Эрнест Хемингуэй - Райский сад
– Нет, – сказала девушка. – Не приходилось. Но я хочу еще выпить. Я люблю тебя, Дэвид.
– Поцелуй ее еще разок, как тогда, – сказала Кэтрин.
– В другой раз, – сказал Дэвид. – Я готовлю коктейль.
– Как хорошо, что мы снова друзья и все чудесно, сказала Кэтрин. Она очень оживилась, и голос ее звучал естественно, обычно и без напряжения.
– Я совсем забыла про сюрприз, который наследница купила утром. Сейчас принесу.
Когда Кэтрин ушла, девушка взяла Дэвида за руку, крепко сжала ее и поцеловала. Они молча смотрели друг на друга. Девушка рассеянно касалась пальцами его руки. Потом сжала ее и снова отпустила.
– Слова не нужны, – сказала она. – Ты ведь не хочешь, чтобы я произнесла здесь речь?
– Нет, – сказал он. – Но когда-нибудь нам придется поговорить.
– Хочешь, чтобы я уехала?
– Так было бы разумнее.
– Поцелуешь меня, чтобы я поняла, что остаюсь не зря?
Вернулась Кэтрин с молоденьким официантом, который принес поднос с тостами и большой банкой икры в чаше со льдом.
– Вот это был замечательный поцелуй, – сказала Кэтрин. – Все видели, так что теперь можно не бояться сцен и тому подобного. Сейчас подрежут яйцо и лук.
Икра была серовато-черная, крупная, и Кэтрин осторожно переложила ее на тонкие кусочки поджаренного хлеба.
– Наследница купила тебе ящик «Бюллингер-брют» 1915 года. Вот эта бутылка уже холодная. Как, по-твоему, подойдет?
– Конечно, – сказал Дэвид. – Выпьем за обедом.
– Правда, тебе повезло, что мы с наследницей богаты и тебе ни о чем не нужно беспокоиться? Уж мы о нем позаботимся, правда, наследница?
– Будем очень стараться, – сказала девушка. – Я как раз изучаю его запросы. Но на сегодня это все, что мне удалось выяснить.
Глава четырнадцатая
Он проспал почти два часа, пока солнечный свет не разбудил его. Он проснулся и посмотрел на Кэтрин. Во сне дыхание ее было легким, и она выглядела счастливой. Такой он и оставил ее: красивой, молодой и непорочной. В ванной он принял душ и, натянув шорты, босиком прошел через сад в комнату, где работал. После непогоды небо было вымыто до голубизны, и стояло свежее раннее утро нового дня на исходе лета.
Он опять принялся за трудный рассказ и поочередно брал приступом все, к чему годами не решался притронуться. Он работал до одиннадцати часов и, когда сделал намеченное, запер комнату и вышел в сад, где женщины играли за столиком в шахматы. Обе выглядели свежо и молодо и казались такими же привлекательными, как умытое дождем и ветром утреннее небо.
– Она опять выигрывает, – сказала Кэтрин. – Как ты, Дэвид?
Девушка улыбнулась ему застенчивой улыбкой. «А все-таки они необыкновенно хороши, – подумал Дэвид. – Интересно, что принесет новый день».
– Как вы? – спросил он.
– Отлично, – ответила девушка. – А тебе что-нибудь удалось?
– Пишется тяжело, но все получается, – сказал он.
– Ты еще не завтракал?
– Поздновато для завтрака, – сказал Дэвид.
– Глупости, – сказала Кэтрин. – Наследница, сегодня женой будешь ты. Заставь его позавтракать.
– Хочешь кофе и фрукты, Дэвид? – спросила девушка. – Тебе нужно съесть что-нибудь.
– Черный кофе, пожалуй, – сказал Дэвид.
– Я принесу, – сказала девушка и вошла в дом.
Дэвид сел за столик рядом с Кэтрин, она переставила доску с фигурами на стул, провела рукой по его волосам и спросила:
– Ты еще не забыл, что такой же серебристый, как я?
– Забыл, – сказал он.
– Волосы еще выгорят, и я буду все светлее и светлее, а тело – все более смуглым.
– Это будет чудесно.
– Да, и все мои трудности позади.
Хорошенькая темноволосая девушка шла к ним, держа в руках поднос, на котором были розетка с икрой, половинка лимона, ложка и два ломтика жареного хлеба. За ней молоденький официант нес ведерко со льдом и бутылкой шампанского и поднос с тремя стаканами.
– Это как раз для Дэвида, – сказала девушка. – А потом мы можем поплавать.
После купания, пляжа и обильного, затянувшегося обеда с бюллингерским Кэтрин сказала:
– Я очень устала и хочу спать.
– Ты много плавала, – сказал Дэвид. – Устроим сиесту.
– Нет, я правда засыпаю, – сказала Кэтрин.
– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросила девушка.
– Да. Только смертельно хочу спать.
– Мы уложим тебя в постель, – сказал Дэвид. – У тебя найдется термометр? – спросил он девушку.
– Нет у меня никакой температуры, – сказала Кэтрин. – Я просто хочу поспать подольше.
Когда Кэтрин легла, девушка принесла термометр, и Дэвид измерил Кэтрин температуру и посчитал пульс. Температура была нормальной, а пульс – сто пять.
– Пульс слишком частый, – сказал он. – Но я не знаю, какой он у тебя обычно.
– Я тоже не знаю, но думаю, слишком частый.
– По-моему, пульс при нормальной температуре не так важен, – сказал Дэвид. – Но если тебя знобит, я привезу доктора из Канн.
– Не нужен мне доктор, – сказала Кэтрин. – Я спать хочу, вот и все. Можно мне поспать?
– Да. Позови меня, если понадоблюсь.
Они постояли, дождались, пока она заснет, а потом тихонько вышли. Дэвид прошел по каменной террасе и заглянул в окно. Кэтрин спала, и дыхание ее было ровным. Он принес два стула и столик, и они сели в тени под окном Кэтрин так, чтобы меж сосен было видно синее море.
– Что скажешь? – спросил Дэвид.
– Не знаю. Сегодня утром она выглядела довольной.
– А сейчас?
– Возможно, это реакция на вчерашнее. Она такая непосредственная, Дэвид, и это так понятно.
– Вчера мне показалось, я люблю кого-то, кого уже нет, – сказал он. – Так нельзя.
Он встал, подошел к окну и заглянул в комнату. Кэтрин спала все в той же позе.
– Она крепко спит, – сказал он девушке. – Может, ты тоже вздремнешь?
– Пожалуй.
– Я пойду к себе в рабочую комнату, – сказал он. – Там есть дверь к тебе, которая запирается с двух сторон.
Он прошел по каменным плитам террасы и, войдя в комнату, отодвинул задвижку со своей стороны двери в смежную комнату. Постоял и подождал, пока не услышал, как отодвинули задвижку с другой стороны, и дверь открылась. Они сели рядом на кровать, и он обнял ее.
– Поцелуй меня, – сказал Дэвид.
– Как приятно целовать тебя, – сказала она. – Мне очень нравится тебя целовать. Но больше ничего нельзя.
– Нет?
– Нет.
Потом она сказала:
– Мне так стыдно, но большего я не могу себе позволить. Ты ведь знаешь, от этого будут одни неприятности.
– Просто полежи рядом.
– Хорошо.
– Делай что хочешь.
– Хорошо, – сказала она. – Ты тоже, пожалуйста. Будем делать только то, что можно.
Кэтрин проспала всю вторую половину дня, чуть не до самого вечера. Дэвид и девушка сидели в баре, и девушка сказала:
– Зеркало они так и не принесли.
– Ты просила старика Ороля?
– Да. Ему эта идея понравилась.
– Может быть, заплатить ему за то, что мы принесли с собой шампанское?
– Я дала ему четыре бутылки и еще две бутылки очень хорошего бренди. С ним все в порядке. Вот мадам могла поднять шум.
– Ты все сделала правильно.
– Я не хочу неприятностей, Дэвид.
– Я вижу.
Официант принес еще льда, и Дэвид, приготовив два мартини, передал один девушке. Официант положил в стакан вымоченные в чесночном соусе оливки и ушел на кухню.
– Пойду взглянуть, как там Кэтрин, – сказала девушка. – Возможно, все образуется само собой?
Ее не было минут десять, и он отпил из ее стакана, а потом решил выпить все, пока мартини не стал теплым. Он поднес стакан к губам и, коснувшись стекла, вдруг почувствовал, что ему приятно пить из ее стакана. Ощущение было вполне отчетливым. «Вот и все, что тебе нужно, – подумал он. – Все, что нужно для полного счастья. Любить обеих. Что произошло с тобой с прошлого мая? В кого ты превратился?» Он снова поднес стакан к губам и испытал то же чувство. «Ну ладно, – сказал он себе, – только не забывай о работе. Работа – это все, что осталось. И нужно пошевеливаться».
Девушка вернулась, и, увидев ее счастливое лицо, он перестал сомневаться в своих чувствах к ней.
– Она одевается, – сказала девушка. – И самочувствие отличное. Правда же, чудесно?
– Да, – сказал он, радуясь за Кэтрин, как обычно.
– А где мой мартини?
– Я выпил, – сказал он. – Потому что это был твой мартини.
– Правда, Дэвид? – Она зарделась счастливым румянцем.
– На большее моего красноречия не хватает, – сказал он. – Вот, я приготовил тебе еще.
Она пригубила мартини и, тронув краешек стакана губами, передала ему. Он повторил ее движение и сделал большой глоток.
– Ты восхитительна, – сказал он. – Я люблю тебя.
Глава пятнадцатая
Он услышал, как завели «бугатти», и даже вздрогнул от неожиданности, потому что в том краю, куда перенес его рассказ, автомобилей не было. Он полностью отрешился от всего, кроме рассказа, в который по мере работы вживался все глубже. Он постепенно справлялся с самыми трудными местами, которые раньше доставляли ему более всего беспокойства. Теперь ему все удавалось: описание людей, и природы, и дней, и ночей, и какая была погода. Он продолжал работать и чувствовал такую усталость, точно и правда всю ночь пробирался по испещренной впадинами вулканической пустыне, и солнце настигло его и спутников на полпути, а впереди еще переход через высохшие грязно-серые озера. Он ощущал тяжесть двустволки, которую нес на плече, придерживая рукой дуло, и вкус гальки во рту. За поблескивавшими впадинами пересохших озер он видел далекий голубой склон горы. Впереди не было никого, а за ним тянулась длинная цепочка носильщиков, понимавших, что они вышли в этот район с трехчасовым опозданием.
