобы смягчить ей наказание. Но хотя она и написала мне два письма, я не увидел, чтобы она изменилась ко мне. Сами понимаете, что только из-за этих слов я не считаю себя обязанным жениться“.
А отец все сидит, думает и не говорит ни слова.
„Я знаю, что, рассуждая так, поступаю по-человечески, а мы, Ингмарсоны, всегда старались следовать воле Божьей. А иногда мне кажется, что Господу может и не понравиться такое отношение к убийце“.
А отец все молчит.
„Подумайте, отец, как тяжело, когда по твоей вине страдает другой, а ты и не пытаешься ему помочь. Я знаю, в деревне все сочтут это несправедливым, но все эти годы мне было так тяжело, что я просто обязан для нее что-нибудь сделать, когда она выйдет на свободу“.
Отец продолжает сидеть неподвижно. Я чуть не плачу: „Посмотрите на меня, ведь я такой молодой, а загублю всю жизнь, если снова возьму Бритту. Люди и так думают, что я плохо поступил, а если я это сделаю, они совсем от меня отвернутся“.
Но я никак не могу заставить отца сказать хоть слово.
