Алессандро Барикко - Гомер. Илиада
Агамемнон
Они оплакивали Патрокла всю ночь. Омыли от крови и пыли и умастили благовониями. Они накапали ему в нос нектар и амброзию, чтобы тело сохранило свою красоту. Затем они положили завернутый в мягкий лен труп на погребальное ложе и накрыли белым плащом. Патрокл. Он был обычным юношей,я даже неуверен, что героем. А теперь они сделали из него бога.
Занялась заря под звуки их рыданий, и начался тот день, который навсегда останется днем моего конца. Ахиллесу принесли новые доспехи – лучшие кузнецы трудились над ними всю ночь, работая с божественным мастерством. Они положили их к его ногам. Пелид плакал, обняв тело Патрокла. Потом перевел взгляд на снаряженье. И глаза его зловеще заблестели. Никто никогда не видел и не носил таких доспехов.
Казалось, они были созданы богом для бога. Перед подобным искушением Ахиллес никогда не сумел бы устоять.
И тогда наконец он поднялся, оставил тело Патрокла и, обходя корабли, скликал аргивян на совет. Я понял, что исход войны будет решен, увидав, что собираются и корабельщики и даже те, кому надлежало заботиться лишь о хлебе для войска: никогда прежде они не являлись в собранье. Но в тот день и они окружили вождей, желая знать, что их ждет впереди. Я ждал, покуда все не усядутся. Покуда придет Аякс, покуда займет свое место в первом ряду Одиссей. Я видел, что оба хромают из-за полученных ран[10]. Последним вошел в собранье я сам.
Ахиллес поднялся. Все замолчали.
– Агамемнон, – заговорил он, – напрасно мы воспылали друг к другу враждой из-за пленницы. О, если бы сразу она умерла, лишь взойдя на корабль мой: столько ахейцев не глодало бы зубами земли, когда я упорствовал в гневе! Оставим то, что свершилось, настало время сердце в груди укротить и забыть о прежних обидах. Ныне я отрекаюсь от гнева и возвращаюсь к сражениям. Ты собери скорее данайцев и подвигни к битве, довольно троянцам ночевать перед судами ахейскими!
Ахейцы вокруг ликовали. Я начал говорить в общем гомоне. Не выходя на середину, я попросил тишины. Мне, владыке народов, пришлось просить тишины. А потом я сказал:
– Вы винили меня в тот день, когда забрал я у Ахиллеса добычу. Я совершил неправый поступок. Но разве правы всегда бессмертные боги? У глупости легкая поступь, не касаясь земли, она ходит по головам человеческим и уловляет нас в сети свои, когда ей заблагорассудится. В тот день она уловила меня и разум затмила.
Ныне желаю загладить вину и приношу тебе, Ахиллес, дары неисчислимые.
Он выслушал меня. А потом сказал, что примет мои дары, но позднее, теперь же он рвался в битву, он не желал терять ни мгновения, он жаждал великих свершений. В своем безрассудстве он не мог медлить.
И тогда поднялся Одиссей.
– Ахиллес, – начал он, – ты не можешь вести в бой голодное войско. Быть может, ахейцам предстоит биться весь день до заката: лишь тот, кто насытился вином и хлебом, сможет выдержать бой с твердостью в сердце и бодростью в членах. Послушай меня, распусти аргивян и вели им готовить завтрак А Агамемнон пусть представит собранью дары, чтобы все могли любоваться. После пусть Агамемнон даст при всех тебе клятву, что на ложе к Брисеиде он не всходил, что с ней не сближался, как то свойственно мужам и женам. И ты на битву пойдешь с укрощенной душой. А ты, Агамемнон, устрой в честь Ахиллеса у себя в шатре пиршество, достойное сильнейшего из ахейцев. Это прилично царю – искать примиренья с тем, кого он оскорбил.
Так он сказал. Но Ахиллес не хотел ничего слушать:
– Земля покрыта трупами воинов, что полегли от руки Гектора, а вы говорите о пище? Устроим пир на закате, я хочу, чтобы войско сражалось голодным. Бездыханный Патрокл ждет отмщения, и говорю вам: никакая пища, никакое вино не войдут мне в уста, пока оно не свершится. На уме у меня не дары и не пиршества, но лишь битва, кровь и стоны врагов.
Он замолчал. Но Одиссей – не из тех, кого легко уговорить. Другой склонил бы голову, я бы склонил, но неон.
– Ахиллес, сильнейший среди ахейцев, ты лучше меня управляешься с копьем, это верно, но я мудрее тебя, потому что я старше и больше на своем веку повидал. Прислушайся к моему совету. Нас ждет жестокая битва, и победа достанется нам нелегко. Оплакивать мертвых наш долг, но не нашей утробе крушиться о них! Предав земле мертвецов и проплакав над ними весь день от зари до заката, мы должны укрепляться питьем и едой, чтобы снова в медных доспехах без устали и передышки биться с врагами. Пусть ни один не выходит на поле, не утолив голод и жажду, а после все вместе мы пойдем на троян и развяжем кровавую схватку!
Так он сказал. И его все послушались. И Ахиллес послушался тоже. Одиссей взял с собой нескольких юношей, и они пошли в мой шатер. Он взял дары, что я обещал Ахиллесу: треноги, коней, невольниц и золото. И Брисеиду. Он поместил дары перед собраньем и посмотрел на меня. Я поднялся. Я страдал от раны в руке, но я поднялся. Мне, владыке народов, пришлось, воздев руки к небу, перед всем народом поклясться:
– Да будут свидетелями Зевс, Солнце, Земля и Эриннии, что никогда я не касался Брисовой дочери и никогда не делил с нею ложе. Она оставалась в моем шатре, и теперь я возвращаю ее нетронутой. Пусть боги меня покарают страшными бедами, если ложно клянусь!
Я не лукавил. Я похитил эту девушку, но не ее сердце. Я видел, как она сокрушалась над телом Патрокла, и слышал слова, которых никогда прежде не слыхал от нее.
– Патрокл, бесценный мой друг! Когда я покидала этот шатер, ты был жив, и вот нахожу тебя мертвым! Беды мои беспрерывны. Я видела, как Ахиллес сразил моего мужа копьем, на моих глазах погибли все мои братья под стенами нашего города. И когда я рыдала о них, ты нежно утешал меня, говорил, что вы увезете меня во Фтию, и там Ахиллес возьмет меня в жены, и свадьба наша будет веселой и радостной. Твою нежность я оплакиваю сегодня, оплакивая тебя, Патрокл.
И она сжимала в объятиях его бездыханное тело, рыдая, прочие жены стенали вокруг.
Ахиллес ждал, пока воины подкрепят себя пищей. Сам же он и пищу, и питье отвергал. Когда же ахейская рать понеслась от шатров и кораблей в поле, готовая к битве, он стал облачаться в новые доспехи. Положил на ноги пышные поножи с серебряными застежками; грудь прикрыл латами, повесил меч на плечо, надел на голову шлем, засиявший, подобно звезде. Взял копье, славное копье, подаренное отцом на гибель многим героям. Последним поднял он щит, огромный и крепкий, свет от него разливался, словно от месяца. На нем был представлен весь мир: и земля, и небо, и море, люди и звезды, живые и мертвые. Мы сражались с оружием в руках, а этот человек отправлялся в бой, неся с
Союой целый мир.
Я видел, что он, сияя, как солнце, вскочил в колесницу и крикнул своим бессмертным коням, чтобы влекли его к отмщению. Он винил их за то, что они не сумели спасти Патрокла от гибели, увезя с поля боя. Грозным голосом он гнал их вперед. И по преданию, они отвечали ему, понурив морды и вынув шеи из-под ярма, они отвечали ему человеческим голосом: «Мы помчимся быстро, как ветер, Ахиллес, но много быстрее несется навстречу день твоей смерти».
Поток
Годы войны пронеслись перед моим взором – не слепой течет речной поток среди людей. Годами я выслушивал жалобы – не глухой течет речной поток там, где гибнут воины. Немало плодов яростной мести я равнодушно унес в море. Но в тот день слишком много пропилось крови, слишком сильной была ярость и слишком жестокой ненависть, В день Ахиллесовой славы я восстал, полный отвращения. Если вы не боитесь страшных сказок, послушайте эту.
На заре перед стеной, сооруженной ахейцами, друг против друга выстроились две неисчислимых рати. Я видел, как вспыхнули тысячи медных доспехов при первых лучах солнца. Во главе данайцев стоял Ахиллес в своей новой броне, бесподобной, божественной. А в первом ряду троянцев – Эней, сын Анхиза. Он выступил вперед, потрясая медным копьем, грозно качался крепкий шлем на его голове. Ахиллес только того и ждал. Ринулся он навстречу врагу и оказался прямо напротив Энея, свирепый, как раненый лев с покрытой пеною мордой, жаждущий мести и крови. Он закричал:
– Эней, что отошел так далеко от своих? Неужели ты хочешь сразиться со мной в поединке? Надеешься, победив, стать Приаму наследником? Но у него есть и Гектор, и все остальные сыновья, так что наследником тебе не бывать. Убирайся отсюда, пока есть еще время. Однажды мы уже сражались с тобой, помнишь, чем это кончилось? Ты удирал без оглядки. Так удирай же скорей и сейчас: уноси ноги, пока цел. И больше не попадайся мне на глаза.
– Напрасно пугаешь, – отвечал ему Эней. – Я не младенец, а воин. Род мой не менее знатен, чем твой, и также восходит к бессмертным. Не к лицу нам обидные речи, коими жены, выйдя на улицу, друг друга поносят, мы – воины на поле боя, и нас ждет кровавая схватка. Довольно слов, Ахиллес, начнем поскорее!
