Дени Дидро - Монахиня_ Племянник Рамо_Жак-фаталист и его Хозяин
Коренное направление ранней литературной деятельности Дидро — перепахивание собственного мировоззрения. Не так трудно, подобно Вольтеру (1694–1778), порвать с официальной религией и прийти к деизму, понимая под богом перводвигатель, который не вмешивается в дела созданной им природы. Гораздо страшнее расстаться с самой идеей бога, изжить в себе духовного раба. Будущий автор «Монахини» вступает в полосу мучительных внутренних борений. В «Философских мыслях» 1746 года он еще сдержанно высказался против аскетического подавления плоти и веры в чудеса. Но в «Письме о слепых в назидание зрячим» (1749) уже открыто обнаружил свой атеизм и отверг всякую философию, которая не опирается на показания чувств и противоречит рассудку.
Подобные занятия были отнюдь не безопасными. В послании к Вольтеру по поводу «Письма о слепых» Дидро уклончиво писал, что хотя и живет с атеистами в наилучших отношениях, но сам не атеист. Работы его выходят анонимно, с ложными выходными данными: Лондон, Амстердам. Однако на костре запылали «Философские мысли», последовал обыск, допросы, заключение в тюрьму. Общественное сочувствие на стороне Дидро. Среди многочисленных посетителей тюремной камеры Жан-Жак Руссо; они во многом единомышленники.
После сорокадневного заключения Дидро был с триумфом освобожден: помогли и придворные знакомства. Он регулярно посещает салон ученого барона Поля Гольбаха, где собираются виднейшие умы — философ Гельвеций, академик-математик Даламбер, американский просветитель Франклин, английский писатель Стерн… Вместе с Даламбером Дидро принимается за издание «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел» (35 томов за 30 лет, с 1751 по 1780 год). На протяжении многих лет жизни Дидро отдает этому грандиозному труду все свои духовные силы и материальные средства.
«Энциклопедия» представляет собой систематический свод достижений тогдашней науки, техники и производства, всех отраслей социальных знаний. Участие в ней принимали самые выдающиеся интеллектуальные силы тогдашней Франции: Вольтер, Монтескье, Гольбах, Гельвеций, Руссо, Кондильяк, Мабли, Кенэ, Тюрго, Бюффон… Новое материалистическое мировоззрение обосновывалось здесь фактами естествознания, а внятному суду разума подвергалось все существующее — и королевский деспотизм, и церковь, и религия. Последовали репрессии и запреты, но тома «Энциклопедии» выходили полулегально, собирая все новых подписчиков; полностью или частично они переводились на ряд европейских языков. И королевская власть оказалась бессильной, ибо во Франции возникло нечто беспрецедентное — общественное мнение.
Издание «Энциклопедии» буквально разорило Дидро. Предложение Екатерины II приобрести его библиотеку, оставив ее в пожизненное пользование и назначив Дидро хранителем, пришлось весьма кстати.
В глазах французских просветителей Россия, как отмечал Ф. Энгельс, была самой прогрессивной страной, отечеством либеральных принципов. Екатерине II удалось ввести в заблуждение весьма проницательные умы, в том числе и Вольтера. Именно в екатерининской России усмотрел он тот идеал философского государства, «просвещенной монархии», которое могло бы одновременно и обуздать «анархизм» масс, и обеспечить благо всех подданных. Но только Дидро решился отправиться на край света, в Россию; в этом сыграл свою роль и совет Вольтера бежать хотя бы на время из Франции.
Дидро пробыл в Петербурге с сентября 1773 года по март 1774 года. Он приехал с надеждой способствовать дальнейшему прогрессу «просвещенной монархии». Императрица встречалась с прославленным французом едва ли не каждый день, приветливо беседовала, покорно выслушивала советы ослабить крепостное право, ввести конституционно-представительное правление и гораздо меньше отвечала на расспросы касательно положения в стране, где уже разгоралось восстание Пугачева.
Обласканный Дидро выехал из России действительным членом Академии наук и почетным членом Академии художеств. Подозревал ли он, что Екатерина II достаточно иронически относилась к его радикальным планам социального переустройства? Она говорила впоследствии, что теории, которые требуют все перевернуть «вверх дном», «невозможны». Ратуя за «просвещенную монархию», Дидро вкладывал в это понятие иное содержание, нежели Вольтер, сближал ее с демократической республикой и в «Смеси», навеянной беседами с Екатериной II, настаивал, что нехорош даже самый справедливый монарх, если власть его ничем не ограничена. Екатерина II знала, с кем беседует, но понял это и Дидро.
Симпатии Дидро в России сложились в ином кругу. Он замечал, что русский народ — это народ исторически восходящий, полный творческих сил, и на склоне лет принялся за изучение русского языка, чтобы в подлиннике ознакомиться с сочинениями Ломоносова, Сумарокова и Хераскова. Он стал идеологическим вдохновителем Радищева и одним из самых почитаемых мыслителей и художников для русской революционной демократии XIX века — для Чернышевского, для Писарева.
Дидро вернулся во Францию с подорванным суровым климатом здоровьем, но продолжал энергично работать, щедро передавая другим мысли и начинания. В феврале 1784 года у него открылось кровохарканье, болезнь быстро прогрессировала. Накануне кончины его посетил духовник из церкви св. Сульпиция и потребовал покаяния в еретических заблуждениях, что, по его мнению, «произвело бы благоприятное впечатление». Дидро ответил: «Я верю, господин кюре, — произвело бы благоприятное впечатление. Но признайтесь, это было бы бесстыдной ложью с моей стороны». Он умер 31 июля 1784 года, до последнего вздоха оставаясь убежденным атеистом.
Философским взглядам Дидро присущи такие особенности, без понимания которых невозможно проникнуть в существо его эстетической программы и художественного творчества.
С одной стороны, он возглавляет метафизический материализм XVIII века. Но с другой — постоянно подвергает сомнению механицизм.
Дидро в постоянных поисках самодвижения вещей; не называя ее по имени, он мечтает о диалектике. Ведь окончательный разрыв с идеей бога возможен только при исключении внешнего перводвигателя. Дидро-энциклопедист обращается к современной ему науке. Если движение непреложно, если оно неотделимо от материи, то и механическое движение — из внутреннего источника. В любом неподвижном теле, вплоть до молекулы, притаилась двигательная потенция; сама тяжесть воплощает не косность, а стремление к «местному движению». А органическая жизнь? Это эволюционный процесс, и, может быть, биологический вид человека тоже имеет свою историю. Сумасшедшая идея! В те времена она казалась современникам попросту беспочвенной фантазией. Но мысль Дидро шла дальше. Суть материи в действии и противодействии, в «постоянном брожении». При сохранении целого все явления, все вещи возникают, изменяются и исчезают.
Безусловно, соображения Дидро возникали в лоне метафизического материализма. Но он пошел дальше великих естествоиспытателей, дальше Ломоносова и Лавуазье, которые тоже высказывали диалектические догадки. Идеи Дидро устремлены к целостной теории развития на основе материализма. Почему же именно он, единственный среди единомышленников, сумел их высказать?
Естествознание еще не созрело для того, чтобы стать источником диалектики; еще разрозненны факты, неясны связи между вещами. Но Дидро не только мыслитель и ученый, он художник. Его видение человеческого мира, этой охваченной потрясениями борьбы практической и политической жизни, является не только философским, отвлеченным, но и художественно-образным, целостным.
Философ Дидро поистине мыслит живыми образами. Фортепьяно сошло с ума, оно вообразило, что не пианист, а оно само ударяет по собственным клавишам и вся гармония вселенной происходит в нем, — вот образ Дидро, воспроизведенный В. И. Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме». Безоглядный эгоист считает, что он «одновременно любовник и возлюбленная, отец и ребенок, цветочная грядка и тот, кто ее топчет», — вот образ из «Прогулок скептика», любимый самим Дидро. Здесь бездна иронии, здесь непринужденно высмеян солипсизм, абсурдное философское учение, которое полагает, что весь мир в сознании единственного человека. И наглядно раскрыта диалектическая идея: познание истины — не самоотражение личности, а процесс, который связывает внешний мир и ум человека.
Но еще важнее философская суть образов Дидро-художника. Мышление и обдумывание как непременное содержание человеческой жизни стало у него предметом художественного изображения. В «Жаке-фаталисте», в «Племяннике Рамо» жесты беседующих и спорящих, их движения, мимика и позы, — которые зачастую и не описаны, но в интонациях чувствуются очень живо, — пластично соответствуют движению, развитию мысли. Философия и художество оказываются сомкнутыми в кольцо постоянных взаимопереходов.
