Коммунисты - Луи Арагон
На шоссе остановилась машина капитана Местра; возле нее стояли капитан и юный Сиври, на котором мешком висела длинная песочного цвета шинель. Сиври с азартом объяснял Местру диспозицию. Размахивал руками, указывал то вправо, то влево. Здесь… и вон там…. Тут противотанковый ров. Десять минут — и дорога отрезана… Предположим, неприятель появится отсюда… Местр лениво посмеивался. Неприятель! Ха, ха! Неприятель только и мечтает напасть на линию Авуана!
Немного ниже, там, где канал шел вдоль шоссейной дороги, как раз на ее повороте, стоял лейтенант Ватрен в мохнатой канадской куртке, похожий на большой куст с двумя длинными, крепкими ногами. Вместе с Гайяром он смотрел на земляные работы. Ну и зрелище! Лейтенант Гайяр пришел по каким-то делам в штаб батальона и на обратном пути встретил Ватрена, который до одурения скучал в одиночестве и сейчас с удовольствием погулял бы, невзирая на погоду. Они виделись довольно часто, когда Ватрен еще жил в замке, и любили поболтать, прогуливаясь по мальморским болотам. Но сегодня слова Ватрена звучали как-то странно. Чувствовалось, что ему хочется что-то сказать, но он никак не решается.
Ватрен сорвал с дерева веточку и усердно принялся ее жевать.
Все кругом было серое, бесцветное; сержант ругал солдат, копавшихся в грязи. Слабый ветер шевелил верхушки тополей.
— Пойдемте туда, а?
Гайяр молча кивнул головой. Здесь канал отходил от деревни в сторону, и километра через два можно было вернуться в Мальмор по проселочной дороге. Шли берегом канала под деревьями, по мокрой гниющей листве. Гайяр был в плохом настроении: в последнем письме Ивонна сообщала, что дела в магазине идут неважно… Разговор замирал после двух-трех слов. Повсюду стояли большие лужи. Ватрен смело пускался прямо по воде в своих высоких, как у летчика, сапогах. На Гайяре тоже были крепкие башмаки, но он брезгливо глядел на свои забрызганные грязью обмотки. Ватрен был почти на голову выше. Шагал он солидно, и рядом с ним Робер, казалось, не шел, а подпрыгивал. Снова помолчали с минуту. Оба думали о несчастных солдатах, которые роют окопы, хотя враг находится за четыреста километров отсюда. Впрочем, о чем думал сейчас Ватрен, трудно было сказать… вообще не поймешь, что с ним сегодня делается.
— Что нового узнали в Париже, Ватрен?
Ватрен пожал плечами. Бросил веточку в воду. Остановился. Посмотрел на воду. Плюнул в воду. Провел большим пальцем левой руки под носом, сильно нажимая сначала на одну, а потом на другую ноздрю. Перчатки у него были сверху кожаные, а ладонь и пальцы снизу вязаные. Вода бежала, отсвечивая зеленью. Засигналил, взбираясь в гору, грузовичок. Ватрен оглянулся, как бы желая удостовериться, что их не видно с дороги, где Сиври развивал перед Местром свои стратегические теории. Канал уже повернул вправо. Еще метров сто они прошли в молчании. Гайяр набрал пригоршню камешков и время от времени кидал их в воду. Камень дважды с легким плеском подпрыгивал на воде и потом, булькнув, шел ко дну. Ватрен, который шагал чуть впереди, вдруг остановился: — А что, Гайяр, если вам прекратить эту забаву?
— Вы что-то сегодня нервничаете, Ватрен.
— Возможно. Но я вот что хочу вам сказать…
Он не знал, как приступить к делу. Наконец, откашлялся, хмыкнул и начал: — Ну вот, вчера майор… собрал нас… Конечно, все это абсолютно между нами, я не имею права вам об этом говорить…
Какой он, Ватрен, нудный со своими адвокатскими подходцами.
— Нет, вы поймите меня, Гайяр, это очень, очень серьезно: если узнают, что я вас предупредил…
Гайяр широко раскрыл глаза. Белесые его брови всползли на высокий выпуклый лоб. Как будто он вдруг увидел перед собой опасность. «Предупредить?» А впрочем, почему же его не пригласили? Вот именно. Пригласили не всех.
— Я должен вам сказать, — вдруг решился Ватрен. — Должен вам сказать… я… Но дело не во мне… Я, конечно, не разделяю ваших убеждений, но все-таки… Словом, я демократ, я уважаю все взгляды, понимаете, все. Все-е! И потом, нельзя воевать, преследуя тех, кто умеет думать… нельзя воевать, если народ не с тобой.
Он отшвырнул ногой камень, лежавший на тропинке.
— А зачем майор вас собирал?
— Вы ничего не слышали о циркуляре Даладье? Нет? Неприятно говорить вам об этом. Но все-таки лучше, чтобы вы знали. А то вы, чего доброго, можете глупостей наделать… Я лично глубоко не одобряю, слышите, не одобряю! И не я один. Многие. Да большинство офицеров были ошеломлены… Да, да, именно ошеломлены.
— О чем же все-таки идет речь? Чего от меня хотят? Что я кому сделал?
— Да нет, речь идет вовсе не о вас! Успокойтесь… Не лично о вас. Так вот, слушайте, циркуляр…
В своем циркуляре Даладье обращал внимание командования на существование в армии особой категории солдат, сержантов и офицеров, находящихся под наблюдением, имеющих в личном деле соответствующую отметку ПН[273], — таких следует держать на подозрении и соответственно с ними обращаться. Ни под каким видом не допускать их к исполнению некоторых обязанностей, как-то: телефониста, механика, или в некоторые рода войск, как-то: танковые части, не прикомандировывать к канцелярии или к полевой почте — словом, не допускать никуда, где бы они могли подрывать дух армии или мешать ее действиям. Если будет замечено, что офицер этой категории приобретает влияние на своих солдат или на других офицеров, его следует немедленно перевести в другую часть… В циркуляре рекомендовалось не только следить за ними, но и попытаться поймать их с поличным, когда они ведут пропаганду, агитацию. В случае необходимости — спровоцировать на проступок, предпочтительно не политического характера: лучше всего установить неисполнительность по службе, растрату, плохое управление своей частью… Еще лучше просто-напросто подвести под статью уголовного кодекса. В
