Кнут Гамсун - Круг замкнулся
Он спросил, как бы желая уточнить обстоятельства:
— Значит, мой картуз намок?
— Сам видишь.
— Ты нарочно подложила его под малыша, чтобы я не мог его надеть.
— Ха-ха-ха, конечно же нет.
Стоило ли смеяться в такую минуту? Он вдруг напялил мокрый картуз на голову жене и придавил сверху.
— Ха-ха-ха, — сказал и он.
Она ни капельки не испугалась, она прыгнула на него и начала царапаться. Поступать так тоже не следовало, а уж тем более чертыхаться, это при ее-то набожности. Потом она смазала его картузом по лицу и завопила дурным голосом. Дальше, как говорится, некуда.
Он пошел в угол, где стояло ружье, вроде как осмотреть его. Но он молчал, и это было самое ужасное. Нет на свете ничего длиннее и тоньше оружейного ствола, так что внутри у нее даже что-то булькнуло.
— Господи! — пролепетала она.
Вот это уже был другой тон, и он понял, что для нее это беда. Тут она увидела, как он направляет дуло к себе, чтобы свести счеты с жизнью. Но свести счеты он мог, только если она поможет ему нажать на крючок, а нажимать она не хотела, никак не хотела, напротив, она подскочила к нему и отшвырнула ружье.
— Ты чего это надумал! — закричала она. — Да отожму я твой картуз и высушу над плитой за одну минуту.
Что он должен был отвечать? Ничего. Но ружье он отставил в сторону и стал ждать, когда она управится.
Во всех семейных домах разыгрывались баталии, не было больше ни субботней выплаты, ни вообще никаких доходов. До сих пор муж и жена вполне ладили друг с другом и с детьми, прилично одевались, имели пальто и плащ, часы и обручальные кольца. А тут все исчезло, и в умах воцарилось смятение. Они бранились, они кричали из-за любой чепухи, причем именно когда им следовало быть особенно ласковыми и нежными, они ковырялись в прошлом и находили друг у друга столько грехов, что впору выметать метлой. Ну а дети, разумеется, слушали.
Вот и у Алекса в доме дела обстояли скверно. Немного спустя после того, как Алекс потерял работу, он как-то вечером напился и начал бранить Лили за ее распутство. Он долго терпел, но больше молчать не станет. С тех пор как некий тип, не сумевший сдать экзамен на капитана, вернулся в город, Лили опять словно сбесилась и бегает за ним, как распутная девка, и все, кто их ни встретит, чуть ли не плюют при виде Лили, вот, мол, какая липучая баба. Интересно, будет этому когда-нибудь конец или нет?
Лили ни в чем не признавалась и ничего не отрицала, она просто заметила, что не понимает, о чем он. Хотя вполне могла бы понять, не так уж и трудно. Она была отнюдь не Божье чадо, скорее уж не знающая удержу бесовка. Нежная Лили после многих лет добропорядочного супружества лишь теперь пробудилась для эротических услад. Все, что до этого было терпеливым исполнением обязанностей, — лишь тупой долг и покорность, зато теперь она просто не знала удержу. Она предавалась любви часто и чудесно и отнюдь не скрывала, что с ума сходит по этому занятию.
Самое любопытное, что никто о том не догадывался. В домах, где бывают люди, их не встречали, никто никогда не застукал их в лесу, а пробраться в церковь они не могли. Оставалась единственная возможность: каботажное судно «Воробей», уж не там ли? Этот маленький белый корабль, который швартовался в порту каждый второй вечер после двухдневного перехода, вполне мог оказаться тем райским садом, где они могли укрыться. Но бывали ли они там на самом деле? Немало людей поглядывало на «Воробья», сам Алекс, и Лолла, и дочери таможенника Робертсена, и многие другие, кто хотел отравить им удовольствие, но ни разу никто их там не обнаружил.
Алекс пошел еще дальше, он начал выражаться по-книжному ради самоутверждения:
— Ты, значит, не понимаешь, о чем я веду речь? Я веду речь о некоторых субъектах, так и не сдавших экзамен на капитана, теперь поняла? Может, теперь ты соизволишь меня понять?
Алекс пьян.
Лили улыбается и делает гримаску.
— Кроме того, я говорю о младенце, — говорит он и указывает на младшенькую. — Сперва его не было, понимаешь, паскуда, не было, и все тут. А потом младенчик спустился с неба, и сразу стал ангелом в твоих глазах — поняла? Но я ли ниспослал тебе этого ангела?
Судя по всему, Алексу очень важно получить ответ именно на этот вопрос, но Лили все так же улыбается. Он выкрикивает свои слова прямо ей в лицо, но Лили улыбается. Впрочем, не таков был Алекс, чтобы ждать, покуда она наулыбается досыта, он встал. Да, он встал.
Но закусившая удила особа не отступает, она может так проулыбаться целые сутки. Пришлось ему снова сесть.
На все происходящее Лили смотрела сверху вниз и не думала отвечать. Она умышленно воздерживалась от слов, и свое действие это возымело. Ведь именно она оплатила все, что у них было оплачено, и дом, и сад, именно она занимала высокий пост, была кассиршей, а муж простым рабочим и ворочал стволы деревьев. Так неужели же она не может себе позволить улыбаться в ответ на несвязные речи и полумертвые глаза пьяного мужа? Уж верно, может.
Второй раз с места он подниматься не стал, он только кивал и говорил, что да-да, что она еще увидит! Больше он ничего не скажет, но она еще увидит. И она, и некоторые другие.
Когда он заснул на стуле, она взяла младшенькую на руки, старшую — за руку и вышла из дому. Детей она отвела к матери, вафельщице, а сама пошла дальше. Наступил вечер, и ей предстояло свидание.
На складской площади был укромный уголок, куда так просто не проберешься, но она задрала юбки и перешагнула через все препятствия. В дальнем углу стоял сарайчик с покосившейся крышей, когда-то его арендовал старый капитан Бродерсен для своих ненужных вещей с маяка, так и стоял этот сарайчик со всякими диковинами из заморских стран, с кроватями, стульями, и столами, и всем прочим. Туда Лили вошла, там и осталась. А с каботажного судна «Воробей» не снимали наблюдение даже ночью.
Абель нисколько не был виноват в том, что происходило, он вообще предпочел бы оказаться в другом месте, впрочем, никакой трагедии и не случилось, лишь несколько дурацких взбрыков да несколько лишних слов.
Он встретил Ольгу и ее мужа на улице и не нашел в них ничего особенного, оба были такие, как всегда, разве что Ольга немного беспокойней обычного. Для ее отца настали дурные дни, он скатился до уровня заурядного обывателя, но Ольга не стала от этого тихой и немногословной. Разговоры, разговоры, ни на чем не задерживаясь, остроты, светская болтовня, лоскутное рукоделье.
— А вот и Абель! Я ведь тебя целый год не видела! Теперь я хочу повнимательней тебя разглядеть.
— Лучше не надо, — ответил Абель, — я не стал красивее, чем был.
— Ты стал хуже. Почему ты все время стараешься испортить свою репутацию?
— Но Ольга! — улыбнулся ее муж.
Она взяла Абеля под руку и пошла с ним.
— Я слышала, ты так и не был в школе?
— Нет.
— Значит, капитаном, ты не станешь?
— Похоже, что ни капитаном, ни кем другим. Я слишком глуп.
— Плохо, что ты не станешь капитаном. Стало быть, я не смогу с тобой уехать.
— Нет, тебе придется подыскать что-нибудь другое.
— А что другое? Теперь у меня нет карманных денег, отцу они самому нужны, его совсем обобрали.
— Ну, Ольга, раньше тебе всегда удавалось что-нибудь придумать.
Молчание.
— Это что за пара идет перед нами? — спросила она у мужа.
— По-моему, таможенник Робертсен с женой.
— Разумеется, ты должен кем-то стать, какой вздор! Все хотят кем-то стать.
— То-то и оно: все, кроме меня. Я не хочу. Мне недостает силы воли.
— А почему, собственно, все хотят кем-то стать? — осторожно спросил Клеменс.
Ольга шутливо ответила:
— Потому что у людей есть внутренний стимул, как сказал Рибер Карлсен в своей проповеди.
Клеменс:
— Да, сказано недурно. Больше всего это относится к желанию человека подняться в социальном плане.
— Нет, вы мне объясните, почему эта пара идет с той же скоростью, что и мы, — нетерпеливо перебила Ольга.
Мужчины улыбнулись, и Клеменс ответил:
— Они идут по общественной дороге.
— Нет, они обернулись и увидели нас. И пошли так же, как и мы.
— Мы можем их обогнать.
— Нет, — сказала она, — тогда они подумают, что мы их увидели. Они наверняка смотрят на меня теперь сверху вниз.
— Что-о?
— Да, я заметила это. Эти люди дают мне понять, что, раз отец потерял состояние, мы больше ничего не стоим.
Абель попытался разубедить ее, но его попытки ни к чему не привели.
— Он в прошлом году достроил свой дом, и теперь дом у него в два раза больше прежнего.
— Это и называется социальный подъем, — насмешливо сказала Ольга. — И к тому же дурость. Ну зачем ему такой большой дом?
Они подошли к стоянке, и Абель сказал:
— Мы могли бы проехать мимо них на машине.
