Сусанна Тамаро - Поступай, как велит тебе сердце
Несколько лет назад, отправившись на поезде из Триеста в Венецию, я оказалась в одном купе с женщиной-медиумом. Она была немногим младше меня, на ее голове красовался берет с помпоном. Разумеется, я не сразу догадалась, что она медиум – об этом я узнала из ее разговора с подругой.
«Представьте себе, - говорила она, глядя на расстилавшееся за окном плоскогорье Карсо, - стоит мне ступить на эту землю, я слышу голоса умерших, невыносимые, страшные вопли. Чем моложе был человек, когда за ним пришла смерть, тем громче он стонет». Потом она сказала, что если где-то на земле было совершено насилие, в атмосфере происходят необратимые перемены: воздух как бы заболевает, отторгает благие чувства и намерения и способствует новым актам насилия. Иными словами, там, где была пролита кровь, она прольется еще не один раз. «Земля, - подытожила медиум, - словно вампир, едва напьется свежей крови, стремится отведать ее снова, и с каждым разом ей нужно все больше».
Долгие годы я пыталась понять: может, над тем местом, где мы живем, висит какое-то проклятие? Я то и дело думаю об этом и не могу найти ответа. Помнишь, сколько раз мы взбирались с тобой на скалу Монрупино? Дул зябкий северный ветер, а мы стояли там часы напролет – было видно далеко, словно из окна самолета. Мы соревновались, кто первый разглядит горные вершины Доломитов, кто различит Градо и Венецию. Теперь, наверное, я уже не смогу взобраться высоко в горы, но стоит мне закрыть глаза, и я снова там.
Память может творить чудеса: я вижу все так ясно, будто и правда стою на вершине утеса. Я слышу любой звук, слышу шум ветра, запахи того времени года, которое выбрала. Я обвожу взглядом изъеденные ветром пласты известняка, вижу темный выступ Истрии, погруженный в лазурь моря, смотрю на все вокруг и спрашиваю себя в сотый раз: эта резкая нота, откуда она?
Я люблю эти края, и, возможно, оттого не могу найти ответ на свой вопрос; знаю только одно: характер человека определяет и местность, в которой он живет. Если я бываю ершистой, своенравной, если и ты такая, в этом виноват Карсо, изъеденные колким ветром горы, земля. Кто знает, если бы нашей родиной стали холмы Умбрии, может, мы были бы спокойнее, мягче. Не знаю, к лучшему или нет, что мы родились здесь. Трудно представить себе, как сложилась бы судьба в краю, где ты не жил вовсе.
Как бы там ни было, сегодня у нас случилось несчастье: утром я зашла в кухню и увидела в коробке бездыханное тельце дрозда. Уже в последние два дня он совсем притих, почти не кушал и часто засыпал. Наверное, он умер на рассвете. Я взяла в руки его маленькое, холодное тельце - головка болталась из стороны в сторону, как будто внутри сломалась пружинка. Мне захотелось согреть его. Я погладила его перышки, обернула его в тряпочку. За окном стояла стена дождя и снега. Я закрыла Бака в одной из комнат и вышла из дома. У меня нет уже сил брать в руки лопату, и я просто нашла клумбу, где земля помягче. Мыском туфли я прокопала маленькую ямку, положила в нее тельце, прикрыла землей, и прежде чем вернуться в дом, произнесла молитву, которую мы всегда повторяли, когда хоронили птиц. «Господи, прими эту маленькую душу, как Ты принимаешь души всех Своих созданий».
Помнишь, когда ты была маленькая, скольких птиц мы пытались спасти? Не раз, когда утихало ненастье, мы находили в саду раненых птиц – зябликов, синиц, воробьев, дроздов, как-то мы подобрали даже клеста. Мы так старались выходить их, но почти всегда наши усилия были тщетны, и наш питомец умирал. Какое у нас тогда было горе! К этому трудно привыкнуть – ты переживала каждый раз. Похоронив птицу, ты вытирала слезы ладошкой и потом закрывалась в своей комнате, чтобы «приготовить место».
Однажды ты спросила меня: как мы найдем маму? Ведь небо такое большое и можно запросто потеряться. Я сказала тогда, что небо похоже на большой дом, где у каждого есть своя комната, и в ней все люди, которые любили друг друга, встречаются и уже больше никогда не расстаются. Ты ненадолго утешилась. Но потом, когда умерла твоя четвертая или пятая золотая рыбка, ты снова спросила: «А если всем места не хватит?» «В таком случае, - ответила я, - нужно закрыть глаза и повторять минуту подряд: «Комната, расти». И тогда сразу же комната станет больше».
Ты помнишь? Или твой панцирь так тесен, что ты думаешь: «Я уже не ребенок, все это глупости»? Я вспомнила об этом лишь сегодня, когда хоронила дрозда. «Комната, расти», - какая чудная мысль! Конечно, вместе с мамой, хомячками и золотыми рыбками, в твоей комнате, должно быть, уже полно народу - все места заняты, как на трибунах стадиона. Скоро в этот дом отправлюсь и я. Захочешь ли ты, чтобы я была в твоей комнате, или мне придется снять номер по соседству? Смогу я пригласить того единственного человека, которого любила по-настоящему? Смогу, наконец, познакомить тебя с твоим дедушкой?
О чем я думала тем сентябрьским вечером, с какими мыслями сошла с поезда на станции Порретта? Поверишь ли, в моей голове не было ни единой мысли. В воздухе стоял аромат каштанов. Первым делом я должна была отыскать гостиницу, где заказала номер. Я ведать не ведала, что уготовила мне судьба; в ту пору я наивно полагала, что все, что происходит в моей жизни, более или менее зависит от приложенных мной усилий. Но когда я поставила чемодан на перрон, ни о каких усилиях не могло быть и речи - мне уже ничего не хотелось. Или точнее, я мечтала лишь об одном: чтобы меня оставили в покое.
С твоим дедушкой я повстречалась уже в первый вечер, они с приятелем ужинали в столовой нашей гостиницы. Кроме нас в зале почти никого не было. Он с увлечением спорил о политике, и его тон сразу же вызвал у меня отвращение. Во время ужина он пару раз ловил мой взгляд и мог без труда догадаться о моих чувствах. Каково же было мое удивление, когда на следующий день я с удивлением узнала, что он и был врачом санатория! Минут десять он задавал мне вопросы о состоянии здоровья, потом попросил раздеться – и тут случился конфуз: я вдруг начала потеть, как будто совершала над собой большое усилие. Он послушал сердце и, рассмеявшись, воскликнул: «Ну и ну, как мы боимся!» Мне было страшно неловко. Он измерил мне давление, и столбик ртути подскочил до верхней отметки. Он спросил: «У вас гипертония?» Я сердилась на себя, повторяла мысленно: «Ты на приеме у врача, у него такая работа. Так волноваться – странно и глупо». Но все напрасно, я не могла успокоиться. Вручив расписание лечебных процедур, он на прощанье пожал мне руку и сказал: «Отдохните, как следует, расслабьтесь. Иначе даже воды вам не помогут».
Тем же вечером после ужина он подсел ко мне за столик. На следующий день мы уже бродили по улочкам, болтая о том, о сем. Страстность его натуры, которая поначалу вызвала мою неприязнь, начала притягивать меня. Во всем, что он говорил, были огонь, увлеченность. Находясь с ним рядом, нельзя было не ощутить тепло, которое излучало каждое его слово, все его естество.
Не так давно я прочитала в газете, что согласно новейшим научным теориям, любовь рождается не в сердце, а в носу. Когда мужчина и женщина встречаются и начинают испытывать друг к другу симпатию, их кожа начинает вырабатывать особые гормоны, название которых я не помню, и эти гормоны попадают в воздух, и затем через дыхательные пути попадают в кровь и в мозг, и там, в некой таинственной извилине, открывают ларчик любовных страстей. Таким образом, говорилось в статье, наши чувства есть не что иное, как совокупность запахов. Какая чушь! Кто хоть раз в жизни любил по-настоящему, всей душой, любил так, что не выразить словами - тот поймет, что подобные рассуждения - это всего лишь очередной вымысел, который помогает заглушить голос сердца. Разумеется, даже запах любимого человека будит в нас чувства, но для начала должна родиться любовь – а в этом никакие духи не помогут.
В те дни рядом с Эрнесто я впервые в жизни ощутила, что мое тело не имеет границ. Мне казалось, вокруг меня появилось незримое сияние, оно как бы обволакивало меня и оживало при каждом движении. Знаешь, что бывает с растениями, если их не поливать несколько дней? Они завянут, листья обвиснут, как уши у спаниеля. Вот и я до встречи с Эрнесто была как растение без воды: ночной росы хватало, чтобы выжить, но дождя не было, и я просто держалась из последних сил. Довольно полить растение один лишь раз, и оно воспрянет, листья поднимутся кверху. Так было и со мной. Через неделю я посмотрела в зеркало и просто себя не узнала: кожа гладкая, глаза лучистые. Одеваясь по утрам, я что-то напевала – такого со мной не случалось с самого детства.
Я не удивлюсь, если ты спросишь: неужели меня не мучили угрызения совести? Ведь, по сути, я была замужней женщиной, как можно было с легким сердцем принимать общество другого мужчины? Но во мне не возникало ни вопросов, ни сомнений – и не потому, что я была свободна от предрассудков. Скорее, то, что я переживала, воспринимало только лишь мое тело. Я вела себя как щенок, который долго бродил по зимним улицам и нашел, наконец, теплую норку: не спрашивая себя хорошо это или плохо, он забивается туда, греется и млеет. И потом, я считала себя серой мышью и даже думать не думала, что могу очаровать мужчину.
