Владислав Реймонт - Мужики
— Беда их вразумила! И нужно было все это, а? — сказал он Филиппу, сыну Ягустинки, обрубавшему сучья у сосен.
— А кто был виноват? Помещик и богатые хозяева! — угрюмо буркнул Филипп, не отрываясь от работы.
— А, пожалуй, больше всего злоба да глупое подстрекательство.
Он остановился на том месте, где убил лесника, и недоброе чувство шевельнулось в нем.
— Сволочь, из-за него все мои несчастья! Жаль, что нельзя еще ему подбавить!
Он плюнул и взялся за работу.
С этого дня он начал возить лес на лесопилку, работал с утра до вечера с такой страстью, словно хотел замучить себя до смерти, однако и этим не мог заглушить мыслей о Ягусе и о своем злосчастном деле в суде.
Однажды Матеуш рассказал ему, что Шимек купил землю на Подлесье, — помещик согласился на рассрочку уплаты и даже обещал дать соломы и дранок, а свадьбу Настуси отложили до тех пор, пока Шимек не обзаведется кое-каким хозяйством.
Но Антека не трогали теперь чужие заботы — мало ли у него было своих? Притом кузнец чуть не каждый день всячески пугал его судом и осторожно, очень хитро намекал, что, если ему срочно понадобится, кое-кто может дать денег в долг.
Антек уже сто раз был близок к тому, чтобы бросить все и бежать, но стоило ему взглянуть на деревню, стоило подумать, что никогда нельзя будет вернуться, и его охватывал ужас. Он предпочитал тюрьму, все, что угодно, только не это. Однако и о тюрьме думал с отчаянием.
От этой душевной борьбы он исхудал, стал угрюм, к домашним был суров и придирчив. Ганка с ума сходила, тщетно пытаясь выведать, что с ним. Сначала она заподозрила, что он опять связался с Ягусей. Но у нее глаза были зоркие, да и Ягустинка, которую она подкармливала, следила за этой парой, и другие подтверждали, что Антек и Ягуся избегают друг друга и никогда не встречаются, так что на этот счет Ганка была спокойна. Но, хотя она ублажала мужа, как только могла, и кормила вкусно и вовремя, и дом держала в чистоте и порядке, и все в хозяйстве шло, как нельзя лучше, — Антек был раздражителен, мрачен, бранился из-за каждого пустяка, и она не слыхала от него никогда ласкового слова.
Тяжелее всего бывало Ганке, когда он ходил молчаливый, печальный, как осенняя ночь, и не злился, не брюзжал, а только горько вздыхал и уходил на весь вечер в корчму пить с приятелями.
Спросить у него прямо она не смела, а Рох клялся, что тоже ничего не знает, — старик приходил к ним теперь только ночевать, а целыми днями бродил по окрестным селам со своими книжками и учил людей молиться сердцу Иисусову, — эту службу власти запрещали совершать в костелах.
Как-то вечером они ужинали не на крыльце, а в комнате, потому что после захода солнца поднялся ветер. Вдруг на берегу залаяла разом целая свора собак. Рох положил ложку и внимательно прислушался.
— Кто-то чужой в деревне! Надо поглядеть.
Он вышел, но тотчас вернулся, бледный, и сказал быстро:
— На улице шашки звенят. Если будут спрашивать, — я в деревне.
Выскочил в сад и скрылся.
Антек побледнел, как смерть, и вскочил из-за стола. Собаки заливались уже перед домом, на крыльце послышались тяжелые шаги.
— Может, это за мной? — пробормотал Антек в тревоге.
Все обомлели, увидев на пороге стражников.
Антек застыл на месте и только поглядывал на открытые окна и двери. К счастью, Ганка не растерялась и спокойно пригласила стражников сесть, пододвинув им скамью.
Они вежливо поздоровались и сразу напросились на ужин. Ганке пришлось жарить им яичницу.
— Куда это вы собрались так поздно? — спросил, наконец, Антек.
— По служебному делу, и очень важному, — ответил урядник, обводя глазами всех присутствующих.
— Наверное, в погоню за ворами? — продолжал Антек уже смелее и принес из чулана бутылку водки.
— И за ворами и по другому делу. Выпей с нами, хозяин!
Он выпил. Стражники накинулись на яичницу, стуча ложками.
Все сидели тихо, как испуганные кролики. Стражники выскребли сковородку дочиста, выпили еще, и урядник, отерев усы, сказал важно:
— И давно тебя из тюрьмы выпустили?
Антек дрогнул.
— Как будто вы, пан урядник, не знаете?
— А где же Рох? — неожиданно спросил урядник.
— Какой Рох? — Антек мигом понял, что не он им нужен, и успокоился.
— Говорят, у вас живет какой-то Рох?
— Пан урядник, должно быть, спрашивает про того старичка, что ходит по деревне? Ну да, — ведь его Рохом звать.
Урядник сделал нетерпеливый жест и сказал грозно:
— Ты со мной шуток не шути, нам известно, что он живет здесь!
— Правда, он не раз живал у нас, но и у других тоже. Нищий он, — так, где придется, там и ночует. Нынче в избе, завтра в хлеву, а то и просто под плетнем. А на что он вам?
— Да я так просто спрашиваю.
— Хороший человек, воды не замутит, — вмешалась Ганка.
— Знаем, знаем, кто он такой! — многозначительно бросил урядник. Он всячески пробовал выведать у них что-нибудь и табаком даже угощал, но все твердили одно и то же. Так ничего и не узнав, разозленный урядник встал с лавки:
— А я говорю, что он живет у вас!
— Да ведь в карман я его не спрятал! — огрызнулся Антек.
— Я тут по служебному делу, это понимать надо, Борына! — грозно наступал на него урядник. Но он смягчился, получив на дорогу полтора десятка яиц и порядочный кусок свежего масла.
Витек ходил за стражниками следом и потом рассказывал, что они и к солтысу зашли, и пробовали заглядывать в освещенные окна других хат, но собаки поднимали такой лай, что им не удалось ничего высмотреть, и они ушли ни с чем.
Это событие так повлияло на Антека, что, оставшись наедине с женой, он заговорил с ней о том, что его мучило.
Ганка слушала с бьющимся сердцем, не проронив ни слова, и только напоследок, когда Антек сказал, что им ничего другого не остается, как распродать все и бежать отсюда, хотя бы в Америку, она стала перед ним с белым, как мел, лицом.
— Не поеду и детей погубить не дам! А если заставишь, возьму топор, детей зарублю, а сама — хоть в колодец! Правду тебе говорю — Бог свидетель! И ты это запомни! — кричала она, упав на колени перед образами, словно давая торжественную клятву.
— Тише ты! Ведь я это только так сказал…
Она вздохнула с облегчением и сказала уже спокойнее, но с трудом сдерживая слезы:
— Отбудешь срок и вернешься! Не бойся, с хозяйством я управлюсь… Ты меня еще не знаешь… Ни полоски земли не пропадет, из рук не выпущу. Господь поможет, так и это вынесу! — Она тихо заплакала.
Антек долго размышлял и, наконец, сказал:
— Ладно, будь что будет. Подождем суда.
Так ничего и не вышло из ловких маневров кузнеца.
VI
— Ложись ты, наконец, и не мешай спать! — сердито заворчал Матеуш, поворачиваясь на другой бок.
Шимек прилег на минутку, но, как только Матеуш опять захрапел, он стал тихонько выбираться из амбара, где они ночевали: ему показалось, что в окно уже проникает мутный рассвет.
Ощупью собрал он свои инструменты, еще накануне приготовленные, и так спешил, что у него то и дело что-нибудь с грохотом валилось из рук, и Матеуш сонно ругался.
На дворе было еще темно, но звезды уже побледнели, небо на востоке едва заметно светилось, и хрипло кричали первые петухи, хлопая крыльями.
Шимек нагрузил на тачку все свое добро, тихонько прокрался мимо избы и вышел к озеру.
Деревня спала как убитая, даже ни одна собака не залаяла на него, и в тишине слышно было только журчанье воды, сочившейся сквозь опущенные мельничные затворы.
На улицах, затененных садами, было еще совсем темно, лишь кое-где белела стена хаты да озеро выделялось из мрака блеском отраженных в нем звезд.
Подходя к дому матери, Шимек замедлил шаг и настороженно прислушался, — за оградой как будто ходил кто-то, слышалось непрерывное глухое бормотанье.
— Кто там? — раздался вдруг голос матери. Он обмер и стоял, не дыша, не смея шелохнуться. Старуха, не дождавшись ответа, опять стала ходить взад и вперед.
Шимек видел ее: как тень, двигалась она под деревьями, нащупывая дорогу палкой и вполголоса твердя молитву.
"Бродит по ночам, как домовой", — подумал Шимек, но вздохнул с невольной жалостью и тихонько, опасливо прошмыгнул мимо. "Ага, грызет ее совесть за то, что меня обидела. Грызет!" — повторил он с глубоким удовлетворением, выходя на широкую дорогу за мельницей. Здесь он помчался, словно его подгоняли, не обращая внимания на ямы и камни.
Остановился он только у креста, на развилине дорог, ведущих к Подлесью. Было еще слишком темно, чтобы приниматься за работу, и он присел под распятием передохнуть и подождать утра.
— Поля от леса не отличишь! Самое подходящее время для воров! — бормотал он, осматриваясь. Земля еще тонула в мутной мгле, но на небе все ярче разгорались золотые полосы.
