Редьярд Киплинг - Сталки и компания

Редьярд Киплинг

Сталки и компания

СТАЛКИ И КОМПАНИЯ

Памяти Кормела Прайса, ректора Юнайтед сервис колледжа, Вествард Хо!, Байдфорд, Северный Девон.

1874-1894

Да восхвалим же мужейСлавных без тщеславья,[1]Их заветный мудрый труд,Беззаветный долгий труд,Незаметный тайный труд,Предстающий явью!

Шквал на сушу вынес насБез еды, без платьев.Голый берег среди скал.Хижин дюжина меж скал.Семилетье среди скал -И двух сотен братьев.

Здесь достойные мужиНас, избрав, учили,Не скупясь на бич и плеть:Ежедневно – бич и плеть(Памятуй сейчас и впредь!) -Ибо нас любили.

Нам открылись сто дорог(каждому – иная):Мемфис, Троя, Вавилон,Гималайский дикий склон,Зной полуденных сторон,Города Китая!

Так отплатим же мужамСлавным – славной данью,Ибо, зная жизни смысл,В нас вложили здравый смысл,В полном смысле Высший смысл -Тот, что выше знанья!

Мы вольны в своих путях,Но всего свободнейТе, кто помнят, что единВечный мира властелин,Войн и мира господин -Промысел Господний.

Так учили нас мужи:Чтобы без подпорокВстать с колен – берись за трудИ, начав, окончи труд;Хочешь, нет ли – места тутНет для отговорок.

Слуги древка и клинка,Крючьев абордажных,Что мы в силах дать Царям?Что мы в дар несем Царям?Жар сердец несем Царям -Чистых, непродажных.

Так учили нас мужиДолго, раз от разу:Нерушим и тверд закон,Чти предписанный закон,Преступать не смей закон,Выполняй приказы.

Если ты в чужом краюПринял бремя власти -Честно подданным служи,Не ища похвал, служи,Не внимая льстивой лжиИ не тщась о счастье.

Мы учились у мужей,И не знали сами,Что учились, – но когдаЧередой прошли года,То прозрели: все годаИх наука с нами.

И да будет же хвалаИх уму и силе:Ведь они день изо дня,От самих себя гоняРадость нынешнего дня, -Завтрашний творили!

Так восхвалим же мужейСлавных без тщеславья,Их заветный мудрый труд,Беззаветный долгий труд,Незаметный тайный труд,Предстающий явью![2]

В ЗАСАДЕ

Летом все толковые ученики строили на поросшем дроком холме за колледжем шалаши – хлипкие строения из колючих веток, с торчащими корнями и шипами, которые, поскольку подобное строительство строго запрещалось, представлялись дворцами наслаждений. И уже пятое лето подряд Сталки[3], Мактурк и Жук (это еще было до того, как они удостоились отдельной комнаты), уподобившись бобрам, строили себе убежище, где можно было поразмыслить и покурить.

Ничто в них не внушало мистеру Прауту, классному руководителю, доверия; относился к ним с подозрением и Фокси – хитрый рыжеволосый школьный сержант. Единственное, чем он занимался, – это ходил в теннисных туфлях, носил с собой бинокль и коршуном налетал на вредных мальчишек. Стоит только бросить поле без присмотра, как они тут же забираются в свой шалаш – Фокси знал повадки своих жертв; но Провидение подвигло мистера Праута, известного в школе под прозвищем Топтун из-за размера ног, на собственное расследование: бдительный Сталки заметил следы его лап на полу в шалаше, когда забрался в него, чтобы забыть о Прауте и об уроках с томиком Сертеса[4] и новой вересковой трубкой. Сталки действовал стремительнее, чем Робинзон Крузо, увидевший следы. Он спрятал трубки, подмел обломки спичек и пошел предупреждать Жука и Мактурка.

Но Сталки (это было в его характере) не отправился к своим дружкам, пока не встретился и не поговорил с человечком по имени Хартопп, президентом Общества естествознания – организации, к которой Сталки относился довольно презрительно. Хартопп был удивлен, когда мальчик смиренно – а он был мастер по этой части – предложил себя, Жука и Мактурка в качестве кандидатов, признался, что всегда испытывал интерес к первому цветению, ранним бабочкам и перелетным птицам, и предложил, если, разумеется, мистер Хартопп сочтет подходящими их кандидатуры, начать новую жизнь немедленно. Хартопп, как и все преподаватели, был человеком подозрительным, но он был энтузиастом, его нежную чуткую душу ранили случайно подслушанные замечания троицы, и особенно Жука. Поэтому он проявил милосердие к этому раскаявшемуся грешнику и записал их имена в свою книгу.

И только после этого Сталки нашел Жука и Мактурка в классе. Они распихивали книги, собираясь тихо провести день в зарослях дрока, который они называли «колючки».

– Тревога, – спокойно произнес Сталки. – Сегодня после обеда я обнаружил около нашего домика изящные следы Топтуна. Слава богу, что они такие огромные.

– Черт! Ты спрятал наши трубки? – спросил Жук.

– Нет, конечно! Я оставил их валяться посреди домика. Ты, Жук, совсем тупой! Или считаешь, что только ты умеешь шевелить мозгами? В любом случае мы не можем теперь пользоваться шалашом. Топтун будет следить за нами.

– Дьявол! Еще чего не хватало! – задумчиво произнес Мактурк, вытаскивая учебники из-за пазухи. Ребята обычно носили целые библиотеки, заполняя все пространство под одеждой между воротником и ремнем. – Хорошенькое дело! Это означает, что весь семестр мы будем под подозрением.

– Почему? Топтун ведь нашел только шалаш. Он и Фокси теперь будут за ним следить. Он никак с нами не связан, просто нужно, чтобы нас не видели там какое-то время.

– Хорошо, а куда нам теперь податься? – спросил Жук. – Ведь это же ты выбирал это место, а я... я хотел почитать сегодня.

Сталки взгромоздился на стол и начал барабанить каблуками по скамейке.

– Ты, Жук, унылое животное. Иногда я думаю, что надо бросить вас всех. Вы когда-нибудь видели, чтобы дядя Сталки забыл о вас? His rebus infectis[5]... после того, как я обнаружил следы человека в нашем шалаше, я нашел Хартоппа... destricto ense[6]... с сачком. Я покорил Хартоппа. Сказал, что ты, Жук, будешь писать статьи для охотников на насекомых, если он запишет тебя. Сказал ему, что ты, Турок, очень любишь бабочек. Во всяком случае я успокоил нашего Хартофеля, и теперь мы охотники на насекомых.

– А какой в этом смысл? – спросил Жук.

– Слушай, Турок, дай-ка ему!

В интересах науки границы были значительно раздвинуты для членов Общества естествознания. Они могли бродить практически где угодно, держась в стороне от домов: мистер Хартопп лично отвечал за их поведение.

Жук сразу же все понял, как только Мактурк принялся колотить его.

– Я осел, Сталки! – закричал он, прикрывая руками наиболее уязвимые места. – Все! Pax[7], Турок, я осел.

– Продолжай, Турок. Согласен, что дядя Сталки великий человек?

– Великий, – ответил Жук.

– Все равно охота на насекомых – дурацкое занятие, – сказал Мактурк. – Как это вообще делается?

– Смотри, – ответил Сталки, поворачиваясь к шкафчикам малолеток. – Малышня отлично разбирается в естествознании. Вот ботанический ящичек юного Брейбрука. – Он выудил пучок полусгнивших корней и закрыл крышку. – Мне кажется, сразу же начинаешь походить на опытного профессионала. Вот геологический молоток Клея из младшего класса. С молотком может ходить Жук. А тебе Турок, лучше раздобыть где-нибудь сачок для бабочек.

– Да лучше я провалюсь на месте, – с большим чувством произнес Турок. – Жук, дай-ка мне молоток.

– Хорошо, я не гордый. Сталки, сбрось нам со шкафчиков вон тот сачок.

– Вот это другое дело! Да он еще и складной! Шикарно живет эта малышня. Сделан наподобие удочки. Бог ты мой, мы выглядим как настоящие охотники на насекомых! А теперь послушайте дядю Сталки! Мы пойдем на скалы ловить бабочек. Там редко кто бывает. Но нам придется много ходить. Поэтому ты лучше оставь книгу здесь.

– Не придется! – заупрямился Жук. – Я не собираюсь лишаться удовольствия из-за дурацких бабочек.

– Ну и взмокнешь весь. Лучше возьми моего «Джорокса»[8]. Хуже тебе уже не будет.

Взмокли они все: Сталки быстрым шагом повел их на запад вдоль скал, расположенных у подножья покрытых дроком холмов, пересекая заросшие утесником овраги. Они не замечали ни скачущих кроликов, ни порхающих рябчиков, а относящиеся к геологии высказывания Турка были абсолютно непечатными.

– Мы что, в Кловелли собрались? – выдохнул он наконец, и они повалились на траву; внизу гудело море, а из леса дул летний ветерок. Они смотрели на овраг, наполовину заросший старым высоким, ярко цветущим утесником, который поднимался по склону, переходя в бахрому колючек, а затем – в густой смешанный лес пополам с остролистом. Казалось, половина оврага заполнена золотым огнем, поднимающимся к краю скалы. Ближняя к ним сторона была покрыта травой, в которой блестели предупредительные таблички.