Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

Она медленно провела пальцами по воде и не ответила.

— Вы знаете, о чем я. Дривер мне рассказал.

Она было вспыхнула, но тут же, едва успев произнести «По какому праву?», угасла, умолкла и отвела взгляд.

— Без всякого права, — сказал Джимми. — Но я бы хотел, чтобы про это сказали мне вы.

Она понурилась. Джимми нагнулся и прикоснулся к ее руке.

— Не делайте этого, — сказал он. — Бога ради, нет! Вы не должны!

— Должна, — проговорила она тоскливо.

— Ничего подобного! Даже подумать страшно.

— Я должна. Нет смысла говорить об этом… слишком поздно.

— Вовсе нет. Вы должны расторгнуть эту помолвку сегодня же.

Она покачала головой. Ее пальцы все еще машинально скользили по воде. Солнце теперь спряталось за серую вуаль, которая над холмом позади замка сгущалась в черноту. Жара стала еще удушливее.

— Что вас заставило? — снова спросил он.

— Пожалуйста, не говорите об этом!

Он на мгновение увидел ее лицо. В глазах у нее стояли слезы. И тут он утратил власть над собой.

— Вы не должны! — вскричал он. — Это ужасно! Я вам не позволю. Вы должны понять… Вы должны узнать, чем стали для меня. И вы думаете, я допущу…

Тишину раздробил басистый рокот грома, словно бормотание просыпающегося великана. Висевшая над холмом черная туча теперь подползла ближе. Духота стала непереносимой. На середине озера ярдах в пятидесяти от них виднелся островок, манивший прохладой и таинственностью в сгущающемся сумраке.

Джимми умолк и схватил весло.

С их стороны на островке виднелся лодочный сарай — узенький заливчик с крышей из досок, достаточно вместительный для гребной лодки. Джимми загнал челнок под крышу, как раз когда хлынул ливень, и повернул его так, чтобы им были видны полотнища струй, проносящиеся над водой.

Он снова заговорил, теперь уже медленнее:

— Думаю, я полюбил вас с первого же дня, едва увидел вас на пароходе, а затем потерял вас. Но нашел благодаря чуду и снова потерял. И благодаря еще одному чуду нашел вас здесь, но на этот раз я не собираюсь вас терять. Вы думаете, я буду стоять сложа руки и смотреть, как вас у меня отбирает такой… такой…

Он взял ее за руку.

— Молли, вы не можете его любить. Это немыслимо. Если бы вы его любили, я бы не стал мешать вашему счастью… я бы уехал. Но вы же не любите его, не можете. Он ничтожество, Молли!

Она ничего не сказала, но в первый раз подняла на него глаза. Взгляд их был ясным и пристальным. Он прочел в них страх… страх, с ним не связанный, страх чего-то другого, неясного — он не мог отгадать, чего именно. Но в них сиял и свет, который побеждал страх, как солнце побеждает пламя. И он притянул ее к себе и поцеловал. И целовал снова и снова, бормоча что-то нечленораздельное.

Внезапно она отпрянула, отбиваясь, как схваченный зверек. Челнок накренился.

— Не могу! — вскричала она прерывающимся голосом. — Я не должна! Нет!

Джимми протянул руку и ухватился за скобу на стене. Лодка выпрямилась. Он обернулся, Молли спрятала лицо в ладонях и тихо всхлипывала с тоскливой беспомощностью заблудившегося ребенка.

Он было нагнулся к ней, но удержался. Им овладела растерянность.

Ливень гремел и бил по деревянной крыше, из щели начало капать. Джимми снял пиджак и бережно закутал ей плечи.

— Молли!

Она взглянула на него влажными глазами.

— Молли, любимая, в чем дело?

— Я не должна. Так нельзя.

— Не понимаю.

— Я не должна, Джимми.

Он осторожно шагнул вперед, потом еще, держась за скобу, пока не оказался рядом с ней и не заключил ее в объятия.

— В чем дело, любимая? Расскажи мне.

Она молча прижималась к нему.

— Ты же не мучаешься из-за него. Из-за Дривера? Никаких причин нет. Все будет легко и просто. Если хочешь, скажу ему я. Он знает, что ты его не любишь, а, кроме того, в Лондоне есть девушка, которой он…

— Нет-нет, не это.

— Так что же, любимая? Что тебя мучает?

— Джимми… — Она умолкла.

— Что?

— Джимми, папа не позволит… Папа… Папе…

— Я не нравлюсь?

Она печально кивнула.

Мощная волна облегчения обдала Джимми. А он-то вообразил… Он толком не знал, что именно вообразил — какое-то страшное непреодолимое препятствие, какую-нибудь сокрушающую катастрофу, которая их разлучит. Он был готов громко рассмеяться от счастья. Так вот в чем дело! Вот какова нависшая над ними туча! Он не нравится мистеру Макичерну! Ангел с огненным мечом у врат рая преобразился в полицейского с резиновой дубинкой.

— Придется ему научиться меня любить, — сказал он весело.

Она смотрела на него с тоской и отчаянием. Он не видит, он не понимает! А как объяснить ему? В ее мозгу звучали слова отца. Джимми — «темная личность», он здесь «затевает какую-то игру», за ним следят. Но она же любит его, она любит его. Как, о как объяснить ему?

Она крепче прижалась к нему, вся дрожа. Он вновь стал серьезен.

— Любимая, не мучайся, — сказал он. — Ничего не поделаешь. Но он смягчится. Как только мы поженимся…

— Нет-нет! О! Почему ты не хочешь понять? Я не могу… не могу!

— Но, любимая, — начал он, — не можешь же ты… Ты хочешь сказать, что это, — он поискал слова, — остановит тебя?

— Иначе нельзя, — прошептала она.

Ледяная рука стиснула его сердце. Его мир рушился, разлетался вдребезги у него на глазах.

— Но… но ты же любишь меня? — сказал он медленно. Он словно искал ключ к разгадке. — И я не вижу…

— Ты мужчина и не знаешь… для мужчин все по-другому. Мужчина растет с мыслью, что покинет дом. Для него это естественно.

— Но, любимая, ты же не сможешь всю жизнь прожить дома. Когда ты выйдешь замуж…

— Но не так. Папа отвернется от меня, я никогда его больше не увижу. Он исчезнет из моей жизни. Джимми, я не могу. Невозможно вырвать прожитые двадцать лет и просто начать заново. Я места себе не буду находить, я сделаю тебя несчастным. Каждый день сотни мелочей будут напоминать мне о нем, и у меня не хватит сил им противостоять. Ты не знаешь, как он ко мне привязан, каким любящим и заботливым всегда был. С тех пор как я себя помню, мы всегда были такими друзьями! Ты знаком с ним только внешне, а я знаю, до чего внешне он не похож на себя настоящего. Всю свою жизнь он думал только обо мне. Он рассказывал мне про себя