Кнут Гамсун - В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу
Но пастух улыбается и ещё усерднее старается завлечь меня в хижину. А его жена-фаворитка лежит на другой крыше, подперев голову руками, и, конечно, издевается надо мною. Так вот как, она сообщница этого мошенника! Это повлияло на моё решение. Вот я ей покажу! Я стискиваю зубы и вхожу в пещеру. Моя научная любознательность победила.
Внутри было темно, но пастух и здесь зажёг нечто в роде лампы. Она — жестяная, а вместо фитиля в ней горит шерстяная нитка; свет очень скудный, но его вполне достаточно для того, чтобы нанести кинжалом удар.
Я уже готов броситься на человека, чтобы предупредить его нападение, но тут пастух открывает двух маленьких животных под кучей папоротника на полу. Это два медвежонка. Я смотрю то на животных, то на горца, и понемногу становлюсь смелее. Он мне говорит что-то, но из всех его слов я понимаю только слово «рубль». Он берёт одного из медвежат на руки, держит его передо мною и, по-видимому, хочет продать его мне.
Я сейчас же вздохнул свободнее. У бедного, уродливого татарина были только самые мирные виды на меня. Я принимаю вид превосходства, нахмуриваю слегка брови, как бы выражая этим своё недовольство по поводу того, что он позвал меня в какой-то хлев; там стоят также несколько тучных коз у стены. И человек начинает доить коз, чтобы дать медвежатам молока.
— Сколько рублей? — спрашиваю я и поднимаю вверх пять пальцев.
Человек отрицательно качает головой.
Тогда я поднимаю десять пальцев, но он опять отрицательно качает головою. Из любопытства, желая узнать, какие цены ходят на кавказских медвежат, я спросил, что требует за них этот человек, и при этом я горько жалею о том, что по-арабски умею сказать только «салам алейкум». Человек вынимает из ножен кинжал и проводит по земляному полу острием кинжала чёрточки. Он провёл двадцать черт и наконец остановился. Значит, торговля не может состояться. Тогда он зачёркивает пять чёрточек. Тут я воскликнул:
— Пятнадцать чёрточек за какого-то маленького медвежонка? Никогда!
После этого я выхожу из хлева.
Моя миссия была окончена. Я мог послать на родину сообщение о том, что везу с собою богатые научные результаты, и что мне понадобится, по крайней мере, четыре года для обработки этого материала. Со спокойствием и уверенностью, каких я не испытывал в течение всей моей маленькой экспедиции, я подошёл к своей лошади и похлопал её по шее с видом хозяина. Тогда жалкий пастух протянул мне руку. Я выказал снисхождение и дал ему последнюю папиросу. Он снова протянул руку, и я кивнул ему в знак того, что и впредь буду относиться к нему снисходительно, и высыпал ему в руку несколько медных монет. После этого я вскочил на своего коня.
Со спины лошади я бросил женщинам на крыше многозначительный ободряющий взгляд, который говорил им, что они должны наконец проснуться здесь, на Кавказе, проснуться и петь моё стихотворение, и выйти из своего печального положения.
И я уехал...
Я стал спускаться круто вниз, чтобы найти главную дорогу, ведущую к станции. Было уже очень поздно, приближалось утро; стало темнее, потому что наступило то переходное время ночи, когда звёзды исчезают, а рассвет ещё не начался. Наконец я выезжаю на шоссе и тут я начинаю гнать лошадь, чтобы до рассвета добраться до станции. Я вдруг вспоминаю, что в этой стране конокрадство — самое позорное деяние, и меня охватывает страх: чем-то всё это кончится для меня?
Но всё кончилось очень хорошо. Я не слишком гнал лошадь, чтобы она не вспотела; а ведь эти удивительные кавказские лошади словно из железа, они переносят всё, ничто на них не действует — за исключением слишком холодной воды.
Начинает светать. Когда я издали увидел станцию, то спешился и повёл лошадь прямо к телеге вместо того, чтобы идти по дороге. И это спасло меня. Если бы я пошёл по дороге, то встретил бы двух одетых в бурнусы людей, которые спускались вниз, разговаривая друг с другом. Проходя мимо, они посмотрели на меня в ту минуту, как я стоял и привязывал лошадь, — они, конечно, подумали, что прохожий просто стоит и гладит лошадь. Впрочем, это я и делал.
Я иду на станцию. Там и сям вокруг домов раздаются окрики, бродят высокие фигуры, выкрикивают какое-нибудь слово или имя, и издали раздаётся ответ. У каменной стены вдали от всех домов сидит человек и играет на каком-то инструменте. Что за странные люди эти кавказцы, они никогда не спят! Человек совсем один, он сидит на земле, прислонясь спиною к стене, и играет, что ему приходит в голову. А ведь ещё совсем темно, только половина пятого, да к тому же и холодно. «Он просто сумасшедший», — думаю я. Но в его музыке есть смысл, хотя мелодия бедна и однообразна. Инструмент, на котором он играет, нечто вроде свирели.
Так как мне кажется, что Корней не очень-то будет спешить, то я вхожу на двор и кричу его имя наудачу. Но Корней ответил, оказалось, что он был тут же. «Сейчас!» — отвечает он и подходит ко мне. Я показываю ему цифру пять на моих часах и смотрю на него. И Корней утвердительно кивает головой и объявляет, что он будет готов вовремя.
Но Корней не явился даже и в шесть часов. Мы с женой успеваем позавтракать и приготовиться в путь, а Корнея всё нет. Тут я немного рассердился на Корнея.
Только в половине седьмого он подъехал к дверям.
VIII
Прохладное утро. Земля покрыта инеем, и пыль по дороге не поднимается, как вчера. Да и Корней уж не тот, каким был вчера, он молча сидит на козлах и не напевает. Тройка плетётся мелкой рысью. Но немного спустя, когда подъём становится круче, она по целым часам идёт шагом.
Долина Терека кончается, река круто сворачивает в горы, в сторону от нашей дороги. Здесь нет уже больше никакой растительности. На одной голой вершине, откуда мы видим дорогу, извивающуюся вверх зигзагами, мы выходим из коляски и поднимаемся по тропинке пешком напрямик, в то время, как коляска без конца поворачивает по зигзагам, пока не нагоняет нас. Здесь наверху мы опять мельком видим ледники Казбека, вершина которого устремляется в небеса, озарённая утренними лучами солнца.
Мы снова едем по склону горы. Там и сям дорога покрыта навесом в защиту от снежных лавин и обвалов. Кажется, словно мы едем в туннеле с железной крышей над нами. Во многих местах дорога разрыта, и её исправляют; надсмотрщик и инженер дают указания и распоряжаются толпой рабочих. Кроме того, мы встречаем ещё пастухов с огромными стадами баранов.
На вершине новой скалы Корней останавливает лошадей и ведёт нас к кресту и источнику. Он набирает воды в пригоршню и показывает нам: вода шипит. Мы следуем его примеру и пьём из источника. Вода холодна, как лёд, но она шипит, и из неё выскакивают и лопаются пузырьки, руки наши белеют от неё. Вкусом она походит на сельтерскую воду.
Мы взбираемся всё выше и выше, всё покрыто инеем, и мы снова должны кутаться от холода в наши одеяла. Мы достигаем теперь высшей точки нашего путешествия, мой гипсометр41 показывает около трёх тысяч метров. Каменный столб, находящийся здесь, обозначает высоту футами. Здесь Корней отпрягает одну из лошадей и привязывает её сзади к коляске. Потому что теперь уже лошадям не надо больше тащить вперёд, а лишь упираться и задерживать коляску.
И действительно, дорога сейчас же начинает круто спускаться вниз. Здесь совсем нет ровной плоскости, дорога проложена по самому горному гребню, как единственному проходимому мосту. Высокие горы вокруг нас покрыты зеленью, но леса на них нет, и здесь также повсюду стоят стога сена до самой вершины.
Лошади бегут ровной рысью под гору. Иногда они спотыкаются, так как им трудно задерживать коляску; но они всё-таки не падают. Из русских романов можно вынести то впечатление, что в России ездят на лошадях с неслыханной быстротою. На картинках, изображающих русских курьеров, лошади несутся, как вихрь, и, несмотря на это, кучер высоко замахивается своим кнутом. Мы представляли себе, что и нам придётся вихрем пронестись на нашей четвёрке по Кавказским горам, и что мы как с неба свалимся по другую сторону гор. Мы были очень удивлены этой умеренной ездой. Или Корней Григорьевич очень берёг своих лошадей, — а это действительно так и было, — или же русские писатели и художники преувеличивают, что также вполне возможно. Из того, что нам пришлось наблюдать из поезда во время нашего переезда по России, мы вынесли то впечатление, что на лошадях там ездят не очень быстро. Но зато для любителей скорой езды на лошадях я не могу указать лучшей страны в этом отношении, нежели Финляндия. Это мне пришлось испытать самому во время моего пребывания в финляндских городах. Маленькие финские лошадки похожи на наших фьордских, они, как ветер, несутся по улицам, и на углах мне не раз приходилось лететь на одном колесе. Финны хорошо кормят своих лошадей, но зато и ездят очень быстро; когда мне приходилось просить пощадить лошадей, меня с улыбкой называли «лошадиным заступником». Один только раз в своей жизни мне пришлось жаловаться полиции на человека, и этот человек был финский извозчик...
