Редьярд Киплинг - Сталки и компания
– Ой, умный ты такой, Толстяк, таких прям не бывает. Тебе бы пожениться и поучить кого-нибудь, – сказала Лена, ходившая в невестах у Гамбли.
– Да уж я-то научился кое-чему, а некоторые девицы еще и не родились тогда. А потом в королевском флоте служил, где ты глазки училась строить. Иди-ка, Лена, займись своими делами.
– Ты правду говоришь нам? – спросил Оки.
– Не задавай вопросов, и мне не придется врать. Сбоку там была дырка от пули, а ребра ее ломались, как солома. Я видел это, когда ее повернул. Они, конечно, умные, да, очень умные, но недостаточно умные для старого Ричардса! Я уже чуть было не сказал... но он сказал, что мы не моемся. Он разрешал им называть нас «вонючками». Мне кажется, и поделом!
Ричардс взялся за другой башмак, плюнул на него и, хохотнув, принялся за работу.
ВПЕЧАТЛЕНИЯ
В субботу вечером четыре преподавателя зашли в кабинет капеллана покурить; три вересковые трубки и сигара мирно дымились, доказывая, что преподобный Джон Джиллетт умеет руководить коллективом. После того как была найдена кошка, Кинг был настороже, ожидая публичного позора, но ничего такого не случилось, а преподобный Джон, выступая в роли буферного государства и всеобщего друга, целую неделю трудился для достижения всеобщего взаимопонимания. Это был полный, гладко выбритый, за исключением пышных усов, человек с невозмутимым замечательным характером, а те, кто любили его значительно меньше, называли его вероломным иезуитом. Он добродушно улыбался, глядя на дело рук своих – четыре усталых мужчины доброжелательно разговаривали друг с другом.
– А теперь запомните, – сказал он, когда разговор свернул на другую тему. – Я не собираюсь никому ничего вменять. Но каждый раз, когда кто-то предпринимает какие-то действия против пятой комнаты, то сам же всегда и страдает в той или иной степени.
– Не могу согласиться с вами. Каждый раз я подвергаю сокрушительной критике Жука ради спасения его души и других вместе с ним.
– Взять хотя бы вас, Кинг. Вернитесь на пару лет назад. Вы помните, как вы с Праутом напали на их след, когда они строили шалаш и зашли на чужую территорию? Вы забыли о полковнике Дэбни?
Остальные засмеялись. Кингу не понравилось, когда ему напоминали о его карьере браконьера.
– Это один случай. И тогда, помните, когда у вас были комнаты под ними... я всегда говорил, что входить к ним в комнату – это все равно что входить в клетку со львом... и вы выгнали их оттуда.
– Потому что они устроили отвратительный шум. Послушайте, Джиллетт, не надо оправдывать...
– Я сказал только, что вы их выгнали. В тот же вечер ваш кабинет был разгромлен.
– Но Яйцекролик... он был чудовищно пьян... он был на дороге, – сказал Кинг. – Какая связь?
Но преподобный Джон продолжил:
– И, наконец, они сочли, что их оклеветали, обвинив их персонально в нечистоплотности – а для мальчиков это очень деликатная тема. Хор-рошо. Заметьте, как в каждом случае наказание соответствует преступлению. Через неделю после того как ваш корпус дразнит их «вонючками», Кинг, в вашем корпусе, не будем вдаваться в подробности, начинает вонять дохлой кошкой, которая почему-то решила умереть в таком месте, где она доставит наибольшее беспокойство. Снова удивительная цепь совпадений! Summa[74], вы обвиняете их в нарушении чужой территории. В результате абсурдной цепи обстоятельств (может быть, в этом их вина, а может быть и нет) вы и Праут становитесь нарушителями чужой территории. Вы выгоняете их из комнаты – и ваша комната на какое-то время становится непригодной для обитания. О последнем случае я уже говорил. Ну?
– Она лежала под полом в самом центре спальни Уайта. Там для звукоизоляции сделан двойной пол. Никто из учеников даже из моего корпуса не может отодрать доски так, чтобы не осталось следа. А Яйцекролик в ту ночь был абсолютно пьян.
– Судьба к ним необычайно благосклонна. Я всегда это говорил. Лично мне они очень нравятся, и мне кажется, я пользуюсь у них некоторым доверием. Признаюсь, мне нравится, когда меня называют «падре». Я живу с ними в мире; поэтому они не думают, что я буду обвинять их в воровстве.
– Вы имеете в виду этот случай с Мейсоном? – вяло спросил Праут. – Меня всегда поражала эта скандальная история. Мне кажется, что ректор должен был бы тщательнее разобраться с этим делом. Мейсон заблуждался, но, по крайне мере, он был абсолютно искренен, и он старается быть хорошим.
– Признаюсь, не могу согласиться с вами, Праут, – сказал преподобный Джон. – Он выдумал про них какую-то глупую историю с воровством: принял на веру показания другого мальчишки, не задавая никаких вопросов и... честно говоря, мне кажется, он заслужил то, что получил.
– Они нарочно играли на лучших чувствах Мейсона, – сказал Праут. – Если бы они сказали мне хоть слово, все можно было бы исправить. Но они предпочли заманить его, сыграть на его незнании их характеров...
– Может быть, – сказал Кинг, – но мне не нравится Мейсон. И он мне не нравится именно по той причине, по которой он нравится Прауту: он старается быть хорошим.
– Воровство не является нашей традицией... по крайней мере, в нашем кругу, – сказал Крошка Хартопп.
– Не слишком ли это смелое заявление для главы корпуса, который угнал семь голов скота у невинных домовладельцев Нортхемпшира? – сказал Макрей.
– Именно так, – ничуть не смутился Хартопп. – Именно в этом похищении дичи, мелком браконьерстве и ястребиной охоте наше спасение.
– Это наносит больший вред школе, чем... – начал было Праут.
– Чем любой замятый скандал? Может быть. Наша репутация среди фермеров сильно подпорчена. Но я скорее буду иметь дело с удивительным проступком подобного рода, чем... чем с другими нарушениями.
– Может быть, они и ничего, но они не похожи на обычных мальчиков, в них есть что-то странное и, на мой взгляд, нездоровое, – настаивал Праут. – Их поведение может проложить путь к еще большему злу. Я не могу понять, как нужно разговаривать с ними. Я мог бы их разделить.
– Конечно, могли бы, но они все шесть лет учились вместе. Вот этого я бы делать не стал, – сказал Макрей.
– Они все время говорят «мы», как в редакции газеты, – невпопад сказал Кинг. – Меня это раздражает. «Где ваше сочинение, Коркран?» «Видите ли, сэр, мы не успели его закончить. Мы сделаем это буквально через минуту» и так далее. То же самое и с другими.
– В этом «мы» есть одна замечательная вещь, – сказал Крошка Хартопп. – Вы знаете, я веду у них тригонометрию. Мактурк имеет об этом некоторое представление, но у Жука представление о синусах и косинусах примерно как у вымирающего животного. Он как ни в чем не бывало списывает все у Сталки, который, безусловно, любит математику.
– Почему вы не прекратите это? – спросил Праут.
– Это оправдывает себя на экзаменах. Потом Жук показывает пустые листы и верит, что его «английский» спасет его от провала. Мне нравится, что большую часть своего времени он проводит со мной, сочиняя стихи.
– Я бы поблагодарил небеса, если бы он часть своей энергии направил на изучение элегий, – сказал Кинг, выпрямляясь. – Он, за исключением, может быть, Сталки, самый мерзкий сочинитель «варварского гекзаметра», какого я когда-либо видел.
– Работа происходит в этом кабинете, – сказал капеллан. – Сталки делает математику, Мактурк – латынь, а Жук занимается их английским и французским. По крайней мере, когда он был в прошлом месяце в больнице...
– Симуляция, – перебил Праут.
– Вполне возможно. Я увидел, насколько хуже стали их переводы «Roman d'un jeune homme pauvre»[75].
– Мне кажется, это абсолютно безнравственно, – сказал Праут. – Я всегда был против кабинетной системы обучения.
– Трудно найти кабинет, где бы мальчики не помогали друг другу, но в пятой комнате это превратилось в систему, – сказал Крошка Хартопп. – У них почти для всего разработана система.
– Они часто откровенничают со мной, – сказал преподобный Джон. – Я видел, как Мактурка загнали наверх переводить на латынь «Элегию, написанную на сельском кладбище»[76], пока Жук и Сталки гоняли мяч.
– Это приводит к систематическому списыванию, – голос Праута становился мрачнее и мрачнее.
– Да ничего подобного, – снова откликнулся Хартопп. – Нельзя научить корову играть на скрипке.
– Но все равно существует намерение списать.
– Но все, о чем мы говорим, охраняется тайной исповеди, я полагаю, – сказал преподобный Джон.
– Вы сказали, что слышали, как они пытались организовать свои занятия подобным образом, Джиллетт, – не унимался Праут.
– Святые небеса! Не делайте из меня свидетеля обвинения, мой дорогой коллега. Хартопп в равной степени виноват. И если они обнаружат, что я наябедничал, наши отношения пострадают... а я их ценю.
– Я считаю, что вы проявляете слабость в данном деле, – сказал Праут, оглядываясь по сторонам в поисках поддержки. – По-моему, было бы лучше разделить их комнату... на какое-то время...
