Галерея женщин - Теодор Драйзер
К этому нужно добавить, что, как это ни странно, был он несколько прижимист. Череда крайне неудачных инвестиций и понимание того, что он не знает, как дополнительно зарабатывать на унаследованном капитале, сделали его даже избыточно осмотрительным. Однако, несмотря на это, а также потому, что отношения с противоположным полом оживляли его и разгоняли тоску, он вызывал интерес в женщинах, которые в иных обстоятельствах вряд ли бы удостоили его даже взгляда. Притом что дом его и семейство находились в сельской местности – кстати, в очень заштатном поместье, – сам он частенько появлялся в ресторанах и увеселительных местах в центральной части города. Более того, он пользовался известностью в кругах людей, интересовавшихся литературой и искусством, причем был там на недурном счету. Кроме того, было крайне интересно послушать его мнение касательно различных экономических и общественных пертурбаций. Он умел излагать, умел убеждать. Говоря коротко, среди радикалов или псевдорадикалов того мира, о котором идет речь, он слыл человеком интересным и состоятельным, но при этом оставался оглядчивым дилетантом, а его радикальные взгляды ограничивались салоном и библиотекой.
Портрет его я обрисовал столь подробно потому, что он сыграл заметную роль в жизни Эстер Норн на ее заключительном этапе. До настоящего момента он не знал ее лично, однако слышал про ее мужа, пусть даже сам его и не встречал. Что касается Доуна, тот однажды мне сообщил, что лично у него никак не может возникнуть интереса к подобному человеку. Поскольку он – отпетый эгоист, пустозвон, филистер, лишенный подлинной творческой жилки. Впрочем, столь резкие суждения могли проистекать из того простого факта, что Доун тогда был еще молод, Д. Д. же исполнилось сорок пять или пятьдесят, и волосы его поседели. Доун был искрометен, физически крепок, Д. Д. же отличался апатичностью, вялостью и трезвомыслием.
Как бы то ни было, после всех пертурбаций с прославленным импресарио, которые пришлось претерпеть Доуну и его жене, после нескольких попыток Доуна сбиться с пути истинного на сцену вышел Д. Д. в качестве друга и по временам спутника Эстер Норн. И вот несколько месяцев спустя тут и там поползли слухи, что между этими двумя возникли тесные пылко-эмоциональные отношения. Поначалу я в это верил с трудом. Разница в возрасте, темпераменте – по крайней мере, в тот момент их темпераменты казались мне несопоставимыми. Впоследствии, размышляя про Доуна, ее первого возлюбленного и отца, я начал сомневаться. Но вот поди ж ты – на некоторое время они исчезли, а потом снова явились в мир, с которым были так хорошо знакомы. При этом – по доходившим до меня сведениям – в житейских и прочих делах, связывавших Доуна, Эстер и ее отца, ничего не изменилось. Ни на йоту. Они продолжали жить в той же квартире, только теперь их редко видели вместе. Что примечательно, Д. Д., вдобавок к своему сельскому поместью, снимал теперь целый этаж в одной из самых приятных частей Виллидж, и время от времени они с Эстер Норн выходили в люди вдвоем.
Мне в этой истории виделось столько странностей и изломов, как практического, так и психологического толка, что она не выходила у меня из головы. И действительно, сперва был этот человек, которого она любила еще до знакомства с Доуном, – человек представительный и интересный, самодостаточный, весьма либеральный, безусловно респектабельный и добрый. Потом был Доун, порывистый и жизнерадостный, при всей своей беспомощности и ненадежности. Потом был этот импресарио, очевидно самый перспективный и профессиональный из них всех: он мог дать ей больше других, однако она отвергла его ради Доуна. Теперь же появился любопытный, но довольно переменчивый и непредсказуемый Д. Д.
Именно он в этот момент и ошарашил меня сильнее прочих. Дело в том, что если обратиться к сущности Д. Д., придется сказать, что в его возрасте и с учетом его неоднозначного, беспокойного, лоскутного прошлого, не говоря уж о нынешних его семейных узах и общественном положении, ему нечего было предложить молодой и привлекательной женщине. Да, он не был обделен умом, обладал репутацией и средствами, однако по причине кастовости, которой были пронизаны все его мысли и поступки, нетрудно было догадаться, что он способен разве что снизойти до отношений, которые, во всяком случае, не уронят его светских прерогатив. И это было коренным свойством его натуры. В силу своего происхождения, воспитания и той свободы, которую дают щедро выделяемые родителями средства, он привык к мысли, что принадлежит к миру, отделенному от серой толпы и вознесенному над ней. К этой серой толпе относились все, кто не располагал деньгами и весом в обществе, в том числе и такая девушка, как Эстер. В то же время – это я уже постарался показать – определенная либеральность мысли и темперамента толкала его на то, чтобы проявлять особое внимание и интерес к тем фигурам из этой массы, которые способны продемонстрировать, что силой своих мыслей и чаяний вознеслись выше уровня, который определен этим людям от рождения. И наконец, про него также надлежит сказать следующее: он далеко не во всем походил на человека, которого пресыщенность сделала жестоким или безразличным к настроениям и нуждам других. С виду он был человеком легким, беспечным, компанейским – но этот вид был обманчив. О том, что в духовном смысле эгоизм его и безразличие не знали границ, знали не многие. Доказательством вышеизложенного для меня стало то, что в материальном смысле Эстер ничего не выиграла от их отношений. Она жила, ела и одевалась как раньше.
Встретив ее на улице в самый разгар этой истории, я поздоровался, и некоторое время мы шли рядом. Молчание прервалось не сразу, но шагов через сто она сказала: «Ты ведь волей-неволей думаешь про нас с
