Андре Моруа - Семейный круг
— Да, — ответил Жак, смотря на нее с нежностью, — это гораздо прекраснее и совершеннее всех ожиданий.
Она покраснела и сжала его руку.
— Правда? — сказала она. — Ты счастлив?
— Дениза, как ты думаешь, не следует ли мне поговорить с твоими родителями? — сказал он. — Было бы благоразумнее пожениться теперь же.
— Ох, нет, нет! Я не хочу превращать тебя в женатого студента, в студента, обремененного семьей. Это будет ужасно. Я хочу, чтобы мы оба еще несколько лет были свободны и могли учиться. Не вмешивай сюда Пельто, Эрпенов и всю Нормандию.
В Пон-де-Лэре без труда поверили придуманной им истории о том, как они встретились. В течение всего отпуска Дениза проводила время на улице Карно, и ее принимали там как невесту сына, хотя само слово это ни разу не было произнесено. Потом она вернулась в Руан.
XX
Господин Эрпен умер скоропостижно в декабре 1918 года, через несколько дней после того, как было подписано перемирие. Припадок случился ночью. Жена его находилась в Компьене, где в последний раз навещала доктора Герена, — он должен был демобилизоваться в январе, как только эвакуируют последних раненых. Эжени и Викторина сбежались на звонок, но господин Эрпен уже задыхался. Вызвали доктора Босредона, заменявшего Герена, он сказал, что, если бы больному вовремя сделали кровопускание, его, быть может, удалось бы еще раз спасти, но, как бы то ни было, дни его уже были сочтены.
Денизу вызвали из Руана телеграммой, и утром она приехала домой. Шарлотта и Сюзанна ждали ее на вокзале; они были перепуганы. Дениза чувствовала себя полной сил и решимости; она очень любила отца, но считала, что для него смерть — освобождение; сама же она должна быть непреклонной. Она удивила прислугу твердостью, с какой вошла в комнату покойного и прильнула к его похолодевшему лбу.
Часов в одиннадцать пришла госпожа Пельто — не может ли она чем-нибудь помочь? Она твердила. «Бедные девочки! Бедные девочки!» Она не решилась спросить у них, где их мать, зато в прихожей долго и откровенно говорила с Эжени; сестра Эжени служила у нее кухаркой.
— Бедные девочки! — повторила она. — Что с ними станется? Лучше бы им уехать к бабушке Эрпен.
— Ну, не думаю, — ответила Эжени. — Мадемуазель Дениза не ладит с бабушкой. Лучше уж поехать к баронессе, у той характер полегче.
Никто не знал, куда телеграфировать госпоже Эрпен. Как это часто случалось последнее время, она уехала, взяв с собой маленький саквояж. Она сказала: «Я вернусь в среду», — и не оставила адреса.
— Как же так? — удивлялась госпожа Пельто. — Не могла же она уехать, ничего не объяснив мужу, не сказав, куда едет.
— Может быть, она что-нибудь и сказала бедному мосье, — ответила Эжени, — но ведь у него теперь уж не спросишь. Да ждать осталось недолго — к двенадцати она приедет. Она всегда приезжает с поездом одиннадцать сорок пять. Господину Букто уже сказали, чтобы он ее встретил.
Она приехала к завтраку, в такси господина Букто. Эжени отворила ей и зарыдала.
— Ах, мадам.
— Что случилось?! — вскрикнула госпожа Эрпен. Она сразу все поняла, но была от природы склонна к драматическим эффектам и хотела, чтобы чувствительные сцены разыгрались по всем правилам.
— Ах, мадам, — повторила Эжени, которая тоже понимала, что ее госпожа понимает, но, как и она, предпочитала классическое развертывание событий. — Ах, мадам. Бедный мосье!
— Мосье? — повторила госпожа Эрпен. — Что с ним? Опять припадок?
— Хуже того, мадам. Ему совсем плохо.
— Боже! — проронила госпожа Эрпен, прислонившись к двери.
— Совсем плохо, совсем, — повторила Эжени.
— Он… скончался? — проговорила госпожа Эрпен, на этот раз действительно взволнованная.
— Скончался, мадам.
Госпожа Эрпен попросила, чтобы ей все рассказали. Эжени уже заготовила официальную версию, которая почти вполне соответствовала истине. Они с Викториной услышали крики, потом хрип. Так как у мосье уже бывали припадки, они сразу догадались и прибежали к нему. Бедный мосье держался за грудь и говорил: «Конец… задыхаюсь… Жермена!» Потом он откинулся навзничь. Тут прибежали в ночных рубашонках мадемуазель Лолотта и мадемуазель Сюзанна, но их не пустили, потому что было слишком страшно для детей; тело раскинулось поперек кровати, мосье лежал с открытым ртом и остановившимся взглядом.
— Мы уложили его на подушку, мадам. Стали звонить доктору Босредону… Но телефон ночью не работал. Тогда мы разбудили мужа Викторины, и он побежал за доктором, и не прошло и четверти часа, мадам, как доктор был тут. Но он сказал, что сделать ничего нельзя, что, находись он тут в самую последнюю минуту припадка, он еще мог бы пустить кровь, но что теперь уже поздно. И что, может быть, это и к лучшему.
— Да, может быть, Эжени… Он так страдал во время припадков… Боже мой! Боже!
Она заплакала. Эжени поддерживала ее.
— Я не могу войти туда в таком виде, в голубом. Эжени, принесите мне сюда, в гостиную, черное платье — не крепдешиновое, а саржевое, — и я пойду наверх. Девочки там?
— Там. Бедные малютки, они так горюют. Мадемуазель Дениза держится молодцом. Не понимаю, почему они не идут сюда. Позвать их?
— Не надо, — сказала госпожа Эрпен. — Я так взволнована. Дайте мне хоть немного подготовиться.
Пять минут спустя она поднималась, в черном платье, на второй этаж, искренне потрясенная и в то же время озабоченная тем, как ей подобает вести себя. На площадке она увидела дочерей — они стояли у двери отцовской комнаты. Госпожа Эрпен, с носовым платком в руках, направилась, чтобы поцеловать их.
— Бедные, бедные крошки! — вскричала она.
И вдруг остолбенела: все три раскинули руки, чтобы преградить ей путь.
— Вам туда нельзя, — сказала Дениза.
XXI
Когда дочери раскинули перед нею руки, чтобы не пустить в комнату, где лежал ее скончавшийся муж, госпожа Эрпен была так изумлена, что сразу не поняла смысла этого жеста, она подумала, что дети хотят избавить ее от тягостного зрелища.
— Не бойтесь, — сказала она. — Я буду так же мужественна, как и вы.
Она попробовала ласково разорвать эту хрупкую цепь.
— Незачем, — холодно ответила Дениза. — Вам туда нельзя. Вы всю жизнь причиняли ему страдания; теперь он умер, оставьте его в покое.
— Что? Что ты говоришь? — пролепетала госпожа Эрпен.
Она обернулась и бросила на лестницу тревожный взгляд; дочери сразу же поняли ее.
— Не беспокойтесь, они на кухне, — презрительно сказала Дениза. — И нам тоже вы достаточно причинили горя. Уходите.
Госпожа Эрпен с ужасом смотрела на трех маленьких черноголовых фурий.
— Да вы с ума сошли, — сказала она.
— Мы не сошли с ума, мы просто очень несчастны, и первый раз говорим вам правду.
Жермена Эрпен разразилась рыданиями. Она была в ужасе, ей казалось, что дочери чудовищно несправедливы. Она ведь действительно всю жизнь старалась любить этого несчастного человека. Он уже давно стал для нее только другом, но другом, за которым она ухаживала, которого никогда не оставляла. Конечно, очень жаль, что ее не было в минуту его кончины, но это только прискорбное совпадение. Она оставила его всего лишь на два дня, а разве у нее нет обязанностей и по отношению к тому, другому, который любит ее? Она отерла слезы.
— Дети мои, — сказала она, — прошу вас. Не будем ссориться в такую минуту, это ужасно. Вы еще слишком молоды и не можете понять всю чудовищность того, что вы затеяли. Со временем вы раскаетесь в этом, но будет уже поздно. А теперь дайте я пойду помолюсь возле вашего бедного папочки. Завтра мы все обсудим. Но не надо сиен около покойника. Бедный Луи, ведь он всегда так страшился всяких объяснений. Что он думает сейчас о нас?
Дениза с горечью отметила, что к авторитету слабовольного отца впервые взывают в его доме именно в тот день, когда он стал всего лишь холодным, бездыханным телом.
— В его комнате не будет сцен, — сказала она спокойным, но твердым голосом. — Не бойтесь, при посторонних сцен не будет. Мы знаем, что папа этого не любил. Но вам туда нельзя. Мы будем сидеть при нем по очереди. А вы оставайтесь внизу и принимайте посетителей… Придет много народу.
— Ты — чудовище! — воскликнула госпожа Эрпен.
Она поняла, что ей не сломить этих трех хрупких ожесточившихся девочек. Она в слезах вернулась вниз, в гостиную. Здесь, возле кресла, где так часто муж томительно ждал ее, прислушиваясь к шагам и к бою часов, она задумалась над будущим. Конечно, она выйдет за Жоржа Герена. Не сразу — через год, быть может, через два. Надо считаться с общественным мнением — Жорж не может им пренебрегать. Эжени ввела старую госпожу Эрпен. Та поцеловала невестку и заплакала. Она считала, что перед лицом смерти надо забыть о распрях. Однако она не удержалась и спросила:
